Чумной корабль - Касслер Клайв (книги без сокращений TXT) 📗

Клайв Касслер, Джек Дю Брюл

ЧУМНОЙ КОРАБЛЬ

ПРОЛОГ

Баренцево море, север Норвегии 29 апреля 1943 г.

Мерцающие блики бледной луны бе­гали по ледяной воде океана. Зима еще не уступила дорогу весне, и солнцу в этом году лишь пред­стояло взойти. Оно пряталось за горизонтом, напоминая о се­бе тусклым свечением на границе между небом и водой. Солнце покажется только через месяц и не исчезнет до самой осени. Та­ков уж суточный цикл за Северным полярным кругом.

Учитывая географическую широту, воды Баренцева моря должны замерзать и большую часть времени оставаться непро­ходимыми для судов. Но море питают теплые воды Гольфстри­ма. Шотландия и север Норвегии стали пригодны для жилья именно благодаря этому мощному течению. И именно оно стало основным путем для американских конвоев с грузами для Со­ветского Союза. Подобно многим другим морским путям — Ла-Маншу или Гибралтарскому проливу, — Гольфстрим стал гео­стратегической точкой, а следовательно, местом охоты «волчьих стай» Кригсмарине.

Подводные лодки были расположены с предусмотритель­ностью опытного шахматиста, расставляющего свои фигуры. Воздушный патруль норвежских и датских баз прочесывал моря в поисках торговых судов и радировал их координаты, позволяя подлодкам делать свою работу. В первые годы войны нацисты обладали полным превосходством на море, беспощадно пото­пив тысячи судов. Даже в сопровождении тяжелых крейсеров и эсминцев моряки Союзников могли лишь надеяться, что им повезет. Экипажи торговых судов рисковали не меньше пере­довых отрядов.

Той ночью все изменилось.

Четырехмоторный «Фокке-Вульф ФВ-200 Кондор» был солидным самолетом — 23 метра в длину, 33 метра в размахе крыла. Он изначально создавался для пассажирских рейсов «Люфтганзы», однако с началом войны его незамедлительно стали использовать в военных целях — как для транспорти­ровки грузов, так и для морской разведки. Дальность полета в 4000 км позволяла «Кондору» часами оставаться в воздухе и отслеживать вражеские суда.

В 1941 году «Кондор» получил серьезные повреждения и с тех пор использовался лишь как разведчик.

Пилоту самолета Францу Лихтерману осточертели много­часовые поиски. Он мечтал попасть на передовую и участво­вать в настоящем сражении, а не прозябать здесь, в слепой на­дежде еще хоть кого-нибудь потопить. Там, на базе, Лихтерман придерживался строгой этики общения и того же требовал от своих подчиненных. Однако во время патруля, когда секун­ды тянутся подобно часам, командир позволял себе некоторые вольности.

— Хороший знак, — объявил он по интеркому, кивая на си­яющую луну.

— Из-за которого мы не заметим след конвоя, — со свой­ственным ему пессимизмом предположил второй пилот Макс Эбельхарт.

— На такой глади мы обязательно засечем их.

— Откуда нам знать, есть ли там вообще кто-то? — подал голос Эрнст Кесслер, самый юный член экипажа. На «Кондоре» Кесслер был пулеметчиком, и сейчас он сидел скрючившись на своем посту в нижней части фюзеляжа.

— Командир уверял меня, что возвращавшаяся с патруля подлодка засекла не меньше сотни кораблей у Фарерских остро­вов пару дней назад, — успокоил команду Лихтерман. — Они держали курс на север, а значит, мы на верном пути.

— Ну, надо же было капитану той лодки доложить что-то после того, как он промазал всеми торпедами, — проворчал Эбельхарт, морщась от глотка еле теплого кофейного напитка из цикория.

— Лучше уж просто отслеживать, чем топить, — признался Кесслер.

Пареньку едва стукнуло восемнадцать, и он таил надежду стать врачом. Происходил он из сельской баварской семьи, что сводило шансы на получение высшего образования к нулю, однако это не мешало ему все свое свободное время копаться во врачебной литературе.

— Немецкому воину не подобает так рассуждать, — хмыкнул Лихтерман.

Он был рад, что им еще не приходилось вступать в бой. Бо­ялся, что у Кесслера кишка тонка открыть огонь, но у паренька единственного не было морской болезни, и он мог часами сидеть за пулеметом.

Лихтерман подумал о людях, погибающих на Восточном фронте, о том, как отгружаемые русским танки и самолеты от­срочивали неизбежное падение Москвы. Да, он был бы счастлив собственноручно потопить пару кораблей.

Так прошел еще один нудный час — экипаж продолжал вглядываться в темноту в надежде заметить конвой. Эбель­харт тронул Лихтермана за плечо и указал на лаг. Хоть офи­циальным штурманом и был носовой пулеметчик, на самом деле Эбельхарт вычислял время и направление полета, и он показывал, что пора поворачивать и прочесывать другой ква­драт.

Пилот слегка повернул штурвал, беря немного левее, не спу­ская глаз с горизонта.

Эрнст Кесслер на борту был самым зорким. В детстве он любил препарировать животных, изучать их анатомию и срав­нивать с картинками из книжек. Острый глаз и твердая рука позволили бы ему стать превосходным врачом. Хотя и сейчас эти качества оказались не менее полезными.

—  Герр гауптман! — завопил Кесслер в интерком. — Правый борт, азимут около трехсот.

— Что там? — В голосе Лихтермана звучало возбуждение.

— Не знаю. Какой-то… проблеск.

Лихтерман и Эбельхарт вытянули шеи в попытках разгля­деть то, на что указывал Кесслер, но ничего подозрительного не видели.

— Уверен? — уточнил пилот.

—  Так точно. — Кесслер старался говорить как можно убе­дительней. — Угол изменился, и я определенно что-то увидел.

— Конвой? — прохрипел Эбельхарт.

— Не могу сказать наверняка.

—  Йозеф, выйди на связь со штабом, — приказал Лихтерман носовому пулеметчику. Пилот прибавил мощности и заложил очередной вираж; пропеллеры рубили воздух, гул моторов на­растал.

Эбельхарт прилип к биноклю, напряженно всматриваясь в темноту. Мчась на скорости 320 км/ч, он искал глазами вра­жеский конвой. Минуту спустя пилот опустил бинокль.

— Должно быть, просто волна, — пробурчал он, не включая микрофон интеркома.

— Погоди, — не сдавался Лихтерман, — зрение у этого Кес­слера будь здоров!

Союзники отлично поработали, маскируя конвои так, что невооруженным глазом заприметить их было практически невозможно. Но в ночное время камуфляж был бесполезен, ведь белые следы кораблей выдавали их с головой.

— Чтоб меня… — пробормотал Эбельхарт, указывая через козырек.

Сначала это было просто серое пятно, однако, приблизив­шись, команда разглядела десятки белых линий, четких, будто их начертили мелом. Это были следы армады кораблей, на всех парах мчащихся на восток. С высоты полета «Кондора» они ка­зались неповоротливыми, как стадо слонов.

Опустившись пониже, в свете луны экипаж смог различить медленные танкеры и грузовые суда, а также эсминцы, рас­ставленные по флангам конвоя. Время от времени один из них прибавлял ходу, пуская дым из обеих труб. Достигнув начала конвоя, он снова замедлялся, пропуская вперед танкеры. У Со­юзников это называлось «индийским ходом». Вернувшись в ко­нец конвоя, эсминец опять ускорялся, и так до бесконечности.

Для сопровождения конвоя таким образом требовалось меньше боевых кораблей.

— Сотни две, — считал Эбельхарт.

— Красные смогут продержаться месяцы, — кивнул Лихтер­ман. — Йозеф, что там с рацией?

— Одни помехи.

Помехи были вечной проблемой здесь, в Заполярье. Заря­женные частицы магнитного поля Земли ударялись о землю на полюсах и губили электронные лампы раций.

— Отметим координаты, — объявил Лихтерман, — и ради­руем их, как только приблизимся к базе. Так держать, Эрнст! Если бы не ты, мы бы их упустили.

— Рад стараться. — Парень не смог сдержать гордости в го­лосе.

— Необходимо как можно точней определить их количество и скорость.

— Подходить слишком близко тоже нельзя, иначе эсминцы откроют огонь, — предупредил Эбельхарт. О боях он знал не по­наслышке и сейчас сидел за вторым штурвалом из-за осколка в бедре, будь проклята лондонская ПВО. Он не мог не узнать огонек в глазах Лихтермана и восторг в его голосе. — И не за­бывай о КАМах [1].