Голубятня на желтой поляне (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗

– Можно объяснить им. Написать прямо на голубке… Гель, они искорку сберегут лучше нас. Они сильнее нас, и смелости у них побольше.

Это была правда.

– Ладно, давай! – Я встал. – Бумага для голубка у тебя есть?

– Ой, нет…

Я накинул свою длиннополую куртку на Янку, а сам зашарил по карманам на шортах и на рубашке.

– Да тут в куртке полно каких-то листов, – сказал Янка.

– Это нельзя, это записки Глеба… Вот, я нашел… Смотри, это письмо Еремы!

Янка включил фонарик. Прочитал. Сказал серьезно:

– В самый раз. Вот его и пошлем. Только напишем еще…

У Янки в кармане оказался автоматический карандашик. Янка разложил листок на твердой шпале. Я светил, а он писал:

Мы свернули из письма голубка. Такого, каких пускаем в школе на переменах (а иногда и не на переменах). Выпустили из ампулы искорку. Посадили ее на бумажный клюв. Крошечная галактика засветилась ярко-ярко, будто прощалась с нами.

– Пускать? – спросил Янка.

– Пускай.

Он встал и легонько толкнул голубка – в ту сторону, где все еще светлело над горизонтом небо и горел месяц. Голубок пошел легко и ровно. Последний раз мигнула нам искорка и вместе с голубком растворилась в темном воздухе.

– Долетит, – сказал Янка.

Я кивнул. И спросил:

– Пошли домой?

– Да…

Мы не стали заходить в вагон. Не потому, что страшно. Теперь-то бояться было нечего. Просто «Курятник» был для нас как дом, а прощаться с опустевшим домом всегда грустно. Лучше уж так… Хорошо, что вагоны не умеют думать и чувствовать. А то ему сейчас тоже было бы тоскливо. Мы уходим, а он смотрит вслед. Что он будет делать один? Стоять бесконечное время на пустых путях…

А почему на пустых? Что мы знаем про эту линию? А если оттуда, из бесконечности, вылетит на полной скорости поезд?

– Янка! А вдруг кто-нибудь врежется в вагон?

Мы быстро оглянулись.

Вагона не было.

Там, где он только что громоздился черным неровным кубом, не было ничего. Только рельсы да высокая трава рядом с ними.

– Не врежется… – прошептал Янка.

Я даже не удивился. Мало ли что может быть на границе разных пространств. Просто сделалось горько-горько. Понял я, что все кончилось.

Кончились вечера в «Курятнике», приключения, сказка про искорку, неуклюжая моя дружба с Юркой, тайна Глеба, опасности… Даже страхи и опасности мне стало жаль.

– Пойдем… – прошептал я.

И мы пошли к недалеким огням Старогорска.

Шагать по шпалам было неудобно. Ступать на каждую – это слишком частый шаг, а через одну – широко. Я встал на рельс и двинулся по нему, как по канату. Ничего, можно идти. Главное, не думать все время про равновесие, оно само собой появится.

Янка тоже шел по рельсу.

Звезды были очень яркие, да и месяц за нашими спинами набирал силу. Можно было различать дорогу и друг друга. Я посмотрел на Янку, он на меня. Еремина куртка была теперь на Янке, и он в ней казался похожим на пингвина-канатоходца из цирка.

Я чуть-чуть улыбнулся. Янка сказал:

– Давай держаться за руки, будет легче идти.

– Давай.

В самом деле стало легче. Не так шатаешься, когда рука в руке. Янкины пальцы были теплые и очень тонкие. Но были такие крепкие…

Так мы шли минут пятнадцать. А впрочем, кто знает? На часы я не смотрел: вдруг там опять какая-нибудь путаница. Тяжелая куртка часто сползала с Янкиного плеча, он ее поддергивал.

Я сказал:

– Мешает? Давай понесу.

– Да ничего… Она какая-то вся бумагой набитая. Все карманы.

– Я же говорю, это Глеб мне оставил.

– Гель… А дашь почитать?

Я усмехнулся:

– Ну… пожалуйста.

– А давай сейчас посмотрим…

– Зачем? – удивился я. – Не успеешь, что ли?

– Ну… так. Давай немножко глянем, а? Мне всегда было интересно, что он пишет, а спросить боялся. Там стихи?

– Да с чего ты взял?

Мы остановились. Я включил фонарик.

– Доставай.

Янка вытащил мятые свернутые листы. Серые, исчерканные.

– Да не то, – сказал я. – Это старые какие-то. В другом кармане возьми.

Но Янка придвинул мою руку с фонариком.

– Гель, смотри… Это Еремины чертежи. Это же Васька!

Я увидел какие-то линии, квадраты, а среди них – начерченную фигуру тонконогого роботенка. А потом, на других листах, его улыбающуюся квадратную голову с носом, похожим на рожок чайника. Руки, туловище…

– Гелька! – радостно сказал Янка. – Раз есть чертежи, можно сделать Ваську!

– Мы же не умеем.

– Научимся! Главное, что есть чертежи!

– А искорка? Ее-то нет.

– Гель… Разве мы не можем сделать вторую?

«А ведь правда же! – подумал я. – Мы же помним рецепт!»

Но тогда опять… Опять надо жить с оглядкой, бояться всяких клоунов и других непонятных врагов.

Но если прятаться от них, так и не поймешь, кто они такие! Не поймешь, зачем им нужна искорка, и почему так легко разлетелся от удара барабанной палочки гипсовый дурак с веслом…

А он хорошо разлетелся!

Я засмеялся, вспомнив это. А потом честно сказал Янке:

– Страшновато.

– Из-за Клоуна?

– Из-за пальца. Я знаешь как боялся иголкой тыкать. А теперь опять…

– Я еще больше боялся.

– Ты?!

– Конечно. Ты все же сам проткнул, а я струсил… Ну, ничего.

– Как-нибудь, – согласился я.

– Зато будет Васька.

– Будет, – сказал я. И подумал, что ничего еще не кончено.

Мы затолкали чертежи в карман и опять пошли по рельсам. Каждый по своему. В одной руке я держал Янкину руку, а в другой сжимал Юркину монетку. И все время помнил, что где-то далеко от нас так же шагают Юрка и Глеб. И, наверно, держат в ладонях голубка с искоркой. И помнят про нас.

– Гелька! – вдруг встревоженно сказал Янка. – А ведь нас всего двое!

– Ну и что?

– А капелек надо не меньше трех. Кто еще даст?

Я даже не задумался. Сразу мелькнула в памяти огненная рубашка и веселое лицо.

– Даст, – сказал я.

– Надо, чтобы надежный человек.

– Он надежный. Тот мальчик, что принес от Еремы письмо.

– А, ясно, – откликнулся Янка, и я понял, что он улыбнулся.

Но тут же он печально сказал:

– Нет, Гелька, ничего не получится.

– Почему?

– Ты же скоро уедешь в Ярксон.

Я не сразу ответил. Не так-то легко было ответить. Я вспомнил печальные мамины глаза и еще многое вспомнил. И отца, и свои тревоги. А Янка ждал, я понимал, что он ждет. Почему-то мне вспомнилось, как он при первой встрече загораживал скрипку и какое у него было лицо.

И мне показалось, что теперь у него в темноте такое же лицо.

– Нет, Янка, – сказал я. – Не уеду.

Он задышал так, будто сбросил в траву со спины тяжеленный рюкзак. И заговорил быстро и весело:

– Конечно! Нам же столько сделать надо! И узнать про многое надо!

– Про Клоуна…

– Конечно. А когда будет полнолуние, надо пробраться на свалку. Есть на самом деле ржавые ведьмы или нет?

– По-моему, Ерема не врал, – сказал я.

Справа, от темного горизонта, потянул ветерок. Сильно зашелестела трава, ночные кузнечики опять примолкли. Ветерок был зябкий, и я вздрогнул, дернул плечом. И задел им плечо Янки. И только сейчас понял, что мы идем вплотную друг к другу. Не вытягиваем руки, чтобы держаться, а касаемся локтями.

– Янка, ты разве не по рельсу идешь?

– По рельсу.

Рельсы – Янкин и мой – стали ближе. Может быть, бесконечность искала еще одну точку, где параллельные линии могут сойтись?

Снова потянул свежий ветер. Видимо, предрассветный. Янка распахнул куртку. Она была широченная, как плащ. Янка накинул ее на нас двоих. Это нетрудно, если идешь совсем рядом.