Книга о разведчиках - Егоров Георгий Михайлович (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Уже была осень, когда трем молодым инженерам, одним из которых был Павел Качарава, было поручено строительство укрепленного участка на оборонительной линии в районе Клина.
Участок был уже сооружен, когда вдруг дошел слух, что немцы обошли его и их танки уже в тылу у работающих. Пятьсот женщин было на попечении трех вчерашних студентов. К счастью, кто-то явился из начальства, были выданы кое-какие продукты питания и указан приблизительный маршрут к Москве, минуя шоссейные дороги, по которым уже двигались вражеские войска.
Нужно что-то было делать. Снять с себя ответственность за беспомощных женщин он, конечно, не мог — у него и мысли, похожей на эту, не появилось. Он вырос в семье смелых и честных родителей. Его отец, старый коммунист, член партии с 1903 года, был соратником выдающихся революционеров Кавказа. Поэтому Павел с детства считал себя ответственным за все, что делается вокруг него. И вот тут-то и проявился в нем талант врожденного разведчика. Без карты, без компаса провести полтысячи неорганизованных женщин и не запутаться в лабиринте множества дорог и ни разу не наткнуться на гитлеровцев — нужен незаурядный талант.
Прежде всего на марше Павел установил военную дисциплину. Он сохранил бригады, которые существовали на строительстве укреплений. Это намного облегчило ему управление такой массой людей. И главное, что спасло их, — он наладил четкую разведку. Правда, «языков» они не брали, но на несколько километров в радиусе движения женской колонны Павел знал все, что там творится.
Несколько дней вел он по проселкам без карты и без компаса голодных и измученных женщин. И привел их в Москву. Счастливые, со слезами радости на глазах окружили они его и стали благодарить — целовать его, юного, не целованного еще парня, самого еще не верившего в то, что он вывел столько людей. Девчата — его целовать, а он от них бежать… в столовую. Никогда еще в жизни он не был так голоден, как в тот день. Съел обед. Вышел из столовой — будто и не ел. Еще больше есть хотелось. Пошел снова, встал в очередь. Съел второй обед из трех блюд. Вроде что-то почувствовал, но до насыщения было еще далеко. Покурил на крыльце столовой и опять вернулся в обеденный зал. На него обратила внимание одна из работниц столовой. Подошла к нему.
— Что с вами, молодой человек?
И когда он объяснил ей, что не ел несколько дней, выходя из окружения, женщина заохала, запричитала:
— Ой, что вы делаете! Да разве можно столько сразу есть! Ни в коем случае нельзя. Вы же погибнете.
И он бы погиб — если б не эта женщина. Случайная, незнакомая, но по-русски сердобольная.
Целый год его таскала война… нет, не по фронтам. По тылам, на восстановительных работах. А он рвался на фронт. Появились первые освобожденные города, разрушенные чуть ли не до основания. Их надо было восстанавливать. Вот его, молодого энергичного строителя, туда и посылали. Закончилась сталинградская эпопея… без его участия. Этого он вынести не мог. Великие битвы проходят, а он высчитывает кубатуру, подсчитывает расход цемента, кирпича…
У Павла Антоновича Качаравы в жилах текла кровь кавказца и донского казака. Его дед вернулся с русско-японской войны полным георгиевским кавалером. А что он своим детям и внукам скажет? При нем шла Великая Отечественная война, а он в ней не участвовал. Как он будущему внуку в глаза станет смотреть?.. Оно, конечно, мосты нужны, по ним пойдут боеприпасы, снаряжение и живая сила на фронт для общей победы. Сознанием он это понимал, а душа отвергала. А теперь еще — в Сталинград… Конечно, город исторический. Конечно, восстанавливать его — великая честь. Но он же в глубоком тылу теперь!.. И прежде чем ехать к месту нового назначения, он кинулся искать только прибывшего из-под Сталинграда дядю своей жены подполковника Мещерякова.
— Вот, посмотрите, Михаил Михайлович, — протянул он ему предписание явиться в одну из инженерных частей в Сталинграде. — А я хочу воевать. Как все воюют.
Мещеряков улыбнулся в свои рыжеватые усы. Сказал:
— Ладно. Попробуем.
Куда-то позвонил по телефону, к кому-то съездил на прием. Потом вручил Павлу записку: «Прошу направить в мое распоряжение воентехника второго ранга…» А воентехник да еще второго ранга по штатному расписанию в полку вообще не положен.
Так в 971-м полку появился новый… начальник разведки. Старый начальник разведки капитан Сидоров был переведен в батальон. (Меня в это время уже не было в полку — я находился в госпитале в Ессентуках.)
В один из этих первых дней пребывания на фронте Павел Качарава получил своеобразное боевое крещение. Немногих фронтовиков так «крестят».
По какой-то надобности (Качарава так и не вспомнил — зачем) пошел он в дивизионный медсанбат, который размещался по соседству с нашим полком в палатках, раскинутых в лесу. И вдруг из самой большой палатки — видимо, из операционной — выскочила девушка с ведром. Глянул — и в глазах у него все перевернулось — в ведре были ампутированные руки и ноги… Полное ведро. А девушка стрельнула глазами в красивого стройного офицера и пробежала мимо. Вывалила в яму содержимое ведра и, жуя на ходу кусок хлеба, пробежала обратно в палатку, теперь уже удивленно глянув на остолбеневшего старшего лейтенанта. «А она еще жует…» — проплыло у него в голове.
Насколько мне помнится из рассказа самого Павла Антоновича, он даже забыл, зачем пришел в санбат — так был оглоушен. К тому же вскоре неожиданно начался артобстрел. Люди стали метаться между палатками и вырытыми щелями — кто бежал, спасаясь, в щели, кто обратно в палатки, к раненым. Некоторых раненых выводили в окопы, вырытые почти у каждой палатки. А с тяжелыми оставались сестры сидеть около носилок, успокаивая их и своим примером показывая, что обстрел пустяковый, что никакой опасности, мол, нет… Постреляют и перестанут. Не первый раз…
И вдруг недалеко от Павла разорвался тяжелый снаряд (Павел стоял между палатками, не решаясь без приглашения спрыгнуть в окоп, — может, именно он предназначен для раненых…), мимо пробегала та девушка, которая только что выносила ведро.
— Чего ждешь стоишь, старший лейтенант? — крикнула она ему. — Прыгай в окоп. — И стянула его за собой в щель.
Отдышавшись, пустила озорной лучик сквозь мохнатые ресницы.
— Не был еще в такой мясорубке, когда руки-ноги отлетают в разные стороны, а, воентехник? — сделала она ударение на последнем слове, скользнув взглядом по скрещенным топорикам на его петлицах.
Хотел сказать, что он давно не воентехник, не «топорник», а начальник разведки полка уже… вторую неделю.
Но это ведь мальчишество — хвастать. И у него ни с того ни с сего вспыхнула злость на эту бесстрашную девушку — тоже, мол, храбрец. И он неторопливо вылез из окопа и, не оглядываясь по сторонам, пошел сквозь разрывы из медсанбата.
— Товарищ старший лейтенант! — закричала медсестра с нескрываемой тревогой в голосе, — Куда вы?.. Вот сумасшедший, — пробормотала она не без восхищения. — Вы хоть бегом выходите из-под обстрела!.. Расшагался.
4
Может показаться странным — уже больше половины главы, а все еще нет ни одного поиска разведчиков, нет ни одного захваченного «языка».
А их и не будет в этой главе. Потому, что речь идет о начальнике разведки, для которого главное — это осмысление разведданных.
В один из дней раннего лета сорок четвертого года в 971-м полку сложилась такая обстановка, когда противник готовился к наступлению на позиции нашего полка. Об этом сообщил только что захваченный разведчиками «язык». Главной силой, которая, видимо, должна была прорвать оборону полка, был танковый батальон. Противопоставить этому батальону Мещеряков мог только одну противотанковую батарею, состоящую из нескольких 45-миллиметровых пушек.
— Где намечено делать прорыв? — спросил через переводчика командир полка полковник Мещеряков. — В каком прорывают оборону Федорова и… пожалте бриться.
И пленный показал (с НП полка видно было всю оборону) в сторону нашего левого фланга.
