Побратимы (Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич (книга жизни TXT) 📗
Сейчас в отряде собралась целая интернациональная группа: чех Дмитрий Шульц, румыны Иван Хешан и Козьма Константин, хорват Марко Сучеч, поляки Виктор Квятковский, Генрих Бродович, Станислав Скрипский, греки Павел Федори и Алексей Потахов, болгарин Александр Дубровский и карел Иван Михайлов. Кроме того, из армии гитлеровского прислужника Антонеску перебежали еще три румына и один хорват.
— Хорошие вести, спасибо тебе! — еще раз жмем руку Юраю.
В отряд Юрай Жак возвращается в должности командира, а рядом с ним шагает новый комиссар федоренковского отряда вчерашний ординарец Василий Буряк.
Новые отряды рождаются и в Старокрымских лесах. Вот и сегодня Владимир Кузнецов просит подпольный центр и Крымский обком утвердить командиром 11-го отряда Ладо Годзашвили, а комиссаром — Сандро Чачхиани.
Эти люди известны партизанскому лесу. Их стойкость и мужество испытаны в феодосийском десанте в декабре 1941 года, а затем в боях в районе Феодосии. Дважды они вместе с Акакием Тварадзе, Ладо Мушкудиани, Георгием Палиашвили, Гуту Курцхалия и Коста Гобозовым попадали в окружение — под Асамбаем и в Отузах. И оба раза вырывались. Затем встретились с партизанами отряда Ивана Мокроуса и влились в него.
Сандро Чачхиани довелось держать и особое испытание. Однажды вместе с партизанами Крихтенко, Безносенко, Меркуловым он был в далеком разведывательном рейде. Вернулись, а лагерь пуст. «Ушли в зуйские леса», — говорилось в записке, оставленной в условленном месте Николаем Котельниковым. Но в зуйских лесах они никого не нашли. Яман-Ташская стоянка разгромлена. Шалаши сожжены. Вокруг снег густо истоптан, местами покроплен кровью. Сереют трупы карателей. Видно, бой был жаркий.
Пришлось возвратиться в знакомые Старокрымские леса. Лишь через четыре месяца — в апреле 1943 года вернулся сюда отряд Мокроуса. А за это время четверкой отважных уже был создан по сути дела новый партизанский отряд численностью в шестьдесят человек. Они имели прочные связи с подпольщиками Феодосии, Старого Крыма и окружающих сел, установили контакт с патриотическими силами узников фашистских лагерей. В отряд вошел и экипаж подбитого советского самолета, возглавляемый Героем Советского Союза Кошубой. Душой отряда был комиссар Сандро Чачхиани. Вот почему единодушно поддерживаем предложение сделать комиссаром 11-го отряда Сандро Чачхиани.
Утром мы с Ямпольским идем в район третьей казармы. Там собралось много людей, их тоже надо распределить по отрядам. По пути встречаем Гришу Гузия и Женю Островскую, вернувшихся из Симферополя.
О делах в Симферополе они рассказывают взволнованно. В городе объявлено чрезвычайное положение. Но патриоты действуют все смелее. Советские листовки и газеты гуляют по рукам почти на виду у всех. Их раздают и наклеивают на стены и заборы. Этим заняты сотни распространителей. Аппарат оккупационных властей бездействует, а вернее сказать, он распался: немецкие шефы исчезли. Их видят с чемоданами и саквояжами в машинах, на вокзалах и аэродромах. Бургомистры, старшины, старосты и прочие пособники оккупантов, навербованные из местных жителей, как тараканы, разбежались по темным щелям. Подпольщики и их актив — вот кто теперь хозяйничает в городе.
— Знаете, сколько мы насчитали подпольных организаций и групп в Симферополе? — спрашивает Григорий. И сам же отвечает: — Пятьдесят организаций и отдельных групп!.. Пятьдесят, понимаете?.
Урочище третьей казармы — поляны, перелески и леса — все сплошь запружено новоселами. Они расположились отдельными семьями, группами семей и, видимо, целыми селами. Вокруг — тачки и повозки, лошади, коровы, козы, овцы. Горят костры, вздымая в небо струи сизого дыма. Над кострами на перекладинах и треногах висят казанки и кастрюли. В воздухе стоит гомон табора: звенят топоры, стучат копытами кони, визжат дети.
Сколько их тут? Тысяча? Больше?
С трудом пробравшись между людей и повозок, еще больше углубляемся в лес и тут видим: человек триста сгрудилось у скалы, на плоской вершине которой стоят семеро в ряд, с винтовками за плечами, кто в бескозырке, кто в бушлате, кто в матросских брюках клеш. Они складно поют:
Обходим «публику» и натыкаемся на Алексея Калашникова. Козырнув и вытянувшись, он докладывает: его застава прикрывает третью казарму со стороны Долгоруковской яйлы. Часовой стоит на высоте, половина заставы в окопах, а подвахтенные, кивает он в сторону поющих на скале, дают концерт флотской самодеятельности. Там Саша Балацкий, Иван Панин, словом, севастопольцы. Возле дома лесника, что стоит почти в центре главной поляны, уже действует лесной военкомат.
Задерживаемся и с интересом наблюдаем: Григорий Гузий, стоя в окружении писарей, разбирается с обступившими его новичками. Ему помогает Женя.
— Кого следующего будем записывать? — спрашивает «военком».
— Записывай нас, Бондаренковых.
— А куда вас? В боевой отряд или в гражданский лагерь?
— В отряд.
— Называй полностью фамилию, имя и отчество.
Бондаренковы подступают ближе, каждый называет себя, Григорий диктует писарю:
— Бондаренко Михаил Филиппович, Бондаренко Марфа Ивановна, Бондаренко Владимир Михайлович, Бондаренко Валентина Михайловна, Бондаренко Николай Михаило… Стой, этого не пиши. Это ты — Николай Михайлович?
— Я.
— А сколько тебе лет?
— Десять… десятый пошел.
— Да-а! — и сдвигая шапку с затылка на лоб, глядит «военком» то на не доросшего добровольца, то на остальных Бондаренковых. Потом бросает писарю:
— В двадцать первый… гражданский лагерь. И мать его, Бондаренко Марфу Ивановну, из боевого отряда вычеркни, а в гражданский, к Николаю запиши.
— Я в гражданский не пойду, — возражает мать.
— Мы всей семьей в боевой пойдем, — добавляет глава семьи.
— В отряд! В отряд! — настоятельно требует мать. — Приют найдется. И дело сыщем. Вся семья вместе — и душа на месте.
— Ладно! — сдается Григорий. — Записываем вас в двадцать первый отряд. Вон в ту группу пристраивайтесь, — указывает он рукой в сторону.
— Кто следующий?
— Подождите! — просит Владимир Бондаренко. — С нами пришли четверо словацких солдат. Они сбежали из дивизии и были с нами в подполье.
Григорий о чем-то говорит со словаками и приказывает писарю:
— Во второй отряд направим их. Пиши: Клемент Кметь, Микулаш Банко, Юрай Вехта, Штефан Бако. А ты кто? — смотрит он на последнего из этой группы, назвавшегося Нуврединовым.
— Я болгарин.
— В какой отряд хочешь?
— Куда словаки, туда и я.
— Ладно. Все! Подходите, кто следующий?
К Григорию подступает старик. С ним человек двадцать вооруженных мужчин довольно преклонного возраста:
— Пиши! — властно говорит седой предводитель. — Дед Лукьян. Тот, что с вашим лейтенантом Федоренко в знакомстве состоит. А это мое войско…
— Григорий Викентьевич Годлевский, запишите, — просится новый крестьянин.
— Годлевский Григорий Викентьевич, — диктует «военком», повторяя имя каждого новичка. — Годлевский Николай Викентьевич, Годлевская Антонина Викентьевна, Годлевская Валентина Викентьевна.
Глаза «военкома», когда он останавливает взгляд на последней Годлевской, вновь настораживаются.
— А тебе сколько лет, Валентина Викентьевна?
— Шестнадцать, — краснея, отвечает круглолицая девочка совсем маленького роста.
— А сколько прибавляешь?
— Нисколько. Можете проверить, все наши шумхайские знают.
— Ладно. Иди. Кто следующий?
— Записывайте нас в боевой отряд, — бойко выкрикивает низкорослый, худощавый паренек. — Моя фамилия Береговой Илья Петрович, а это мои боевые друзья. О них я доложу особо.
С этими словами он выводит из толпы высокого парня в полицейской форме и трех румын.
