Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный - Акунин Борис
Такова была «квадрига», которая попытается вытянуть огромную, тяжелую, неповоротливую колесницу российской государственности из восемнадцатого века в девятнадцатый. Высокие мечты и великие планы не выдержат столкновения с реальностью, и дальнейшая судьба блестящей плеяды будет печальной, у каждого на свой лад.
С самым светлым членом четверки, Павлом Строгановым, рок обошелся особенно жестоко. Отстранение от власти графа, кажется, не слишком опечалило. Спустившись с государственных высот, он отправился волонтером в армию и участвовал во всех Наполеоновских войнах. Командовал полком, дивизией, корпусом, дошел до Парижа. Но в одном из самых последних боев был убит единственный сын Павла Александровича – восемнадцатилетнему мальчику ядром оторвало голову. Строганов два дня проискал тело на покрытом трупами поле, а потом, как тогда говорили, «впал в черную меланхолию», из которой уже не вышел. Умер сорокапятилетним.
Жизненный путь Новосильцева и Кочубея внешне выглядит вполне успешным, но производит еще более горькое впечатление. Оба со временем, когда задули иные политические ветры, отказались от прежних идеалов и стали делать то, что им приказывали. А поскольку времена наступили мрачные, соответственно проявляли себя и государственные люди.
Виктор Кочубей, вернувшись во власть еще в мистико-консервативную пору Александра, особенно высоко взлетит при откровенно реакционном Николае, когда станет председателем Комитета министров и Государственного Совета, получит чин канцлера и княжеский титул. Но на тот свет бывшего преобразователя сопроводит пренебрежительная эпитафия Пушкина: «Казалось, смерть такого ничтожного человека не должна была сделать никакого переворота в течении дел. Но такова бедность России в государственных людях, что и Кочубея некем заменить!»
Новосильцев поведет себя совсем уж неприглядно. Сделавшись царским представителем в Польше, начнет искоренять то самое просвещение, в которое когда-то свято верил: преследовать вольнодумство, громить студенческие кружки, сурово подавлять «польский дух», что станет одной из причин восстания 1830 года. Зато император Николай оценит усердие Новосильцева по заслугам, возведет его на высшие должности и наградит графским титулом. Но уважением ни у царя, ни у общества старый вельможа пользоваться не будет, оставив по себе память пьяницы и распутника.
Всех пережил Чарторыйский, умерший на девяносто втором году и заставший освобождение крепостных – то, о чем пылко мечтали члены чудесного сообщества. Возможно, правда, что старика это известие не слишком тронуло. К тому времени он давно уже потерял интерес к России, все его помыслы принадлежали Польше. Адам Чарторыйский участвовал в польском освободительном восстании 1830 года, потом эмигрировал во Францию и сделался непримиримым врагом Российского государства, которому когда-то желал процветания. Польской свободы он не дождался.
Увы, в России судьба реформаторов не бывает счастливой. Финал обычно или некрасивый, или трагический.
Михаил Сперанский
После первой, неудачной войны с французами Александр обратился к людям совсем иного склада – не высоких мечтаний, а практических деяний. Планы реформ становятся скромнее и конкретнее. Таковы же и новые помощники: неблестящей наружности, неэффектных манер, неродовитые, чуждые высшему свету, всем обязанные службе. Не романтики, а педанты. Не античные герои, а труженики.
Несколько лет у руля государственного управления находился человек экзотического для сословной империи происхождения – сын деревенского попа Михаил Михайлович Сперанский. Звучную фамилию, от латинского spero («надеюсь») он получил в семинарии, где подавал большие надежды.
Дарований Сперанский действительно был просто исключительных. Он попал в ведущее духовное учебное заведение того времени, Главную семинарию, и по ее окончании остался там преподавателем естественных наук, философии и красноречия. Потом стал личным секретарем князя Александра Куракина, которому благоволил цесаревич Павел. Взойдя на престол, новый царь сделал Куракина генерал-прокурором, и князь привел на государственную службу своего 23-летнего секретаря. Работоспособность и ум Сперанского на всяком месте делали его незаменимым.
Михаил Сперанский. П.А. Иванов
Карьера поповского отпрыска была метеорообразна. За три года он поднялся по чиновничьей лестнице на четыре ранга и так превосходно себя зарекомендовал, что после опалы своего патрона (близ Павла никто долго не удерживался) просто сменил должность.
Еще выше толковый бюрократ поднялся в новые времена, когда его таланты оказались особенно востребованы. Сперанский попадает в «команду реформаторов» – поначалу в качестве технического сотрудника. Его считают человеком министра внутренних дел Виктора Кочубея. Вскоре Сперанский, едва тридцатилетний, уже статс-секретарь. Ему поручают составление программных записок – о законотворчестве, о государственном управлении, о судебной реформе и даже о материях абстрактных, идеологических: «О постепенности усовершения общественного», «О силе общественного мнения», «Ещё нечто о свободе и рабстве».
Звездный час для Михаила Михайловича наступил в 1806 году, в период, когда Александр всерьез засомневался в правильности своего курса и стал разочаровываться в помощниках. Однажды, когда министр был болен, Сперанский попал вместо него на личный доклад к царю и произвел огромное впечатление деловитостью, ясностью и конкретностью предлагаемых им мер. С тех пор император его от себя не отпускал.
Два года спустя, во время эрфуртской встречи Александра с Наполеоном французский император, пообщавшись со Сперанским, воскликнул: «Не угодно ли вам, государь, уступить мне этого человека в обмен на какое-нибудь королевство?» Другой анекдот, относящийся к тому же моменту, демонстрирует, каким находчивым демагогом при необходимости бывал Михаил Михайлович. Это была его первая заграничная поездка, и Александр спросил, нравится ли ему в Европе. Сперанский ответил: «У нас люди лучше, а здесь лучше установления», то есть, с одной стороны, проявил патриотизм и сказал его величеству приятное, а с другой намекнул, что и нам-де неплохо бы улучшить свои «установления».
Но умением производить впечатление и словесной ловкостью достоинства Сперанского, конечно, не исчерпывались. «Сперанский принес в русскую неопрятную канцелярию XVIII века необычайно выправленный ум, способность бесконечно работать и отличное умение говорить и писать», – пишет Ключевский. К этой сухой оценке следует прибавить, что Михаил Михайлович спал не более пяти часов в сутки, а всё остальное время трудился; что он умел подвергать анализу любую сложную проблему и находить для нее решение; наконец, этот человек сочетал в себе два редко сочетаемых дара – не только разрабатывать планы, но и проводить их в жизнь.
Мы увидим, что с этим одним соратником Александр достигнет большего, чем с предыдущими четырьмя.
Алексей Аракчеев
Эта фигура, появившаяся близ императора не сразу, свежей отнюдь не являлась. Когда граф Алексей Андреевич, павловский фаворит, вдруг воскрес из небытия, на современников поначалу, должно быть, дохнуло нафталином (которого, впрочем, тогда еще не изобрели). Но те, кто полагал, что Аракчеев при новых веяниях долго не продержится, жестоко ошиблись. Аракчеев пришел, чтобы остаться, и пересидит всех прочих царских приближенных. При этом генерал не блистал умом, не обладал светской ловкостью, не маневрировал. Он всегда был один и тот же. Историки много писали о загадке аракчеевской непотопляемости, но скорее всего она объяснялась просто: Аракчеев был ясен и предсказуем, а стало быть надежен.
Александр оценил эти качества еще в ранней юности, когда молодой гатчинский служака спасал его от отцовского бешеного нрава.
