Трагедия адмирала Колчака. Книга 1 - Мельгунов Сергей Петрович (полные книги .TXT) 📗
Девять эсеров, членов президиума Съезда и ЦК, Вольский, Святицкий, Шмелев, Ракитников, Буревой немедленно повели переговоры с большевиками «от имени президиума Съезда У.С.». Эти переговоры с уфимским ревкомом о создании «единого революционно-социалистического фронта против поднимающей голову реакции» нас в данном случае интересовать не могут. Пошедшие в союз с большевиками формально разошлись в окончательном итоге с остальными эсерами, оставшимися в Сибири. Мы ещё встретимся с ними и увидим, как в жизни, при принципиальном отрицании союза с большевиками, они вместе с последними, иногда даже в общих организациях, участвуют в противоколчаковской «революционной» акции.
Акт, совершённый председателем Съезда У.С. Вольским и его единомышленниками, произвёл в Сибири «большое впечатление», и «на эсеров обрушилась вся цензовая печать». «Началась незабываемая травля», — говорит Колосов. — Но для цензовиков было мало… им хотелось припутать сюда непременно В.М. Чернова. И вот неожиданно, и к великой радости их, получается радио, что 19 января Чернов… приехал в Москву для переговоров о соглашении с Лениным и Троцким… Я знал, что вся эта информация ложна, так как перед тем получил точное сообщение, где именно находится Чернов» [«Былое». XXI, с. 290]. «Радио» действительно спутало Чернова с Черненковым. Но Черненков и был тем лицом, которое избрано было 5 декабря для зондирования почвы в Москве. Негодование Колосова впустую. Чернов отличался от Вольского и других лишь тактикой. Это были полные единомышленники ещё в Самаре, как нетрудно увидеть хотя бы при просмотре партийного органа «Дело Народа». Чернов первый задумался о ликвидации фронта — утверждает и Буревой [Распад. С. 57]; он искал только «повод» к разговору с большевиками и не пошёл на полную, безоговорочную капитуляцию перед уфимским ревкомом. Это было неуместно для председателя У.С. и лидера партии [662].
Ошибается Колосов, утверждая, что переход Вольского вызвал негодование только в цензовой печати. «Заря» писала в статье «Вниманию честных людей», что действия Вольского и К-о обязывают партию протестовать против их предательской деятельности [№ 45]. В Сибири этого протеста не последовало. Кажется, только уральский областной Комитет партии опубликовал воззвание против «позорного преступления уфимских предателей» [«Сиб. Ж.»] [663]; отгородилась от «изменников» ещё фракция Екатеринбургской Думы [«Заря», № 2].
Много сказано в литературе по поводу насилий в эти дни со стороны омской власти в отношении членов У.С. Всю инициативу репрессий приписывали лично Колчаку. А между тем его поведение было достаточно мягко и благородно. «В подполье» он партию не загонял и не отдавал распоряжений в смысле репрессий в отношении активных членов партии с.-p.: «Я только послал телеграмму Дитерихсу и Ханжину, чтобы они приняли все меры для борьбы с пропагандой на фронте» [«Допрос». С. 193].
«Членов Учредительного Собрания было арестовано около двадцати, — показывал Колчак, — и среди них лиц, которые подписали телеграмму, не было, за исключением, кажется, Девятова. Просмотревши список, я вызвал офицера, конвоировавшего их, Кругловского, и сказал, что совершенно не знаю этих лиц и что в телеграмме они, по-видимому, никакого участия не принимали, и даже были, кажется, лица, не принадлежащие к составу Комитета членов Учредительного Собрания, как, например, Фомин. Я спросил, почему их арестовали, мне ответили, что это было приказание местного командования, ввиду того, что они действовали против командования и против Верховного правителя, что местным командованием было приказано арестовать их и отправить в Омск.
Таким образом, от этого ареста получилось впечатление весьма неопределённое: тех лиц, которых имелось в виду арестовать, не оказалось. Я вызвал вслед за этим Старынкевича и спросил его, что же делать с этими лицами. Определённых обвинений к этим лицам нет никаких — как же следует в этом случае поступить? Старынкевич говорит: «Надо произвести следствие по этому делу. Затем, помимо вызова, который был брошен членами Учр. Собр., есть ещё одно очень серьёзное обвинение, которое ложится на этот Комитет членов Учр. Собр., — в том, что они выпустили огромное количество уфимских денег, причём эти деньги расходовались главным образом на партийную работу. Надо выяснить, какое количество денег они напечатали и куда эти деньги шли». Я сказал: «Хорошо, — в таком случае возьмите этот вопрос на себя, так как мне лично эти лица не нужны». Когда я сказал Кругловскому, что он привёз мне совершенно неизвестных лиц, то он ответил, что остальные были предупреждены чехами и скрылись» [с. 191–192].
Для меня как-то дико звучат слова проф. Петра, утверждавшего, что диктатор преследовал за отсутствием большевиков соц.-революционеров «мечом, огнём и потоплением» («Pro domo». «М. SI.», 1926, VII, р. 119] [664]. Таких фактов не было. Непосредственные очевидцы и наблюдатели не всегда являются достоверными свидетелями…
3. Печать и общество
Я представляю себе, что в ноябрьские дни в Сибири мало кто разбирался в той закулисной стороне, которая лишь постепенно выясняется. Сами члены Директории недостаточно учитывали тот удар в спину, который готовили ей «Черновцы» в стремлении предупредить возможность захвата власти реакционными кругами. Большинство «левых» воспринимало только голый факт крушения Директории и появления «диктатора». Само слово уже, по традиции, вызывало внутреннее отталкивание. Этот факт расценивался вне зависимости от сопровождавших его обстоятельств, которые делали омские события «естественным развитием создавшегося положения». Выражение, принадлежащее министру ин. дел Ключникову в телеграмме 23 ноября русским дипломатическим представителям за границей, неудачно. Нельзя назвать естественным противоестественное. Но 18 ноября действительно было почти неизбежным трагическим последствием сибирской «неразберихи».
Точка зрения на переворот часто в то время определялась территориальным пребыванием тех или иных лиц. В Уфе, Челябинске, Екатеринбурге иногда не слишком хорошо знали, что происходит в Омске, и не проникали в глубь царивших отношений. В значительной степени этой местной обстановкой склонен я объяснять различия, которые появлялись в оценке переворота. Не какой-либо специфической предвзятостью, а только местной психологией можно объяснить, напр., то, что челябинский «Союз Возрождения» разошёлся в конечном итоге с омской группой народных социалистов, принявших большинством голосов 21 ноября резолюцию о необходимости признать новую государственную власть [665]. Когда непосредственно знакомишься с фактами, невольно проникаешь и в психологию действующих лиц — по крайней мере так кажется. Психология «учредиловцев» несла с собой все пережитки прошлого. Это своего рода сектантская психология, весьма легко воспринимающая односторонне внушение со стороны. Партийная масса была загипнотизирована страхом перед реакцией, — тем страхом, который обесцвечивал с первых дней захвата власти большевиками и борьбу с ними партии. Был силён ещё гипноз от первых месяцев революции, создавший представление, что именно партия с.-р. является истинной выразительницей демократических чаяний, а её органы — подлинным проявлением народовластия. Гипнозом становилась и дилемма сохранения «завоеваний революции», перед которой как бы стушёвывались более жизненные в данный момент национальные вопросы. Всё это мешало занимать подлинно государственную позицию и хотя бы с элементарной объективностью относиться к политическим противникам. Человек бесспорно очень правых убеждений, ген. Сахаров, конечно, до известной степени был прав, когда утверждал в докладе Болдыреву, что эсеры завоевания революции ставят выше родины [Болдырев. С. 81]. Вернее родина как абстрактное начало, воплощающееся, однако, в сознании в весьма реальных формах, в их представлении не существовала. Нужны доказательства? Их слишком много было на протяжении революции и гражданской войны. Может быть, представление о родине как о самоцели и примитивно. Но это примитивное сознание было главенствующим в рядовой военной среде. Отсюда взаимное отталкивание, переходящее даже в непримиримую ненависть. Конечно, не всегда источником её являлись какие-то реставрационные вожделения. Патриотический примитив связан был здесь с таким же, быть может, примитивным демократизмом.
662
Совершенно основательно «Чехосл. Д.» [9 декабря 1919, № 552] обвинял Чернова и К-о в том, что их стараниями часть демократии русской была вогнана в коалицию с большевиками.
663
В Москве инцидент с Вольским вызвал только разговоры о необходимости для партии отгородиться от этого акта.
664
Ответ на мою статью в «Голосе Минувшего», № 4.
665
Впрочем, здесь имел значение и состав лиц, входивших в эти группы.
