Друиды Русского Севера - Лазарев Евгений Сергеевич (электронные книги без регистрации txt) 📗
Названия поморских тоней на Русском Севере, как правило, очень давние, они на несколько веков старше самих недолговечных избушек или даже преданий об их основании. Независимо от того, связывали ли в Беломорье это название с Валдаем в Центральной России, либо с переселенцами оттуда, любая поздняя этимология такого рода может оказаться проявлением хорошо известного в топонимике закона аттракции (лат. притяжение), когда всем понятные языковые формы в обиходе «притягиваются» для объяснения схожих по звучанию древних, иноязычных, субстратных слов. В случаеже с беломорским Валдаем его название, с учетом расположения здесь мегалитического святилища, напоминает о записанных, также в Российской Лапландии, преданиях о том, что некоторые валунные памятники соорудил герой по имени Валит. Причем зафиксированы эти предания очень давно, еще в XVI в.: случай для фольклористики Севера уникальный. Вот что рассказали в 1592 г. князьям Звенигородскому и Васильчикову в поморской Коле, невдалеке от того места, где ныне находится Мурманск.
Валит (иначе Варент, а в православном крещении Василий) был новгородским посадником в древней Кореле, в Приладожье; он воевал с норвежцами за Мурманскую землю и неизменно одерживал победу. В память об одной из побед он, могучий богатырь, на берегу Варангер-фиорда (крайний северо-запад Кольского полуострова), «где Варенгской летний погост, на славу свою, принесши с берегу своими руками, положил камень, в вышину от земли есть и ныне более косые сажени; а около его подале выкладено каменьем, кабы городовой оклад в двенадцать стен; а назван был у него тот оклад Вавилоном.
А в Коле, где ныне острог, обложено было у него каменьем в двенадцать стен тем же обычаем; и тот камень, что в Варенге, и по сей час слывет Валитов камень; а что был в Коле, то развалено, как острог делали.
А меж Печенги и Пазреки, от Печенгской губы по ту сторону верст с тридцать пять (в той же части Кольского полуострова. — Е.Л.), есть губа морская, вышла в берег кругла, а середь ее остров камен высок, кругом сверху ровен: тут у него для крепости и покоя загорода место было…» {30}
«Вавилоны» — это обычное поморское название лабиринтов, так что речь здесь идет о несохранившихся лабиринтах в Варенге и в Коле. Их описание, — «кабы городовой оклад в двенадцать стен», — возможно, указывает, что сооружены они были не так, как известные сейчас лабиринты (допустим, под Кандалакшей и под Умбой), то есть не в один камушек высотой, а скорее в технике нашей «культуры валунных стен»: свойственные ей монументальные гряды действительно можно назвать стенами. Да и описанная крепость Валита на высоком каменном острове, который «кругом сверху ровен», вызывает ассоциации со святилищем у Валдая Чаваньгского (или, может быть, на острове Чурозера).
Что нам дает в этом плане само имя Валит? Н. А. Криничная, скрупулезно изучившая предания Европейского Севера, отмечает, что это и не имя вовсе, а своеобразный титул, означающий по-карельски избранный; деятельность конкретно-исторического валита Варента (Василия), завоевателя Лапландии, относят к 70–80?м гг. XV в. {31}. Скорее всего, мы имеем дело с нередкой в аналогичных случаях (как в легендах о Петре I, о Степане Разине и т. д.) контаминацией реальных исторических сюжетов и гораздо более древних мифологических преданий о строителях лапландских мегалитов. И тогда Валит (или валит) оказывается в том же ряду образов, что и волоты — великаны из русских легенд, и Волот Волотович (Волотоман Волотоманович) из духовного стиха «Голубиная Книга», где он являет собой именно древнего, дохристианского и добиблейского мудреца, который в процессе инициатического диалога о главнейших составных частях мироздания (диалог, в своей основе восходящий по крайней мере к праиндоевропейской древности) вопрошает о них Давыда Ессеича — мудреца новой эпохи (тоже насчитывающей уже не одну тысячу лет). А возможно, лапландская легенда о Валите, строителе лабиринтов, сохранила самостоятельный вариант того исходного образа, от которого происходит и скандинавский Вёлунд — бог-кузнец, выковавший лабиринт (иногда именуемый «Дом Вёлунда»).
Конечно, предания о Валите, строителе лабиринтов, были записаны на баренцевоморском побережье Кольского полуострова, а Валдай Чаваньгский с его валунным святилищем находится на побережье беломорском, на расстоянии нескольких сотен километров. Современные поморы Терского берега, с которыми довелось разговаривать автору этих строк, о валунных выкладках знают, но не помнят каких-либо преданий, с ними связанных (впрочем, князья Звенигородский и Васильчиков зафиксировали рассказ о Валите более четырехсот лет назад; вряд ли им удалось бы это сделать в нынешней Коле). Однако можно предположить, с учетом всего вышесказанного, что и предания о Валите, и название Валдай (хотя оно изначально могло произноситься несколько иначе) все же имеют отношение к мегалитической «культуре валунных стен» или ее наследию. Ее немые памятники начинают обретать имена, пусть еще не вполне внятные, но узнаваемые и осмысленные. И, наверное, пришла пора подробнее поговорить о тех лингвистических разработках, которые дают возможность услышать голос древности.
С ВЫСОТЫ ВАВИЛОНСКОЙ БАШНИ
Применительно к теме этой книги очевиден главный «подводный камень», возникающий на пути исследователя. Коль скоро постулируется существование этнолингвистической общности, ее хочется четко локализовать — и географически, и хронологически. А потом уж проследить пути миграции потомков этого пранарода и взаимодействия между ними. Для нескольких последних тысячелетий археология довольно убедительно воссоздает картину подобных миграций. Но недаром археологи честно отказываются соотносить большинство археологических культур (даже сравнительно недавних) с конкретными этносами: материалов раскопок для этого, как правило, недостаточно.
Так что же: археология не может помочь в реконструкции арктической протоцивилизации? Ничего подобного; может, и очень существенно. Только нужно, обращаясь к далекому прошлому, отрешиться от концепции замкнутого этноса. Она «работает» лишь в весьма специфических условиях — скажем, применительно к Северному Кавказу последних одного-двух тысячелетий, когда население двух соседних долин, разделенных труднопроходимыми горными хребтами, действительно быстро становилось двумя разными народами. Жили эти люди уже в условиях железного века с его сравнительно высоким уровнем кустарного производства и именно поэтому обеспечивали свой замкнутый социум всем необходимым.
Но в условиях другой системы хозяйства, требующей более значительных пространств, подобной замкнутости просто не могло быть. Допустим, для Новгородского Севера, обратившись всего лишь на какую-нибудь тысячу лет назад, чрезвычайно трудно понять по археологическим данным, кто жил в том или ином конкретном селении: славяне или финно-угры? Уровень материальной культуры простых селян был практически одинаков; население говорило, скорее всего, и на русском, и на протокарельском или древнепермском…
А в эпоху палеолита? Население тогда было малочисленным, но при этом сезонные перекочевки на сотни километров были делом привычным. В известном смысле эти условия были сходны с теми, в которых ныне живут народы Крайнего Севера, хотя многие исследователи отмечали черты деградации применительно к последним векам и тысячелетиям (что в принципе само по себе позволяет предполагать в далеком прошлом существование более высокой протоцивилизации). Нас не удивляет, к примеру, что крайне немногочисленные родственные друг другу народы самодийской языковой общности (ненцы, энцы, нганасаны, селькупы) населяют сейчас огромную территорию — практически от Таймыра до Лапландии. Нетрудно представить, что в далеком прошлом этнолингвистическая общность могла охватывать значительно большую часть Северного полушария — возможно, всю циркумполярную зону.
