Рыцарь света - Вилар Симона (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗
Так он сказал матери. Сказал, что будет бороться для нее, даже погибнет, если придется, но не предаст дела лучшей из матерей. Ее тогда это смутило, и она поведала ему…
Ох, лучше бы она не говорила этого. Ибо женщина, даже будучи столь высокорожденной, не может не покрыть себя позором, если оступится. А его мать оступилась. Давно. Она завела себе любовника. Мать сказала, что об этом мало кто знает, но у нее не было секретов от сына. Даже если секрет такой, что мог опорочить Матильду в его глазах.
Тогда он был шокирован. Потом смирился. Кто помнит ту историю, когда его мать любила английского рыцаря и наставляла с ним рога отцу Генриха? Еще до того, как родился Генрих. Еще до его появления у Матильды родился сын-бастард. Она ничего не знала о нем — так уж вышло, — но никогда не забывала. И когда мать поведала ему об этом, Генрих с обидой понял, что он не первенец у нее. Есть старший брат. Ублюдок и позор Матильды. И все же она говорила о нем с нежностью, рассказывала, что одно время искала его, потом отчаялась найти. Ибо даже ее любовник, отец мальчика, рыцарь Гай де Шампер, не знал, где их сын.
Когда Матильда говорила о Гае, голос ее теплел. Нет, она давно разлюбила его, но не может сказать о нем ни одного плохого слова. Более того, когда она была пленницей в оксфордском замке, именно Гай пробрался туда и спас ее. Но между ними ничего больше не было. Потому что… Ну, не было — и все. И пусть Генрих не гневается на мать. Она была женой Жоффруа Анжуйского и высоко ценила свое положение.
А еще Матильда сказала, что у ее бастарда должен был быть такой же крестик, как и у Генриха. Бастарду она отдала свой, но чтобы Жоффруа не нашел ее сына по этому украшению, заказала для себя такой же и предъявила супругу. Позже отдала его Генриху. Своему первенцу, как все считали. Но он не был первым. У него был брат! Старший брат! Незаконнорожденный! Позор его матери, позор его семьи!
Генрих заплакал. Хорошо, что рядом никого нет. Охранники возятся с лошадьми у ручья, гогочут, шутят. Этим только бы найти повод для веселья. А у него, их господина, такое ощущение, будто весь мир содрогнулся. И что ему теперь делать? Мать говорила, что он никогда не встретит брата. А если встретит…
Она верила в это как в чудо. Он видел надежду в ее глазах. Если бы это случилось, ей было бы спокойнее. Но спокойнее ли? Может, не стоит ворошить память о тех далеких событиях? Может, не нужно ей ни о чем знать? Он сейчас велит тихо избавиться от Артура, и все забудется. Не будет у него больше брата-ублюдка.
Генрих подумал о своих родных братьях. Жоффруа был на год его младше, но они никогда не ладили, оставаясь, по сути, врагами. Генрих понимал, что они оба принцы и должны стремиться к власти, — таков порядок. И все же порой Генрих грустил, что они с Жоффруа — столь похожие, обладающие одинаково горячим нравом и одинаковым упорством… — такие чужие. Ну а Гийом, нежный красавчик Гийом, — копия их отца в молодости, которого во Франции называли не иначе как Жоффруа Красивый. Но даже отца брала оторопь, оттого что его младший сын такой слабовольный и ранимый, как будто не от мира сего. Поэтому хорошо, что Элеонора сделала его виконтом Дьеппа: Гийом будет иметь достойное положение, как и все Плантагенеты, но при этом останется у них с Элеонорой под присмотром. И все же в глубине души Генрих признавал, что стыдится младшего брата. Да, именно таких братьев, как Жоффруа и Гийом, послал ему Господь. Правда, иногда Генриху казалось, что он и не чувствует, что у него есть братья, что они родня. Но именно это ощущение родства он испытал подле Артура. И теперь отчетливо это понимал.
Кто заботился о нем и защищал? Старший брат. Кто помогал ему с любым поручением? Старший брат. На кого он мог положиться? На старшего брата. О ком он сам молился и переживал, когда тот был ранен? Все о нем же. О пройдохе Артуре. Который вдруг стал ему как родной.
Тогда Генрих потаенно стыдился своей привязанности к не известному никому бродяге. Теперь же понимал: в том был промысел Божий. Может, поэтому Генрих позже расспрашивал всех об Артуре, так его ждал. И скучал по нему.
И вдруг оказалось, что Артур шпион короля Стефана, который втерся к нему в доверие, хотел погубить его дело и… Что и?.. Что плохого он ему сделал? Спас, когда Генрих оказался в беде, защищал его, служил ему, сражался за него. Неужели после этого можно было настолько измениться, чтобы вредить ему? Уж не ошибается ли он насчет Артура? Может, потому и тянет время, медлит, не решаясь отдать его палачам? О, Пречистая Дева, да он же едва не велел пытать родного брата! А сейчас подумывает даже убить.
Генрих долго сидел без движения. Такое поведение для обычно неуемного и вечно занятого кучей дел Плантагенета выглядело странным. И ожидавших его охранников это озадачивало. Пару раз они пытались приблизиться, но Генрих останавливал их взмахом руки. В конце концов он начал метаться, подходил к высоким букам, бил по стволу кулаком, отходил, опять садился и впадал в задумчивость.
Знал ли Артур, кто его мать? Что он хотел сказать, когда Генрих успел зажать ему рот? Подумав, Генрих решил, что вряд ли тому известен сей факт. Этот вертопрах уже давно разгласил бы об этом повсюду. Хотя, возможно, он и не так прост. Вон, хорошо знающий его Херефорд уверяет, что Артур особенный. И похоже, так оно и есть. Подумать только, ему удалось похитить самого Честера из его логова. Надо же! Таким братом можно даже гордиться.
Генрих поразился, отметив, что думает об Артуре с восхищением. Стал убеждать себя, что просто поддался его обаянию. Да и мать говорила, что не устояла перед Гаем де Шампером, ибо тот был просто необыкновенный. И Артур таков… Но все же он хитер и смог втереться в доверие к Генриху… А если не втирался? Если он действительно такой и есть — бесшабашный, веселый, отчаянный. Артур все твердит, что потерял память. Странно. Однако странно и то, что он, некогда так влюбленный в Милдрэд Гронвудскую, даже не упомянул о ней. Неужели… и в самом деле забыл?
Но Милдрэд сейчас возлюбленная принца Юстаса. Может, это все хитрый замысел: Юстас — Милдрэд — Артур. Чего они добиваются?
Генрих потряс головой, как собака, стряхивающая с себя воду. Нет, все это бред. Элеонора уверяла, что Милдрэд вздрагивала, едва при ней упоминали английского принца. И потом чуть ли не в ногах валялась, умоляя не возвращать ее Юстасу. Почему же готовый ради саксонки на все что угодно Артур оставил ее, забыл, отдал на поругание Юстасу? Сколько он помнил Артура, тому и сам черт не брат, если ему что-то взбредет в голову.
В отчаянии Генрих сжал кулаки, и маленький золотой крестик впился ему в ладонь. Мать надела этот крестик на новорожденного сына, чтобы у него хоть что-то осталось от нее. Ибо она от него отказалась. Ради своих будущих сыновей. Ради него самого, ради Жоффруа и Гийома. И теперь судьба ее первенца в руках Генриха. Только в его воле решить, как поступить. Но сначала Артура все же надо допросить. Без пыток. Генрих не настолько бесчеловечен, чтобы сдирать кожу с парня, который одной с ним крови.
Неожиданно для самого себя он вдруг опустился на колени и принялся страстно молиться.
— Господи, всеблагой и правый! Да свершится воля Твоя! Не моя, которая так легко сбивается с пути истинного, а Твоя, единственно Твоя! Подай мне знак, Господи, на Тебя лишь уповаю.
Потом он встал и, даже не отряхнув комья мокрой земли с колен, пошел туда, где его ждали охранники. Шел неспешно, ехал тоже медленно. Приближаясь к Малмсбери, несколько раз останавливался. Раны Господни, неужели он, Генрих Плантагенет, трусит? Боится взглянуть в глаза тому, кто с ним единая плоть и кровь? Страшится узнать, что и этот брат против него?
Возможно, из-за того, что Генрих ехал так неспешно, ожидавшие его во дворе люди смогли протиснуться к нему. Пожилая монахиня в заляпанной грязью сутане даже оттолкнула пытавшегося преградить ей путь стражника.
— Милорд герцог! Ранами Господа нашего Иисуса Христа умоляю вас выслушать меня! Слезами Его Пречистой Матери заклинаю, дайте мне сказать вам то, что неимоверно важно. Не совершите ошибку, какая отвернет от вас лик самого Творца!
