Любовь и мороженое - Уэлч Дженна Эванс (прочитать книгу TXT, FB2) 📗

– Выучила фраз пять.

– Каких? – поинтересовался Рен.

– При тебе говорить не буду. Не хочу показаться идиоткой.

– Che peccato[8]. – Он пожал плечами. Одетта поморщилась:

– Обещай мне не использовать ни одну из них в этом доме. Я хочу провести лето, представляя, что я не в Италии.

– И как, получается? – ухмыльнулся Рен. – Знаешь, учитывая итальянского мужа и итальянских детей…

– Я принесу нам что-нибудь попить, – сказала она, не обращая внимания на слова сына. – Устраивайтесь поудобнее. – Одетта сжала мое плечо и вышла из комнаты.

– Я же говорил, что она будет счастлива, – сказал Рен.

– Она правда ненавидит Италию?

– Ничего подобного. Мама рассердилась, что этим летом мы не поехали в Техас. Но обычно, когда мы туда приезжаем, она три месяца кряду жалуется на ужасную еду и людей, которые ходят в пижамах по улице.

– Кто так делает?

– Много кто, поверь мне. Это как эпидемия.

– Твоя мама художница? – Я указала на стол.

– Да. Она расписывает керамические плитки, в основном рисует на них виды Тосканы. Их продает один парень в своем магазинчике во Флоренции, и туристы выкладывают за эти плитки чуть ли не миллиарды долларов. Их бы удар хватил, узнай они, что пейзажи рисует американка.

Рен протянул мне плитку. На ней был изображен желтый домик посреди двух холмов.

– Очень красиво.

– Тебе надо сходить наверх. Там целая стена раскрашенных мамой плиток.

Я отложила картину:

– Ты тоже творческий человек?

– Я? Нет. Не особо.

– Я тоже. А вот моя мама тоже была своего рода художником. Она работала фотографом.

– Круто! Делала семейные портреты?

– Нет, ее больше привлекало искусство. Мамины работы висели в галереях и на выставках. И она преподавала фотографию в колледжах.

– Здорово. Как ее звали?

– Хедли Эмерсон.

В комнату вернулась Одетта с двумя банками апельсиновой фанты и открытым пакетом печенья:

– Держи. Рен съедает такой пакет за день. Тебе оно понравится.

Я взяла штучку. Два склеенных ванильным и шоколадным кремом кружочка. «Орео» по-итальянски. Я надкусила печенье, и во рту запел хор ангелов. В итальянскую еду что, добавляют пыльцу фей, чтобы она казалась в тысячу раз лучше американской?

– Дай ей еще, – ухмыльнулся Рен. – А то она откусит себе пальцы.

– Эй! – возмутилась я, но тут Одетта передала мне оставшееся печенье, и мне было уже не до того, чтобы защищаться от нападок – я принялась с удовольствием его уминать.

Одетта улыбнулась:

– Мне нравятся девочки, которые любят покушать. Так о чем мы говорили? Ах, я же еще не представилась! Клянусь, эта страна когда-нибудь превратит меня в дикарку! Я Одетта Феррара. Как «Феррари», только через «а». Рада знакомству. – Она протянула мне руку. Я стряхнула крошки со своей ладони, и мы пожали друг другу руки. – Ты не против обсудить кондиционеры? И автокафе? Все, чего мне больше всего не хватает этим летом!

– Ты никогда не позволяешь нам есть фастфуд в Штатах, – покачал головой Рен.

– А кто сказал, что я его не ем? И на чьей ты стороне? Моей или Синьоре?

– Без комментариев.

– Кто такой Синьоре? – спросила я.

– Мой папа. Понятия не имею, как они с мамой сошлись. Ты смотрела смешные видео, в которых утка с медведем становятся лучшими друзьями? Вот тут что-то вроде этого.

Одетта фыркнула:

– Ну, перестань. Не такие уж мы и разные. Зато теперь мне любопытно. Ты сравниваешь меня с уткой или с медведем?

– Нет уж, этого я говорить не буду.

Одетта повернулась ко мне:

– Как тебе мой сынок?

Я сглотнула и протянула остатки печенья Рену, который смотрел на него как на свою прелес-сть.

– Он очень… приветливый.

– И привлекательный, да?

– Мам!

Я слегка покраснела.

Рен и правда симпатичный, но этого сразу не замечаешь. У него темные карие глаза, которые обрамляют невероятно длинные ресницы, а когда он улыбается, можно заметить узкую щербинку между передними зубами. Но опять же, в таких вещах первым встречным не признаются.

Одетта махнула мне рукой:

– Что ж, мы очень рады, что ты приехала. Это лето, пожалуй, самое скучное в жизни Рена. Я как раз сегодня утром советовала ему почаще выходить из дому.

– Брось, мам. Я же не сижу взаперти все время.

– Я просто заметила, что, как только из города уехала одна ragazza[9], ты внезапно потерял всякий интерес к прогулкам.

– Я гуляю, когда хочу. И Мими тут ни при чем.

– Что за Мими?

– Его возлюбленная, – театральным шепотом объявила Одетта.

– Ма-ам! – простонал Рен. – Мне же не девять лет! На столе зазвонил телефон, и Одетта бросилась разбирать бумаги, кисточки и краски.

– Да где же?.. Pronto[10]?

В дверном проеме возникла маленькая девочка в трусах с рюшечками и черных туфлях.

– Я покакала!

Одетта подняла вверх большие пальцы обеих рук и ушла в глубь дома, что-то бегло говоря по-итальянски в телефонную трубку.

Рен простонал:

– Габриэлла, тебе не стыдно? Возвращайся в уборную. У нас гости.

Девочка пропустила его слова мимо ушей и повернулась ко мне:

– Ти chi sei[11]?

– Она не говорит по-итальянски, – сказал Рен. – Она из Америки.

– Anch’io[12]! Ты подружка Лоренцо?

– Нет, я встретила его на прогулке. Меня зовут Лина. Девочка внимательно меня рассмотрела.

– Ты похожа на principessa[13]. Наверное, больше на Рапунцель, из-за твоих безумных волосьев.

– Волос, а не волосьев, Габриэлла, – поправил ее Рен. – И называть их безумными не очень-то вежливо.

– Вообще-то она права, – признала я.

– Хочешь посмотреть на моего criceto[14]? – Габриэлла подбежала ко мне и схватила меня за руку. – Пойдем, principessal Тебе он понравится. У него такая мягкая шерстка!

– Хорошо.

Рен положил руку ей на плечо:

– Не надо, Каролина. Габриэлла, она не хочет. Ей скоро уходить.

– Я не против. Я люблю детей.

– Нет, уж поверь мне. Войти в ее комнату – это как ступить в волшебный портал. И оглянуться не успеешь, как будешь играть с Барби пять часов кряду и откликаться на «Принцесса Искорка».

– Nonè vero[15]? Лоренцо! Какой ты гадкий!

Рен сказал ей что-то по-итальянски, и Габриэлла взглянула на меня так, будто ее предали, выбежала из комнаты и захлопнула за собой дверь.

– Что такое criceto?

– На английском это… хомяк вроде бы? Маленький надоедливый зверек, бегает в колесе?

– Да. Хомяк. Она милая.

– Иногда. У тебя есть братья или сестры?

– Нет. Но я часто присматривала за детьми наших соседей в Сиэтле. У них были тройняшки, всем мальчишкам по пять лет.

– Ух ты!

– Когда их мама оставляла ребят на меня, она говорила: «Главное, чтобы они выжили, а остальное уже не так важно».

– И ты их связывала?

– Нет, но в первый раз мы с ними по-дружески подрались, и они меня полюбили. К тому же я всегда приходила с полными карманами фруктовых вкусняшек. – На маминых похоронах один из мальчиков спросил меня, почему я больше к ним не прихожу. А его брат сказал: «Ее мама очень долго спит, и она больше не может с нами играть».

От воспоминаний у меня защемило сердце.

– Мне пора идти. Говард, наверное, уже меня ищет.

– Да, конечно. – Мы прошли через гостиную, и Рен остановился у входной двери:

– Слушай, не хочешь пойти со мной завтра на вечеринку?