Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!» - фон Риббентроп Рудольф (е книги .txt) 📗

Преследования евреев, начиная с 1941 года, должны пониматься как амок, выражение слепой ярости идеолога Гитлера, понявшего, что с политической и военной точки зрения его ожидает крах. Его ужасное высказывание Хевель цитирует его по этому поводу в своем дневнике дважды — «Если “Барбаросса” не удастся, то все равно все пропало» — дает понять, что он сжег за собой все мосты, отсюда ему было все равно, какие последствия будут иметь его действия. Структура его личности не подказывала ему никакого возможного выхода из катастрофы. Так он в ходе войны в слепой ярости убивал и свой собственный народ — по-другому бессмысленную, самое позднее после успешного вторжения союзников, борьбу назвать нельзя. Из визионера получился эгоцентрик власти, со зрячими глазами ведший свой народ к катастрофе.

Во время моего визита к отцу в августе 1944 года последствия «поворота судьбы» уже давно стали в полном объеме реальностью. Спрошенный мной о представлениях Гитлера на предмет того, каким образом можно повернуть ситуацию, отец указал на высказывания Гитлера, относившиеся к применению в обозримом времени нового оружия («вундерваффе», буквально «чудо-оружие») [479].

Он дал мне прочесть длинный меморандум, который собирался представить Гитлеру. В нем анализировалась актуальная военная и политическая ситуация рейха с учетом немецкого положения со снабжением. В заключение он констатировал, что войну больше нельзя выиграть; он снова просил о немедленных полномочиях начать мирные переговоры. На основании моего горестного опыта в тяжелых боях на западном фронте я мог лишь побудить отца к убедительнейшим формулировкам для описания подавляющего превосходства союзников. В моих глазах было великолепной мыслью, что он оказывал нажим на — неизменно противившегося — Гитлера, используя его собственные слова; отец expressis verbis (недвусмысленно) предварял меморандум эпиграфом из книги Гитлера «Майн кампф»:

«Дипломатия должна заботиться о том, чтобы народ не погиб героически, а был практически сохранен. Отсюда каждый путь, ведущий к этому, целесообразен, и не пойти по нему должно рассматриваться как преступление против долга» [480].

Трезвый материальный анализ немецкой ситуации, изложенный отцом на бумаге, тогда уже не произвел на меня большого впечатления. На фронтах, с которых я пришел, она выглядела еще более отчаянной.

Когда я на обратном пути из Восточной Пруссии в свою дивизию на Западе снова попал в Берлин, где еще раз встретился с матерью, мы говорили об этом меморандуме. Первым делом я, конечно, захотел узнать, вызвал ли он у Гитлера позитивную реакцию в отцовском смысле. Мать в глубочайшем разочаровании сообщила мне, что, по рассказу Хевеля, Гитлер в бешенстве швырнул его в угол комнаты и притом со словами, что «выявлять готовность русских к переговорам означало бы тронуть раскаленную докрасна печь, чтобы выяснить, горяча ли она!». Отец, как я уже описывал, тщательно обосновал свое предложение. Но Гитлер уже больше не был доступен для аргументов, как, очевидно, и для своих собственных выводов прошлых лет. Кроме того, он уже давно отказался от дипломатии, которая могла бы помочь избежать «катастрофы», — по меньшей мере, в такой ужасной форме, в которой та произошла.

В дальнейшем течении войны у отца в конечном итоге остались две альтернативы: он мог добиться своей отставки, рискуя приобрести имидж «крысы, которая сбежала с тонущего корабля», или он должен был стать убийцей из-за угла, то есть безжалостно пристрелить Гитлера сзади. «Убийство тирана» было единственным шансом избавиться от Гитлера и добиться перемирия. «Крысой» отец ни в коем случае не хотел стать, а убийцей из-за угла не был рожден!

Суммируя важнейшие внешнеполитические принципы и выводы отца, следует назвать нижеперечисленные пункты:

1. Он полностью и по убеждению поддерживал «западную политику» Гитлера, то есть цель заключения союза с Великобританией. Эта политика и без того всегда была его собственной. Он расширил эту концепцию, включив в нее Францию, как предпосылку примирения с Англией. В целом однозначный выбор был сделан в пользу Запада.

2. Ввиду нежелания обеих «западных держав» отец, не отказываясь от искомого союза с Великобританией, осторожно попытался прорвать изоляцию Германии с помощью заключения антикоминтерновского пакта.

3. Он уже в 1937 году обнаружил, что политика Великобритании является скрыто направленной против Германии, и на рубеже 1938 года ясно и однозначно разъяснил Гитлеру, что при установлении нового порядка в Восточной Европе нужно рассчитывать на враждебность Великобритании «вплоть до объявления войны».

4. Когда выяснилось, что соглашения с Польшей в смысле создания антикоммунистического блока добиться невозможно, потому что Польша переметнулась на другую сторону, то есть ставила на британскую — и, косвенно, на американскую — карту, он предложил поворот немецкой политики на 180 градусов на прорусскую линию и в конечном итоге настоял на нем у Гитлера. Этим он достиг для Германского рейха самой сильной внешнеполитической позиции, какая только была у нее со времен Бисмарка.

5. Отец рассматривал свою русскую политику в качестве долгосрочной и был готов к жестким переговорам со Сталиным. Он хотел предоставить русским большие уступки, чтобы добиться долгосрочного соглашения. Единственную возможность закончить войну и обеспечить долговременную безопасность рейха отец видел в создании континентального блока, включавшего хорошие отношения с Советским Союзом.

6. Он попытался отговорить Гитлера в этом смысле от превентивной войны с Советским Союзом, чтобы избежать войны на два фронта. В том же русле лежал его совет не объявлять войну Соединенным Штатам.

7. В конечном итоге он уже рано увидел необходимость попытаться, ввиду соотношения военных сил, вступить в мирные переговоры с Россией и неизменно защищал эту точку зрения перед Гитлером.

Внешнеполитические представления отца, начиная с 1940 года, не воплощались в действительность, поскольку Гитлер не прислушивался к его мнению. В этой связи уместен вопрос или упрек, почему он не подал в отставку. В вышеизложенном я попытался ответить на этот вопрос. Внешнеполитические концепции отца закончились крахом из-за позиции Гитлера. За это он взошел на эшафот победителей. Он смирился с этим в смысле «высшей справедливости». В последнем письме нашей матери он пишет:

«(…) фюрер и его народ потерпели катастрофу. Миллионы погибли. Рейх разрушен, и наш народ повергнут в беду. Не является ли тогда — не из-за приговора иноземного судьи в Нюрнберге, но в смысле высшей справедливости — правильным то, что также и я погибну? Я (…) пойду с поднятой головой, так, как я обязан прошлому моей семьи и моему собственному в качестве немецкого министра иностранных дел, навстречу всему, что придет. (…)»

Он не заслужил того, что по сегодняшний день его очерняют и дискредитируют таким, являющимся глумлением над историческими фактами, образом. Для отца Гитлер, в хорошем и в плохом, был персонифицированной судьбой Германии. Он, несомненно, находился под впечатлением пребывания во власти этой «судьбы» и не уклонился от нее, хотя, начиная с 1941 года, по сути, не видел больше никакой возможности, несмотря на непрекращавшиеся попытки, повлиять на роковой ход катастрофы. По многим причинам он в 1932 году в конце концов присоединился к Гитлеру, чьи планы как канцлера сначала были — с точки зрения реальной политики вполне умеренно — направлены на консолидацию немецкой позиции. Каждый должен был решать сам, по своей совести, что теперь надо было делать ввиду надвигающейся немецкой катастрофы. Те, кто пытался совершить государственный переворот, были не самыми плохими; также не самыми плохими были и те, кто поддерживал власть Гитлера, на своем посту продолжая до самого конца сражаться с противником. Ни один из этих путей не выводил из немецкой — однако ни в коем случае не бывшей только доморощенным продуктом — судьбы, носившей имя «Гитлер». Лишь тот, кто это уяснит себе, поймет и решение Иоахима фон Риббентропа.