Любовь и мороженое - Уэлч Дженна Эванс (прочитать книгу TXT, FB2) 📗

– Почему с тобой перестали играть?

– Я всегда побеждаю.

Рен остановился и ухмыльнулся:

– То есть любишь побеждать?

– Нет. Просто всегда побеждаю.

– Ну да! И ты ни во что не играла лет так с семи?

– Только в пасьянс.

– Квартет? Уно? Покер?

– Ни во что.

– Любопытно. Смотри, вон мой дом! Наперегонки до ворот? – Он бросился бежать.

– Эй! – Я помчалась за ним, быстро его обогнала и, не замедляясь, ударила ладонью по воротам. И гордо развернулась. – Продул!

Он стоял в паре ярдов от меня, все с той же глупой ухмылкой на лице.

– Ты права. Совсем не любишь побеждать.

Я бросила на него сердитый взгляд:

– Заткнись.

– Давай поиграем в квартет.

– Нет.

– Маджонг? Бридж?

– Ты что, старушка?

– Как скажешь, Каролина, – засмеялся Рен. – Кстати, это не мой дом. Мой дом вон там. – Он показал на въездную дорожку чуть подальше от нас. – Но наперегонки мы бежать не будем. Я уже знаю, что ты победишь.

– Вот видишь!

Мы пошли дальше. Только теперь я чувствовала себя глупо.

– Так что там с твоим папой? – спросил Рен. – Разве он не вечность уже присматривает за кладбищем?

– Да, он сказал, что семнадцать лет. Моя мама умерла, вот почему я приехала сюда жить. – Ой! Я мысленно захлопнула рот рукой. Лина, молчи! Упомянуть маму – отличный способ поставить собеседника в неудобное положение. Взрослые начинают меня жалеть. Подросткам становится неуютно.

Рен повернулся ко мне, и прядь волос упала ему на глаз.

– От чего она умерла?

– Рак поджелудочной железы.

– Она долго прожила?

– Нет. Четыре месяца, после того как его обнаружили.

– Ничего себе… Мне жаль.

– Спасибо.

Мы умолкли, а потом Рен снова заговорил:

– Странно мы об этом говорим. Я извиняюсь, ты благодаришь.

Мне сотни раз приходила в голову эта мысль.

– Согласна. Но так принято. Люди ожидают именно таких слов.

– И каково это?

– Что?

– Потерять маму.

Я остановилась. Мало того что меня впервые об этом спрашивают, да еще и вид у него искренне заинтересованный. Я уже собиралась сказать, что чувствую себя островом – даже в большой толпе я одинока, а океан горя бросает на меня волны со всех сторон. Но я поскорее проглотила эти слова. Да, он сам спросил, но вряд ли ему захочется выслушивать мои чудные горькие метафоры. В конце концов я пожала плечами:

– Полный отстой.

– Так я и думал. Прости.

– Спасибо. – Я улыбнулась. – Эй, вот опять!

– Прости.

– Спасибо.

Рен остановился у ворот с причудливым орнаментом. Мы вместе толкнули их, и они открылись с громким скрипом.

– Ты не шутил, твой дом и правда недалеко от мемориала.

– Знаю. Я всегда думал, что странно жить так близко к кладбищу. А сегодня встретил человека, который живет на кладбище.

– Не могла же я позволить тебе победить. Это все мой дух соперничества.

Он засмеялся:

– Пойдем.

Мы поднялись по узкой, обрамленной деревьями дорожке, и Рен вытянул руки в сторону дома:

– Та-да! Casa mia[6].

Я замерла:

– Здесь ты живешь?

Рен печально покачал головой:

– К сожалению. Смейся, если хочешь. Я не обижусь.

– Я и не собиралась. Просто он довольно… любопытный.

Он хрюкнул и бросил на меня взгляд, разбивший вдребезги мое самообладание.

– Да не стесняйся, говори все, что думаешь! Хотя жителям кладбища не следовало бы забрасывать других камнями… или как там говорится.

Я громко засмеялась и долго не могла успокоиться.

– Извини, мне не стоило смеяться. Просто это так неожиданно.

Мы оба подняли взгляд на дом, и Рен тяжело вздохнул. Я еле сдерживалась, чтобы не съязвить. Сегодня утром я думала, что живу в самом странном месте на свете. А сейчас встретила жителя пряничного домика. И нет, я говорю не про дом, при строительстве которого вдохновлялись пряничным. Я имею в виду дом, от которого хочется отломить кусочек и обмакнуть в стакан молока. Высотой он был в два этажа, снаружи каменный, тростниковая крыша словно покрыта замысловатыми узорами из глазури. В саду пестрели цветы, похожие на конфеты, а по бокам от дома в ярко-синих горшках росли маленькие лимонные деревья. Большинство окон первого этажа были витражными, с закрученными мятными узорами, а во входной двери была вырезана огромная карамельная тросточка. Другими словами, представьте самый смешной дом, какой только можете, и добавьте в него леденцов.

– Откуда он такой?

– Должна же быть причина, да? – покачал головой Рен. – Эксцентричный американец из Нью-Йорка сколотил состояние на рецепте помадки своей бабушки. Он назвался Сладким Бароном.

– И решил построить себе настоящий пряничный дом?

– Точно. В подарок своей новой жене. Кажется, она была лет на тридцать его моложе и в итоге влюбилась в парня, которого встретила на фестивале трюфелей в Пьемонте. Когда жена ушла, Барон продал дом. Как раз тогда моя семья искала себе жилище. Конечно, необычный пряничный дом пришелся им по душе.

– Вам пришлось выгнать ведьму-каннибала? – Он посмотрел на меня с недоумением. – Ну, как в сказке про Гензеля и Гретель?

– А-а. – Рен засмеялся. – Нет, она все еще приезжает на праздники. Ты ведь про мою бабушку?

– Обязательно ей это передам.

– Удачи! Бабушка и слова не поймет по-английски. И мама всегда забывает итальянский как раз к ее приезду.

– Откуда твоя мама родом?

– Из Техаса. Обычно мы проводим лето в Штатах с ее семьей, но в этом году у папы слишком много работы.

– Так вот почему ты говоришь как американец?

– Да. Каждое лето им притворяюсь.

– И верят?

– Обычно да, – улыбнулся Рен. – Ты же поверила?

– Только когда ты заговорил.

– Но это же главное, разве нет?

– Наверное.

Он провел меня к двери, и мы вошли в дом.

– Добро пожаловать на «Villa Caramella». «Caramella» значит «конфета».

– Ох ты… книги!

Я увидела перед собой кошмар библиотекаря. Вся комната была укрыта книгами, от пола до потолка, и сотни, а может, тысячи книг были небрежно разбросаны по полкам.

– Мои родители обожают читать, – объяснил Рен. – К тому же хотят быть готовыми к нашествию роботов. Здесь мы сможем прятаться и топить камин книгами.

– Я это запомню.

– Пойдем, она должна быть в мастерской.

Мы пробрались через горы книг к двойным дверям, которые вели на застекленную террасу. На полу валялись холсты, а на винтажном столе лежали тюбики с краской и разномастные керамические плитки.

– Мам?

Женская копия Рена лежала, свернувшись на тахте, на волосах налипла желтая краска. На вид ей было лет двадцать. В крайнем случае тридцать.

– Мам. – Рен потряс ее за плечо. – Mamma[7]. Она крепко спит, но ты смотри. – Он прошептал ей в самое ухо: – Я только что видел Боно в Таварнуцце.

Женщина распахнула глаза и резко села. Рен засмеялся.

– Лоренцо Феррара! Не смей так делать!

– Каролина, это моя мама, Одетта. Она была фанаткой группы U2. Когда в начале девяностых они устроили тур по Европе, она ездила на каждый их концерт. Очевидно, она сильно к ним привязана.

– Я тебе покажу «сильно привязана»! – Она потянулась за очками, надвинула их на нос и оглядела меня: – Ох, Лоренцо, где ты ее нашел?

– Мы только что встретились на холме за кладбищем. Она приехала туда к отцу на лето.

– Ты одна из нас!

– Американка? – уточнила я.

– Эмигрантка.

Скорее «заложница». Но об этом лучше не говорить первому встречному.

– Погоди-ка. – Одетта придвинулась поближе. – Я слышала, что ты приедешь. Ты дочка Говарда Мерсера?

– Да, Лина.

– Ее полное имя – Каролина, – добавил Рен.

– Зовите меня просто Лина.

– Слава богу, что ты приехала! Нам тут не хватает американцев. Особенно живых, – добавила она, махнув рукой в сторону кладбища. – Я так рада тебя видеть. Ты уже знаешь итальянский?