Дорогой отцов (Роман) - Лобачев Михаил Викторович (список книг .TXT) 📗
— Не просите, Григорий Иванович. Я все сделаю, что могу. Все, — желая искупить свою вину, близко к сердцу приняла Вера просьбу лейтенанта.
Вечером она побывала на эвакопункте, расспросила там о детях Сталинграда, потерявших родителей, и точно узнала, что для таких детей в Ленинске организован приемник и что через него детей размещают по детским домам, отправляют в глубь страны, в частности на Урал. Но главного, чего она добивалась, ей не могли сказать: где именно находится Лебедева Машенька. Ей, однако, сказали, что многие дети временно размещены в одном колхозе и ждут маршрута для отправки в глубь страны.
Спустя два дня Вера встретила на улице двух девушек. Они шли и громко разговаривали, упоминая Сталинград, детский приемник. Вера остановила их и, волнуясь, объяснила, что ей нужно. Девушка, что постарше, сказала, что они работники Сталинградского приемника, приехали в Ленинск, за продуктами, но точно не могут сказать, есть ли у них Лебедева Машенька. Вера заторопилась в госпиталь. Лебедев, выслушав ее, попросил сестру сходить в райком партии.
— Скажите секретарю… Пусть позвонит, выяснит…
— Я понимаю вас, Григорий Иванович.
Секретарь райкома Телятников, коренной житель этих мест, с первых слов понял сестру и, не выслушав ее до конца, сказал, что он позвонит в колхоз и выяснит.
— К вечеру зайдите ко мне, — попросил он Веру.
Вечером сестра вошла в кабинет секретаря с затаенным дыханием. Телятников любезно предложил ей стул. Вера, притаив дыхание, приготовилась слушать.
— Сколько лет девочке? — спросил Телятников, поглядывая себе в блокнот.
— Шестой идет.
— Та-а-ак, — потеплевшим голосом протянул секретарь. — Белокурая, звать Машенькой. Фамилия Лебедева.
Вера подскочила к Телятникову и, к великому его смущению, обняла и поцеловала его.
— Да, да, можете обрадовать Лебедева. Можем и машину организовать. А кто поедет за девочкой?
— Спасибо вам, Павел Ильич. Спасибо. Я. Сама… Сама поеду за Машенькой.
Веру отпустили. А Лебедев не мог заснуть в эту ночь. Он лежал с открытыми глазами, напряженно прислушиваясь к каждому шороху в коридоре. В таком же напряжении прошло утро, и вот, наконец, раскрылась дверь. Белоголовая Машенька вошла в палату и остановилась. Необычная обстановка испугала ее. Вера взяла девочку за руку и повела между коек. Машенька шла медленно. Она то в одну сторону, то в другую поворачивала голову, искала знакомое лицо, но видела только чужих дядей, которые смущали ее приветливыми улыбками. Лебедев, сгорбившись, сидел на кровати и ждал. У него вдруг не стало сил подняться навстречу дочери. Но вот она увидела отца, сразу громче застучали ботиночки по крашеному полу, запылало лицо от радости, заблестели светлые глазенки. Лебедев протянул руки. Машенька без слов обняла его и повисла на его плечах.
— Папуся… папуленька… миленький, — ласкалась Машенька.
Вера круто повернулась и выбежала из палаты на улицу.
— Я не могу, — сквозь слезы прошептала, она. — Я не могу…
А Машенька, целуя папулю, все говорила и говорила:
— А мамы у нас нет. И Алеши нет. Только ты, папусенька, остался. Тебя фашисты не убьют?
Лебедев отвернулся, заскрипев зубами. Вот когда бы ему идти в атаку. Он прижал Машеньку к своей груди, и долго они сидели обнявшись.
…Машеньку не отправили в приемник, она ночевала у Веры. У нее же она осталась и на следующий день.
— Пусть поживет, — сказала Вера Лебедеву. — Комната у меня хорошая, хозяева добрые.
Лебедев был рад тому, что дочь будет с ним. Машенька подолгу бывала в палате. К девочке привыкли и врачи, и сестры, и раненые. Раненым офицерам приятно было перемолвиться с Машенькой. Девочка сначала стеснялась их. Иногда отец говорил:
— Сходи, Машенька, полечи дядю.
Она подходила к больному и с детской наивной серьезностью спрашивала:
— Вас, дядя, полечить?
— Пожалуйста, Машенька.
Машенька, подавая с тумбочки стакан с водой, думала, что это не вода, а лекарство. В ее представлении в палате пили только одни лекарства.
— Спасибо, Машенька, — благодарил девочку раненый. — Сахару хочешь?
— Теперь война. Сахар только раненые пьют.
Офицер удивленно смотрел на девочку, ласкал ее, а Машенька, посидев возле одного раненого, шла к другому. Другой не задерживал долго, отпускал к третьему. И Машенька каждому больному доставляла великую радость. Однажды один капитан сказал главному врачу, что его здоровье заметно улучшается, рана быстро затягивается, и все это благодаря Машеньки.
— Охотно верю. Психологический момент, — согласился доктор. — Учтем, товарищ капитан.
И доктор на другой день принес Машеньке халатик и стеклянную палочку.
— Это наденешь на себя. А эта палочка от всех болезней. Приложишь, погладишь, и боль затихнет.
Сверкая глазенками, Машенька выслушала доктора с полураскрытым ртом. Магическую палочку она приняла с глубоким вздохом.
Приходила Машенька в госпиталь утром. Раненые ожидали ее. Они настолько свыклись с ней, что, казалось, без нее и дня прожить не смогут.
— Доброе утро! Доброе утро! — входя в палату, звонко говорила Машенька.
— Здравствуй, Машенька, — радостно отвечали офицеры. — Здравствуй, голубок.
Машенька обнимала отца, осматривала повязки. Потом шла по палате и, точно солнце, освещала ее.
— Хорошая у вас дочка, — говорил Лебедеву сосед по койке.
— Вы с какого участка? — вздохнув, спросил Лебедев.
— А какой вас интересует?
— Затрудняюсь сказать, какая точка Сталинградского фронта не интересовала бы каждого.
— Давно оттуда?
— Две недели.
— Ну, братец, тогда вы отстали от жизни. Сами посудите: за три дня на один завод враг бросил пять тысяч самолетов. Пять тысяч! Сволочи!
— На тракторный? Что они — заняли его?
— Заняли, но не весь. И у нас осталась полоска земли между заводом и Волгой.
— А рабочих переправили за Волгу?
— Рабочие изумили, прямо-таки поразили меня. Как они самоотверженно тушили пожары. Как тушили!
— А что же все-таки стало с рабочими?
— Рабочих переправили за Волгу. Положение в Сталинграде тревожное, но не безнадежное. Бойцы превзошли самих себя. Если на прибрежную полоску, в которую мы зарылись, фашисты кинут десять тысяч самолетов, и тогда наши не уйдут. Ну, а если враги столкнут нас с горы в Волгу, мы и на воде будем драться. Привяжем себя к бочкам, к бревнам, станем на якорь и будем драться. Вы улыбаетесь?
— Мне приятно, что и на нашем участке такие же бойцы.
— А вы из какой армии?
— Из армии Чуйкова.
— A-а, стало быть, мы с вами однополчане. Наша армия, товарищ Лебедев, вся такая. У немцев на Сталинградском фронте подавляющее превосходство в людях и в особенности в авиации. А мы, черт возьми, деремся, не бежим, вымащиваем улицы вражескими трупами. Это, скажу вам, не бахвальство, а сущая правда. Здесь уж не только дух, но и военная зрелость. Враги, мне кажется, все еще не поняли этого, Иначе чем можно объяснить бесноватое выступление Гитлера о Сталинграде?
— Что он сказал?
— А что он может сказать? Он всегда бесится на одной ноте: я сомну, я раздавлю. Сталинград падет, победа у меня в кармане. Какая ирония судьбы и какая позорная страница в истории германского государства.
Через два дня капитан ушел из госпиталя.
— Спасибо за компанию, — прощаясь с Лебедевым, сказал он. — Машенька, до свидания.
— До свиданья, дядя капитан.
— Кто же мне теперь будет помогать? — спросил он Машеньку.
— А вы себе другую девочку возьмите, — бойко и деловито ответила Машенька, подняв на доктора серьезные глазенки.
— Непременно возьму. Ты куда теперь?
— На войну.
Раненые расхохотались.
Машенька с отцом уже далеко ушли от усадьбы госпиталя, а раненые все не расходились, все стояли у ворот госпиталя, провожала их ласковыми взглядами.
Лебедев, опираясь на сучковатую палку, шел по обочине дороги Сталинград — Ленинск — Владимировка. В центре села он присел на скамью возле райкома партии. Мимо мчались машины с вооружением, солдатами, продовольствием. За час, не более; мимо лейтенанта на фронт промелькнуло с войсками и грузами более тысячи машин. Это обрадовало Лебедева. Такой грузопоток, как нельзя лучше, говорил о том, что народ, куя броню, полон сил и дает армии все, что нужно. Оно так и было: шахтеры и сталевары, недосыпая, а порой и недоедая, неделями не покидали забоев, домен и мартенов; Кавказ больше давал нефти; железнодорожники гнали поезда с недозволенной в мирное время скоростью; уральцы вооружали армию танками, артиллерией, снарядами. Посылая на фронт оружие, народ верил в свою армию, ждал от нее побед. Весь мир, затаив дыхание, следил за невиданной битвой. «Сталинград — это Верден!» — писали тысячи газет. Потом сами же поправляли себя: «Нет, этого мало для Сталинграда. Сталинград — это Сталинград».
