Прощайте, любимые - Горулев Николай (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Устин Адамович расстегнул планшет. Там, где должна была находиться карта, лежали папиросы «Казбек».
— Вот, пионеры принесли из какого-то магазина.
Курили молча, изредка бросая взгляды друг на друга. Вера отмахивалась от табачного дыма, теребила застежку санитарной сумки. Пахло гарью и свежеспиленным деревом. Стояла непривычная тишина.
— У них что, выходной? — кивнул в сторону Луполова Сергей.
— Обед, — ответил Устин Адамович, снял фуражку и положил рядом с собой на дерево. — Как только обед — нам передышка... — Устин Адамович вытер лысину платочком не первой свежести. — Вот что, ребята. Вы тут выросли, знаете каждую улочку, да и пригороды, наверное, знакомы вам.
— Конечно, — сказала за себя и за Сергея Вера.
— На высотах деревни Гаи держит оборону со своим батальоном милиции капитан Владимиров. У городского штаба третий день с ним нет никакой связи. То ли его посыльные не добираются до города, то ли посыльные штаба...
Сергею хотелось спросить, что же будет дальше — кольцо окружения сжимается все туже и туже, но вместо этого он сказал:
— Мы найдем капитана Владимирова.
— Ну, ни пуха ни пера... — Устин Адамович обнял Веру, Сергея. — Передайте, что отступать некуда...
С Луполова начался артиллерийский обстрел. Снаряды рвались на площади, на валу, у ратуши. Вера оставила санитарную сумку на перевязочном пункте, оборудованном в кирпичном подвальчике летнего кафе. Самого кафе уже не существовало — остались только кирпичные стены подвала.
Вера достала из сумки пистолет, сунула его в карман стеганки и, не пригибаясь, побежала по ходам сообщений вниз к Дубровенке, где ее ожидал Сергей.
Словно сговорившись, гитлеровцы вели огонь не только со стороны Луполова, но и со стороны шелковой фабрики и нефтебазы. Горели и рушились дома, на улицах лежали неубранные трупы, куда-то спешили вооруженные люди в цивильной и военной форме, ревели грузовики, таща на прицепе артиллерийские орудия. Тяжело раненный, город еще жил, еще не сдавался.
Сергей и Вера вышли к мостику через Дубровенку, тому самому, с которым были связаны воспоминания о довоенных счастливых днях, кажущихся сегодня такими далекими и безвозвратными. Сергей взял Веру за руку, и они стали подниматься вверх по Виленской, спотыкаясь о булыжник развороченной мостовой. И вдруг совсем рядом Сергей услышал автоматную очередь. Он потянул Веру за руку и прижался с ней к стене дома. Осмотрелся. Никого. Только попытался шагнуть на тротуар, как снова раздалась очередь и у ног прозвенели, ударившись о булыжник, пули. Вера рванула Сергея за руку и потянула за угол дома. Стреляли по ним. Но кто?
Скрываясь за домами, они поднялись по Виленской выше и снова услышали стрельбу из автомата. Кто-то бил из чердачного окошка двухэтажного кирпичного особняка. Сергей вскинул винтовку, но Вера удержала его:
— Только обнаружишь себя. Подойдем поближе.
Они перебежали улицу и дворами, чтобы тому, с чердака, не было видно, стали пробираться к дому. Во дворе было безлюдно. Врезавшись в гору, стоял добротный погреб. Из-под земли возвышалась серая бетонированная стена с обитой жестью дверью. Окна дома были крест-накрест заклеены полосками газетной бумаги и уцелели. Со двора в подъезд вела покосившаяся от старости дверь. И только Сергей взялся за ручку, чтобы открыть ее, как услышал позади знакомый голос:
— Петрович, вы куда?
Сергей обернулся и увидел Милявского в потертом темно-сером костюме, лакированных туфлях, изрезанных трещинами, в неизменном пенсне. Он стоял, распахнув дверь бетонированного погреба, и с нескрываемым удивлением смотрел на Сергея и Веру.
— Это вы, Вера? Я вас сразу и не узнал в этом наряде.
С чердака снова прозвучала автоматная очередь.
— Слышите? Там диверсант, — сказал Сергей и снова взялся за ручку двери.
Милявский с неожиданной ловкостью подбежал и заслонил собою вход в подъезд.
— Вы с ума сошли! Зачем вам, такому юнцу, лезть под пули? У вас впереди вся жизнь.
— Ростислав Иванович, — с трудом сдерживая себя, заговорил Сергей. — Отойдите. Там враг. Он убивает наших людей по-воровски, из-за угла.
— Его уберут без вас... есть на это регулярные войска... наконец НКВД... а вы... зачем вы встреваете в это страшное дело...
— Это наш долг, — твердо сказала Вера, оправившись от смущения, вызванного неожиданным появлением Милявского. — И мы его выполним. Не мешайте.
— Дети!... Разве вы в силах бороться с этой машиной? Бросьте оружие и идите домой. Вы никому не нужны, и вас никто не тронет, можете быть уверены.
Сергей оттолкнул Милявского и, перепрыгивая сразу через две-три ступеньки, бросился по лестнице наверх, где должен был находиться выход на чердак. А снизу до него долетали голоса Милявского и Веры:
— Отойдите, Ростислав Иванович!
— Верочка, я не пущу вас!
— Отойдите, я буду стрелять! — Вы с ума сошли...
— Отойдите!
Верины каблучки застучали по лестнице.
Выход на чердак был свободен. Сергей сгоряча без всякой предосторожности высунулся в люк по пояс и увидел у слухового окошка лежащего милиционера с автоматом. Услышав шорох, милиционер повернулся, но Сергей опередил его...
Вера вслед за Сергеем поднялась на чердак, глянула на убитого и скороговоркой произнесла свое привычное проклятие:
— Сволочи... сволочи... сволочи...
Сергей бросил винтовку, взял из рук убитого автомат, подобрал запасные обоймы и почти бегом, поддерживая Веру под руку, спустился вниз. В подъезде их ожидал побледневший Милявский.
— Что вы наделали? — дрожащим голосом сказал он Сергею. — Теперь, в случае чего, претензии будут ко мне.
— Не понимаю, — бросил Сергей.
— Здесь моя квартира...
До самого Печерска — излюбленного места отдыха горожан с пологими холмами и стройным молодым сосняком — Сергей и Вера молчали. И только когда вошли в лес, Сергей остановился, закурил и сказал серьезно:
— По-моему, он предатель.
— Просто трус, — не согласилась Вера.
— От трусости до предательства один шаг.
— Ты все еще ревнуешь, — Вера улыбнулась краешком губ. Большие серые глаза ее лукаво сверкнули.
— Наверное, — ответил с улыбкой Сергей.
И снова шли и молчали. Начались перелески, изрезанные крутыми высотками. Где-то здесь у поселка Гай был рубеж батальона Владимирова. И не успел Сергей об этом подумать, как услышал окрик:
— Стой! Руки вверх!
Из кустарника вышли два милиционера с винтовками наперевес. Были они уже немолодые. Один худощавый, маленький, стриженный под машинку, второй повыше ростом, покрупнее, с белесой шапкой волос.
В первое мгновение Сергей схватился за автомат — кто знает, что за милиционеры тебя задерживают, когда в городе то и дело ловят ракетчиков и диверсантов в милицейской форме.
— Мы из студенческого ополчения, — спокойно сказал Сергей, не поднимая рук. — Идем на связь к капитану Владимирову.
— Оружие на всякий случай отдайте, — тоже мирно сказал худощавый и снял с плеча Сергея немецкий автомат. Вера протянула белокурому пистолет.
Худощавый повертел в руках автомат и спросил Сергея:
— Трофей?
— На Виленской взял у одного типа, — неохотно ответил Сергей.
Белокурый пошел вперед, за ним Вера, потом Сергей, и замыкал шествие худощавый.
Странное ощущение испытывал Сергей в эти минуты. Откровенно говоря, он не верил, что милиция способна сражаться с регулярными частями гитлеровцев. Откуда шло это неверие — он и сам не мог объяснить, — просто он привык видеть милиционера чаще всего без оружия на улице города, как строгого блюстителя порядка. В будни он усмирял буйство какого-нибудь хватившего через край гуляки, руководил несложным уличным движением, в праздники при полном параде следил за тем, чтобы ничто не мешало шествию колонн. К этому примешивалось чувство некоторой иронии, вызванной отношением к конкретному человеку, известному во всем городе милиционеру Глазову.
Глазов, очевидно, знал службу и был на хорошем счету у начальства, потому что стоял на посту ответственном — на самой центральной площади города. Он бдительно следил здесь за порядком и чистотой — никто не смел на виду у Глазова бросить на мостовую или тротуар окурок, никто не решался сквернословить — Глазов был беспощаден. Рассказывали, что однажды он оштрафовал собственную жену.
