Застенчивость в квадрате - Хогл Сара (читаем книги онлайн TXT, FB2) 📗

Что бы я сказала? А что, если ей уже было все равно, что со мной? Помнила ли она меня вообще? Хотела ли знать, как у меня дела? А если бы она обвинила меня в том, какой нерадивой внучкой я была, или, хуже, призналась бы, как сильно я ее разочаровала… Чувство вины все росло и росло, но я не могла встретиться с ним лицом к лицу, так что заперла далеко в ящике. А теперь уже никогда не смогу ничего исправить.

Уэсли от подобного чувства вины избавлен. Может, он считает, что наследство должно было перейти к нему, раз он ухаживал за Вайолет. Наверное, по уши был занят обязанностями опекуна, потому что как садовник не сделал ничего. Пейзаж вокруг напоминает детский рисунок торнадо.

Может, ни один из нас не заслуживает поместья. Но тут я хотя бы могу загладить вину перед бабушкой Вайолет: могу выполнить ее последние желания. Я обязана ей многим и сделаю хотя бы это.

Все происходит следующим образом:

Уэсли выносит кучу мусора из дома, а я заставляю его положить все на Пункт Досмотра (местечко у кустарника в форме фламинго). Откладываю то, что еще можно спасти, в кучки «оставить» и «отдать». У пачки стикеров, которую я спасла из той кучи, появилось новое назначение.

Уэсли приносит на пункт досмотра еще три коробки и, глубоко вздохнув, готовится к новому диалогу:

– Желтый стикер означает «отдать на благотворительность»?

– Он означает «оставить».

– Я так и боялся.

– Ну сам подумай. Ты же не можешь ждать, что я соглашусь расстаться абсолютно со всеми вещами.

– Это я «подумай»? – тыкает он в себя пальцем. – Я? – Уэсли неожиданно наклоняется ко мне, вынуждая отпрянуть, и вытаскивает из горы вещей толстовку. Она старше меня, с узором «огурцы» в коричневых, оранжевых и горчичных тонах, преступление против моды. – Что ты собираешься с этим делать?

– Не то чтобы это тебя как-то касалось, но я собираюсь это носить.

Я все еще прихожу в себя от почти состоявшегося прикосновения, хотя оно и было случайным и ничего не значило. И вообще не произошло.

– Да неужели, – с каменным лицом замечает он.

– Это винтаж.

– В этом доме сотни, и я не преувеличиваю, сотни винтажных вещей. Тебе придется сузить круг поисков. Быть чуть более разборчивой.

– И кто это сказал? – Он мне не начальник. Я никогда не видела столько вещей за всю свою жизнь и не могу поверить, что все это принадлежит мне. Большинство моих футболок – с логотипом спа-комплекса, так как в магазине сувениров у меня была скидка, а вещи из этого магазина были одобренной руководством более стильной заменой служебной формы персонала (шляпа в синюю полоску и комбинезон), ношение которой руководство неоднократно называло обязательным, при этом их этот дресс-код не касался.

Выхватываю из коробки, которую он только что принес, велюровую юбку. В ней есть пара дырочек, но я легко смогу починить все при помощи одной из швейных машинок Вайолет (пока насчитала двенадцать, но это еще не предел).

– О-о-о, и эту я тоже оставлю. – Утаскиваю себе толстовку с изображением Сонни и Шер с молнией (правда, сломанной), которая застегивается до самого горла, и Уэсли сжимает пальцами переносицу.

Ну что за Гринч. Если кто сейчас и ведет себя неправильно, так это он, противник последних желаний и, в частности, Желания № 1. Вайолет хранила все эти вещи так долго, что я просто не могу представить ее прыгающей от радости при виде наполненных, еще и с горкой, мусорных контейнеров. Если их можно куда-то приспособить, я это сделаю. Уэсли уходит, качая головой, и хотя мы не знаем друг друга и его мнение никак не должно меня волновать, я не могу избавиться от ощущения, что провалила тест на взрослость.

Когда мне было пятнадцать, маме исполнилось тридцать, так что этот возраст казался мне таким значимым, практически ближе к пожилому. Наблюдать, как Джули принимает решения, оказалось уроком, как делать не надо. Я думала, что к тридцати годам уже точно выйду замуж за свою вторую половинку, при этом не обязательно с дочерью-подростком в придачу, но точно с кучей домашних питомцев, и буду жить долго и счастливо в какой-нибудь уютной бухточке в Кейп-Коде. У меня была бы отдельная комната с изящными юбками-карандашами и шифоновыми шарфами. Надежная верная подруга, которая всегда рядом, что бы ни случилось, – пылкая, независимая бизнес-леди, которая высвободила бы мою дерзкую сторону (я надеялась однажды такой стороной обзавестись). Мы бы пили вино и смеялись. Сочувствовали друг другу. Мы бы ходили на двойные свидания, она со своим мужем, я со своим – идеальный квартет.

Может, мама заслужила это, а может, и нет: когда-то я критиковала ее, потому что сравнивала наши жизни по этим произвольным показателям успеха и задавалась вопросом, как она могла быть такой беспечной. Будто ее жизнь стала бы такой, если бы она только захотела.

Сейчас я в том же возрасте, что и мама тогда, когда я считала ее одним сплошным разочарованием, и это ужасное ощущение: по-прежнему оставаться на том же месте, запутавшись, не зная, куда идти в этой жизни, едва держась на тонких, точно у олененка, ножках. Ни второй половинки, ни лучшей подруги, с которой можно хорошо провести время. Слишком много неудач, все не упомянешь. Жизнью не наслаждаешься, за нее борешься. А где же та утопия, до которой, как я рассчитывала, дорастет общество? Кто-то нацепил на меня розовые очки.

Чтобы доказать, что я способна расставаться с вещами, если действительно хочу, на глазах у Уэсли (убедившись, что он смотрит) выбрасываю два полных мешка. Они вообще-то забиты другими мешками, но ему об этом знать не обязательно. Когда наши глаза встречаются, меня снова пронзает резкой болью. Удар прямо в грудь, когда на долю секунды, между мрачным взглядом и холодным ответом, кажется, что Джек Макбрайд мог оказаться настоящим. Мне не хватает кого-то, кто беспокоился бы обо мне, пропади я на пару дней. Мой выдуманный мир проплывает мимо, точно спасательная шлюпка, готовая подхватить и унести с собой, но сегодня я мазохистка. Хочу снова почувствовать ту боль. Хочу удержать его взгляд чуть дольше, убедить себя, что вот он, тот, кто заботится обо мне. Иначе как унылой и жалкой меня не назовешь.

– Когда она покрасила дом в серый цвет? – спрашиваю я.

Уэсли хмурится (это его стандартное выражение, но у него есть обычный «ненавижу все» вариант и специальный – «ненавижу лично тебя», которые он чередует).

– Что ты имеешь в виду? – Оборачивается на дом. – Он всегда был серым.

Отворачивается и уходит, уже выкинув разговор из головы. Почему ему не так одиноко, как мне? Почему ему не хочется простого человеческого внимания?

– В моем детстве он был розовым, – настаиваю я, пытаясь удержать его.

Недовольное выражение на месте, но сейчас туда добавилась легкая нотка смятения, превращающегося в замешательство.

– Как это возможно? Я видел фотографии десяти-, двадцати-, тридцати-, сорокалетней давности, и на всех дом серый.

– Он совершенно точно был розовым, когда мне было десять.

Уголки его губ опускаются, застывая в гримасе. Он мне не верит. Считает, что у меня крыша поехала.

– А вот это не совсем ужасно, – замечает он, кивнув на красную ткань в блестках у меня в руках. Я и не заметила, как вытащила ее из коробки. Тоже опускаю голову, а когда поднимаю – он уже исчез в доме.

– Он не хочет разговаривать, – тихонько говорю я платью, вертя его в руках так и эдак, ловя блестками солнечный свет. – Все в порядке. Нам не обязательно ладить. – Звучит как вопрос, обычное дело для меня, поэтому я повторяю еще раз, с уверенностью: – Нам не обязательно ладить.

Ненавижу это грызущее ощущение, что я более одинока, чем когда-либо прежде. Сегодня первый день новой жизни Мэйбелл – можно было бы подумать, что все отлично. Я унаследовала поместье (полуразрушенное) и кучу земли (совершенно дикой) с видом на горы, но ничего не чувствую. Я даже не плакала о бабушке Вайолет как следует, значит, со мной что-то не так.

Мое отсутствие на работе заметила Кристин, которая продолжает присылать все более угрожающие сообщения: «Лучше бы тебе оказаться в больнице». Джемма тоже хочет знать, больна ли я, и напоминает, что если так, отгулов по болезни у меня уже не остается, а она о таком знать не может. Пол явно надиктовал ей каждое слово. Спа-комплекс в часе езды отсюда, возвращаться я не собираюсь, так что вполне могу послать им смайлик со средним пальцем и заблокировать все номера. Не знаю, почему у меня не получается. Печатаю несколько вариантов ответа, но в итоге стираю все. Игнорировать сообщения, наверное, самый безответственный выбор – скоро мне будут посылать «официальные предупреждения» на рабочую почту, которую я даже проверять не буду.