Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный - Акунин Борис
Действовал Пален нахраписто. В течение весны 1801 года к должности столичного военного губернатора он присоединил еще и гражданское управление Петербургом, ввел себя в Государственный Совет, в Иностранную коллегию и заодно уж взял под свою руку управление остзейскими губерниями. У Александра были все шансы превратиться в фигуру сугубо декоративную, и если этого не произошло, то исключительно благодаря незаурядной закулисной ловкости. Молодой интриган переиграл старого. Палена погубила излишняя самоуверенность: он недооценил Александра, которому тут весьма пригодились навыки лукавого салтыковского воспитания.
В то время у свежеиспеченного самодержца был только один рычаг – поддержка дворянского общества. Оно, в особенности в столице, невероятно обрадовалось не столько воцарению Александра, сколько избавлению от Павла. «В домах, на улицах люди плакали от радости, обнимая друг друга, как в день Светлого Воскресения», – читаем мы у Карамзина.
Однако Александр позаботился о том, чтобы к облегчению присоединилось обожание, направленное уже лично на нового императора. По контрасту с суровым, чопорным Павлом молодой государь был со всеми приветлив, прост и обаятелен. Пешком, без свиты, разгуливал по улицам, со всеми раскланивался. Это было невиданно и неслыханно. Петербуржцы лили слезы умиления.
Сразу же последовали и милости, заставившие ликовать уже всю страну. Первым своим волеизъявлением, манифестом от 12 марта, Александр провозгласил, что будет царствовать «по законам и сердцу» Екатерины. Именно это и желали услышать русские дворяне, которым при Павле жилось несравненно тяжелее, чем при великой императрице.
Затем, как из рога изобилия, посыпались высочайшие указы, один приятнее другого. Они выходили чуть не каждый день. В общем и целом это была классическая «оттепель», не первая и не последняя в отечественной истории. Основные признаки тут всегда одни и те же: демонтаж репрессивной системы, реабилитация осужденных, отмена абсурдных запретов периода «заморозков», предоставление или возвращение некоторых свобод.
Своей волей император закрыл павловское страшилище – Тайную экспедицию; вернул многих осужденных и отпустил подследственных; велел убрать с площадей виселицы, установленные Павлом для острастки (на них, впрочем, ни одного человека не повесили); запретил полиции выходить «из границ должности своей», то есть превышать полномочия; навсегда отменил пытки и резко сократил телесные наказания, вовсе освободив от них дворян, духовенство, «именитых граждан» и купечество старших гильдий. Двенадцать тысяч уволенных чиновников и офицеров получили возможность вернуться на службу.
Русские и иностранцы обрели право свободно пересекать границу. Типографии могли свободно печатать книги и журналы (при Павле из-за множества запретов не издавали почти ничего, а ввоз любой печатной продукции из-за рубежа был строжайше воспрещен).
Но больше всего царь облагодетельствовал дворянство, восстановив все его вольности и права. Эксперимент Павла по возврату государства к доекатерининской модели унитарного самодержавия отменялся, Россия вновь становилась самодержавно-дворянской. Высшее сословие могло опять чувствовать себя не рабами монархии, а ее заинтересованными и добровольными помощниками.
Указ Александра I о возвращении ссыльных (в том числе А. Радищева)
Одновременно с подобными мерами, обеспечивавшими широкую общественную поддержку, Александр вел осторожную аппаратную интригу, которая должна была решить вопрос о реальной власти. Все-таки поразительно, как причудливо в этой натуре соединялись самая розовая маниловщина и трезвая расчетливость.
Едва взойдя на престол, он, конечно же, сразу вызвал из-за границы своих единомышленников, разогнанных подозрительным Павлом (из них в России оставался только Строганов), но в борьбе с Паленом молодые друзья царю помочь не смогли бы. Здесь требовались союзники посолидней, и Александр скоро ими обзавелся. Ко всеобщему удовольствию он выгнал самых одиозных деятелей прежнего царствования, в том числе генерал-прокурора Обольянинова, и поставил на эту ключевую должность Беклешова, человека абсолютно нереформаторских взглядов, но исправного служаку. Из старых, еще екатерининских кадров, пригласил графа Александра Воронцова и П. Завадовского, людей заслуженных и влиятельных. На иностранные дела назначил бывшего вице-канцлера Никиту Панина, который по природной гордости смотрел на всех, и тем более на выскочку Палена, свысока. Правой своей рукой царь сделал распорядительного Дмитрия Трощинского (при Екатерине статс-секретаря). Когда император предложил перегруженному должностями Палену отдать Трощинскому почтовое ведомство (граф Петр Алексеевич среди прочего занимал и место почт-директора), возражений не последовало. Пост в самом деле был малозначительный, однако очень деликатный, ибо почтовый департамент осуществлял перлюстрацию писем.
В конце марта было объявлено, что учреждается новый орган – Непременный Совет, состоящий из двенадцати высших сановников. Туда, конечно, вошли и Пален, и братья Зубовы, но все остальные члены были назначенцами Александра.
Остается только удивляться, как старая лиса Пален не понял, к чему идет дело. На всякого мудреца довольно простоты: в это время граф больше всего опасался Зубовых, казавшихся ему конкурентами.
Через три месяца после воцарения Александра свершился тихий переворот – с невероятной легкостью. Государю даже не пришлось ничего делать. Решив, что пора, он всего лишь пожаловался на своеволие Палена генерал-прокурору Беклешову.
Предоставим слово Чарторыйскому: «Беклешов с обычной своей резкостью выразил удивление, что русский самодержец может ограничиваться жалобами вместо того, чтобы заставить исполнить свою волю. «Когда мухи жужжат вокруг моего носа, – сказал он, – я их прогоняю». Император подписал указ, предписывающий Палену немедленно покинуть Петербург и отправиться в свои поместья. Беклешов, связанный давнишней дружбой с этим генералом и бывший и теперь еще его другом, взял на себя труд, в качестве генерал-прокурора, отвезти ему этот приказ и заставить его уехать в двадцать четыре часа. На следующий день, рано утром, Пален был разбужен Беклешовым, объявившим ему волю императора. Пален повиновался». Непременный Совет лишился одного из двенадцати членов, только и всего.
В сущности, финал могущественного графа Палена очень напоминает падение фельдмаршала Миниха, который, приведя к власти слабую Анну Леопольдовну, вообразил, что он незаменим и несокрушим, а хватило одного слова – и «великого человека» не стало.
Ничтожный Платон Зубов и нечестолюбивый Валериан Зубов государя не пугали. Первого Александр скоро спровадил за границу, второго оставил на безобидной должности начальника кадетского корпуса.
Вслед за тем, уже чувствуя себя увереннее, император избавился от тех членов Непременного Совета, которые не сочувствовали реформам, в том числе и от бравого генерал-прокурора. Тот сделал свое дело и теперь мог уходить.
Сам Непременный Совет утратил всякое значение и почти перестал собираться. Его миссия была исполнена.
Около царя сформировался другой, неофициальный орган, вошедший в историю под названием Негласного Комитета.
Негласный Комитет
Это название впервые появилось в записке, которую в мае 1801 года представил царю единственный остававшийся в России член маленького кружка Павел Строганов. Он предлагал, когда прибудут остальные, создать нечто вроде комитета по подготовке преобразований и вести его работу кулуарно, негласно. Идея была во всех отношениях здравая. Одно дело – умные разговоры далеких от властей мечтателей, и совсем другое – программа действий. Александру и его товарищам самим многое было непонятно, многое непридумано или недодумано.
Летом Чарторыйский, Новосильцев и Кочубей приехали. Встречи единомышленников проходили в царском кабинете, по вечерам. «Наши тайные собрания происходили два или три раза в неделю. После кофе и короткого общего разговора император удалялся, и в то время как остальные приглашенные разъезжались, четыре человека отправлялись через коридор в небольшую туалетную комнату, непосредственно сообщавшуюся с внутренними покоями их величеств, куда затем приходил и государь, – рассказывает Чарторыйский. – …В нашем комитете самым пылким был Строганов, самым рассудительным – Новосильцев, наиболее осторожным и искренно желавшим принять участие в делах – Кочубей». Про себя князь скромно пишет, что он был самым бескорыстным.
