Командиры мужают в боях - Исаков Иван Степанович (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
В тот день в партию принимали и других моих товарищей. Каждый из нас переживал этот знаменательный час, но всяк по-своему.
Меня приняли единогласно. Хотелось сказать что-то важное, глубокое по мысли, но подходящих слов не нашлось, я засмущался и только крепко стиснул руку поздравившего меня секретаря партбюро.
ТРУДНОЕ ЛЕТО
Командиром 39-го гвардейского стрелкового полка вместо подполковника П. М. Шафаренко был назначен майор Иван Аникеевич Самчук, его заместителем стал майор Семен Степанович Долгов, а комиссаром полка— старший батальонный комиссар Идрис Исаакович Морозов.
В нашем батальоне тоже произошли перемены. Ивана Ивановича Прошо отозвали во вновь формируемые воздушно-десантные войска, и нам уже не суждено было встретиться: мой любимый командир вскоре погиб под Ростовом. Я сильно горевал, узнав об этом. Ведь под началом Ивана Ивановича я делал первые самостоятельные шаги. Когда он уехал от нас, думалось: авось судьба еще раз столкнет с ним. А он ушел навсегда…
Вместо И. И. Прошо комбатом назначили капитана Денисова. Несколько раньше у нас дважды сменялся комиссар. После Павлычева на этой должности некоторое время был Мартынюк. Потом прибыл старший политрук Ракчеев. Адъютантом старшим (начальником штаба) назначили меня.
Обновился и состав командиров рот.
Кто служил в армии, я уж не говорю о тех, кто воевал, могут засвидетельствовать, что должность командира роты — одна из самых тяжелых.
Уже после войны, перед окончанием Военной академии имени М. В. Фрунзе, когда я очутился перед необходимостью выбора дальнейшего своего пути и, как всегда в сложных случаях, решил посоветоваться с бывшим командиром нашего полка И. А. Самчуком, он твердо сказал, что с моим военным опытом нужно идти служить только в войска, и, обосновывая свое мнение, между прочим заметил:
— Того, кто не командовал ротой и полком, нельзя назвать офицером с большой буквы, тот вроде бы еще незавершенный офицер…
Можно соглашаться или не соглашаться с его мнением, но прислушаться к нему, как мне кажется, надо. Рота — подразделение тактическое. Помимо штатных огневых средств на период боя ей обычно придавались пулеметы, минометы или артиллерия. Поддерживала бой артиллерийская или минометная батарея, а начиная с Курской битвы, рота все чаще наступала при поддержке танков.
Командир роты должен знать возможности участвующих в бою средств и подразделений, уметь правильно поставить им задачу и организовать их взаимодействие таким образом, чтобы все били, как говорится, в одну точку — ту самую, от которой зависит успех в данный и последующий моменты. Не случайно Самчук любил повторять, что, если хорошо воюет рота, значит, хорошо воюет и полк.
У нас в батальоне все, кто занимал эту должность, были хорошими командирами. Естественно, они были очень разные, у каждого свои, только ему одному присущие качества. При всей несхожести командирского почерка и характеров было у них и нечто общее: храбрость, правдивость, высоко развитое чувство чести. При всем желании я не в силах воскресить на этих страницах образы своих товарищей по оружию так, как они того заслуживают. Память не сохранила многих подробностей нашей фронтовой жизни. И в то же время уверен: для нынешнего поколения молодежи важно хотя бы кое-что узнать о своих отцах — живых ли, погибших ли — непосредственно от тех, кто вместе с ними боролся против немецко-фашистских захватчиков.
Заранее приношу извинения, если сведения о ком-либо будут слишком скупы и отрывочны. Да и как им не быть отрывочными! Что ни день — то бой… И перед тобой все время бесконечная вереница людей, калейдоскоп лиц. Сегодня командует ротой один, завтра другой.
Но человек не исчезает бесследно. Кто-нибудь непременно что-то знает о нем, как знаю что-то и я о том или другом своем командире или подчиненном. И если о ком-то я только упомяну, а о ком-то расскажу совсем мало, — все равно это лучше, чем вообще ничего о них не сказать.
Крепче других мне запал в память командир 3-й роты лейтенант Степан Никитович Карпенко, с которым мы провоевали вместе до января сорок третьего года. Маленький, подвижный, он, казалось, носил в себе неисчерпаемый заряд энергии: никогда не уставал, не вешал головы.
— Я сын молдавского народа, — любил повторять он при каждом удобном случае.
Улыбка редко сходила с его лица, от его ладной фигуры веяло уверенностью, словно он наперед знал, что произойдет, и что бы ни произошло, окончится хорошо.
— Почему ты всегда улыбаешься? — спросил я его однажды. — Ведь нам частенько бывает не до смеха.
— А у меня такой характер, — беспечно ответил Степан. — Мне дед говорил, что веселый человек дольше живет. А я хочу до Берлина дойти да еще и потом посмотреть, что будет… Красивая, наверно, жизнь будет!..
Рота любила его. Лейтенанта любили за смелость, за то, что он уважал человеческое достоинство каждого бойца, верил своим людям. Его уважали и за хозяйственность. Все нужное для бойцов Карпенко припасал заранее.
— Айда, братцы, за березовым соком! — вдруг скажет он и вместе с желающими отправляется в лес за витаминами.
А то, пользуясь короткой передышкой между боями, затеет выпечку картофельных лепешек. Это вносило некоторое разнообразие в солдатское меню. К тому же ненадолго возвращало к мирному, казалось бы, далекому от войны и потому особенно милому сердцу бойцов занятию.
Всегда подтянутый, аккуратный, Карпенко следил за своей внешностью, а глядя на командира, подтягивались и бойцы. У него в роте среди молодежи считалось особым шиком стричься коротко, под бокс, оставляя впереди задорный чубчик.
— Еще немножко-немножко — и стану как Котовский, — с неизменной своей ухмылочкой подшучивал над собой лейтенант.
По возрасту он иным бойцам годился в сыновья. Его уважительное отношение к ним ценилось ничуть не меньше организаторских и боевых качеств. В подразделении было принято незлобливо подтрунивать друг над другом, а то и перекинуться соленой шуткой. Карпенко не расставался с губной гармошкой, отлично играл и, как только позволяла обстановка, устраивал концерты.
Командиру батальона было легко с ним: Карпенко мгновенно схватывал суть боевой задачи, которую перед ним ставили, ему не надо было ничего разжевывать.
Немало общего с лейтенантом Карпенко было у командира 1-й роты младшего лейтенанта Михаила Прохоровича Колядинского. Он был так же исполнителен, отличался собранностью и организованностью, действовал смело, решительно, очень заботился о своих бойцах, берег их, умел ладить с ними. Но в противоположность словоохотливому, жизнерадостному, неунывающему Карпенко Колядинский был крайне застенчив, молчалив, и, глядя на него, поначалу не верилось, что перед тобой волевой командир, участвовавший в боях на Халхин-Голе и награжденный орденом Красного Знамени.
При атаке, дав роте команду или сигнал, он поднимался и, пригнув голову, шел вперед, не оглядываясь: само собой разумелось, раз рота атакует, значит, отстающих быть не может. И бойцы ни разу не обманули его доверия. Но то, что Колядинский зарывался и в горячке боя неизбежно оказывался в атакующей цепи, было его минусом как командира. Однако избавиться от этой привычки, крепко въевшейся, видимо, еще с сержантских времен, ему не удавалось, хотя он и знал, что командиру роты далеко не всегда надо быть в атакующей цепи, а лучше идти несколько сзади, чтобы видеть весь боевой порядок и вовремя прореагировать на изменившуюся обстановку. Разумом понимал это, а как только начиналась атака, опять рвался вперед, и всегда у него в руках кроме пистолета было еще какое-нибудь оружие: то ручной пулемет, то автомат, то снайперская винтовка.
По-своему был храбр и упорен в выполнении задачи командир 2-й роты лейтенант Иван Кузьмич Сафронов. Он не бравировал смелостью, не рисковал бойцами, но когда речь шла о выполнении боевого приказа или какого-либо распоряжения комбата, ему легче было под пули стать, чем доложить, что что-то не доведено до конца.
