Досье генерала Готтберга - Дьякова Виктория Борисовна (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
Прощание с Руди было тяжелым. Сначала, как казалось Лизе, он равнодушно относился к ее потугам вернуться в Союз. Наверное, рассчитывал на то, что ее не пустят. Когда же разрешение было получено и пришло время собирать чемоданы, она заметила, он словно постарел лет на десять, но ничем не выдал: своего чувства. Проводил на вокзал, даже не обнял на прощание. Только сказал, как в мае сорок пятого: «Помни, как прежде, Альстерштрассе, 38, хоть ты не любишь этот адрес, но вдруг пригодится». И ушел, ни разу не обернувшись, теперь, как она думала, наверняка, навсегда.
Она приехала в Ленинград, рано утром, как и в августе сорок пятого года. И так же, как тогда, прошла пешком по Невскому, до Аничкова моста. Спустя пятнадцать лет после войны, как в год Победы, прикоснулась ладонью к статуе Клодта. «Здравствуйте, кони! — прошептала Лиза, не сдерживая слез. — Теперь я вернулась к вам навсегда».
Ее квартира, кончено, была давно занята. Она остановилась в гостинице «Маяк» на Фонтанке. Почти всю ночь, свою первую ночь в Ленинграде после долгого отсутствия, она простояла без сна у окна, глядя на, казалось бы, колышущийся над водой в бликах белой ночи город, который никогда уже не надеялась увидеть. Утром в дверь ее номера постучали. Удивленная, Лиза открыла дверь и… обомлела. На пороге стоял Орлов.
Он поседел, погрузнел, дослужился до генерал-майора. Он пострадал из-за побега Лизы: его арестовали, осудили на десять лет, но после XX съезда, развенчавшего культ личности, он вернулся, восстановился в армии, преподавал в академии в Москве. Но всякий раз, когда выпадало время, приезжал в Питер и долго стоял на Аничковом мосту, глядя на бывший дом князей Голициных. Он не забыл Лизу и не женился, словно знал, она вернется к нему.
И она вернулась. Она вышла за Орлова замуж — потому что ждал, любил, помнил, потому что много пережили вместе. И хотя сердце ее осталось с Руди, которого она не поняла, не смогла понять до конца, в нем нашлось тепло для давнего боевого друга. И она не жалела о своем решении. Орлов «пробил» им новую квартиру в Питере, недалеко от того места, где Лиза жила раньше, и она снова могла видеть в окно вяло текущую Фонтанку, коней на Аничковом мосту, красный фасад Белозерского дворца и тот самый дом, где сама родилась и выросла.
Сразу после возвращения Лиза отправилась в Москву, она надеялась разыскать Белозерцеву или что-то узнать о ней, если та жива. Но в квартире Кати на улице Горького давно уже жили другие люди.
Лизу встретила повзрослевшая, похорошевшая Вера Соболева. Она исполнила свою мечту, закончила университет в Минске, перевелась в Москву и работала теперь переводчицей в МИДе. Она рассказала Лизе, что, увы, Катерина Алексеевна Белозерцева умерла в октябре пятьдесят четвертого года. Врачи приговорили ее гораздо раньше, но организм Кати боролся со страшной болезнью, неожиданно наступила рецессия, и Катя все-таки дожила до того дня, когда не стало Сталина. Он когда-то покровительствовал Кате, но потом поступил с ней так же, как со многими, попользовал — и выбросил. И умер первым. Потом ушла Катя, вслед за ней — ее муж генерал-лейтенант Алексей Петровский.
Генерал Петровский многое перенес в своей жизни: арест, обвинение в измене, расстрел и унизительное помилование, лагерь. Он стоял насмерть со своими артиллеристами под Москвой у Волоколамска, под Сталинградом и на Курской дуге. Со своим другом Константином Рокоссовским дошел до Берлина, брал Киев, Минск, Варшаву. Он был несколько раз тяжело ранен, но все выдержал и возвратился в строй. Он не выдержал смерти жены. Страшная, мучительная кончина Кати, когда он был с ней один и она кричала, умирая, на его руках, а новосибирские власти запретили медикам даже приезжать к ней, боясь гнева официальной Москвы. Это добило Петровского: два инфаркта, последовавших после смерти Кати, свели его в могилу.
Берия боролся в Москве за власть. Что бы ни говорили о нем после того, как он был расстрелян, к Белозерцевой он относился сердечно, возможно, даже в прямом смысле, не в пример многим иным своим увлечениям. Он защитил ее от гнева «хозяина», и она не была арестована в сорок четвертом, когда Савельев написал первый донос. Благодаря Берии Катя жила в Новосибирске, хотя и под надзором, но относительно спокойно. Благодаря ему она умерла не в тюрьме, а, по крайней мере, дома. Когда весть о смерти Кати достигла ушей всесильного министра госбезопасности, говорят, он плакал. Берия прислал на похороны свою жену Нину, с которой Катя дружила. Вместе с Петровским, вдвоем они проводили Катю в последний путь. Больше там никого не было. На похороны Петровского, вопреки запретам, съехались его однополчане, в том числе и легендарный маршал Рокоссовский, схлопотавший по такому поводу очень неприятный выговор.
Кати не стало, и теперь Лиза прекрасно понимала, просьба Белозерцевой отыскать досье Готтберга — для нее не просто поручение — завещание. Она выполнила его, и должна идти до конца, чтобы добиться справедливости, чего бы это ни стоило. Вместе с Орловым и Верой Лиза приехала в Новосибирск и пришла на могилу обоих супругов. Теперь уж не жена, вдова бывшего министра госбезопасности Нина Берия поставила на могиле памятник. На граните Катя Опалева, княгиня Белозерская, была изображена не в военной форме, как следовало бы, а в белом платье с кружевным воротником и распущенными волосами. Такой помнила ее Нина, такой она хотела, чтобы помнили ее все. «Вот и свиделись, Катерина Алексеевна, — Лиза положила на могильную плиту охапку полевых цветов, — сколько лет прошло. Я выполнила ваше поручение. Я нашла досье Готтберга. И теперь истина наконец-то откроется», — пообещала она.
Она очень рассчитывала, что в память о Кате Хрущев даст ход делу Савельева, и тот, ознакомившись с документами лично, склонен был поступить подобным образом. Но случилось непредвиденное. Хрущев был смещен со своего поста и отправлен в изгнание. «Правда» Савельева снова одержала верх. И теперь надолго.
«Альстерштрассе, 38, Гамбург» — Лизе снова пришлось вспомнить адрес, который она желала бы забыть навсегда. Она вспомнила его, когда тайно передавала досье Готтберга атташе посольства ФРГ, буквально рискуя жизнью. Она боялась, что бесценный документ у нее просто отберут и тогда все будет потеряно навеки. «Передайте господину Крестену, Альстерштрассе, 38, Гамбург, — просила она немецкого дипломата. — Он знает, что этим делать». Она очень надеялась, что Руди поймет ее и прибережет документы.
Тучи сгущались снова. Сначала арестовали и избили почти до полусмерти Веру Соболеву. Потом грозились отправить в психиатрическую клинику саму Лизу — просто так, проверить, как у нее с головой. И снова, как сентябре сорок третьего, казалось, все рухнуло. Все кончено. Она зря вернулась и никогда не добьется правды.
А легендарный комбриг «дядя Ваня» торжествовал. Бессменный участник всех мероприятий по поводу дня Победы, иконостас высочайших наград, член ЦК компартии Белоруссии и даже главного ЦК в Москве, депутат бесчисленных созывов и съездов, он был могущественен, власть его была велика, бороться с ней было трудно. Практически невозможно. Постоянно боясь разоблачения, дядя Ваня жил с червоточиной в душе, он мстил Белозерцевой и после ее смерти, мстил всем, кто был близок к ней. Казалось, его сила и власть не кончатся никогда. Вся мощь советской власти была на его стороне, ничто не могло поколебать доверия к нему.
Но… «В России надо жить долго, — шутил, повторяя известную фразу, Орлов, — тогда есть надежда, что доживешь до справедливости. Когда тебе исполнится лет сто, не меньше».
Он оказался прав. Однажды, власть и сила Савельева кончились. Навсегда рухнуло все, как подточенный предательством гигантский колосс. И началась совсем другая история. В том числе история Великой Отечественной войны — почти совсем неизвестная. Когда-то в сентябре сорок третьего года Савельев очень боялся, что слава успешного покушения на Кубе достанется не ему, пройдет стороной. Он попользовался ею вдоволь. Но умереть со славой не успел. Она покинула дядю Ваню, а вот предательство и позор остались.
