Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Эрлер Ольга (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
— Извини, милая, я что-то не очень весел. — Александр вышел из задумчивости и виновато взглянул на Таис. — Поцелуй меня…
Таис стала целовать его «больные места» — глаза, грустные-прегрустные, лоб, напряженный от навязчивых раздумий. Он действительно не мог расслабиться и успокоиться, и это так изводило его! «Я буду не я, если не смогу справиться с проклятым „роем“. Пусть лучше он думает обо мне, и пусть эти мысли будут ему приятны».
— Как тростник шумит, как будто сотни свирелей поют. Какой хороший день. Хорошо, что мы здесь, Александр.
— Если бы еще не комары, — усмехнулся намного спокойнее Александр. — Зато мы с Неархом хорошо поохотились утром — устроим сегодня славный утиный ужин.
— И все же одного я не поняла: почему я должна быть растрепанной?
…Доброе солнце грело, шелестел камыш, посвистывали птицы, им писком отвечали птенцы. Изредка ныряющие в воду лягушки или пролетающие шмели нарушали тихую, убаюкивающую музыку теплого майского полудня. Где-то в лесу пел сладкозвучный соловей. Таис, расслабленная ласками солнца и Александра, лежала на дурманящей своей свежестью траве, глядела в синее небо или в синие глаза Александра и со сладкой истомой в сердце и слезами счастья на глазах понимала, что время остановилось, мир замер, наступила вечность.
— Хорошо тебе, девочка?..
— Да…
— Хорошая охота, птицы много, но не так, как в Индии, — заметил Неарх, закончив свою утку и запив ее вином. — Помнишь эти деревья, буквально облепленные белыми пеликанами? А гомон! Собственного голоса не слышно.
— Да, это было приблизительно в это же время три года назад, — подтвердил Александр.
— А два года назад мы были в дельте Инда. Помните этих флегматичных крокодилов? — улыбнулась Геро.
— Да, Калан еще ноги Таис массировал, — вставил Неарх.
— А Гефестион говорит: «Губа не дура у аскета. Знал, чьи ноги взять. Сорок лет воздержания в лесу в нем мужика не убили», — рассмеялась Геро, а за ней все. — В Индии мне нравилось, как их конники украшали лошадей… — добавила Геро.
— … да, надевали им шапки со слоновьими хоботами, — договорил за нее Неарх. — Индусы помешаны на слонах.
— И все любят украшать, любят цветы. Все у них такое яркое, сочное, пряное, — кивнула Геро.
— В Согдиане тоже, — заметила Таис.
— В Согдиане мы были шесть лет назад. Сидели за полисадами и носа не казали из лагеря, — отозвалась Геро, — зато наелись дынь и арбузов на жизнь вперед.
— И ни один праздник у них не обходился без канатоходцев. Но какая у них противная музыка — эти воющие трубы до земли! А дыни там были что надо. И груши, и персики, — согласился Неарх.
Таис и Александр переглянулись. У них были свои ассоциации с персиками и их нектаром.
— Странно, я в последнее время часто вспоминаю детство, что-то неважное, давно забытое: глиняная лошадка без ноги — моя любимая игрушка, головастики в реке, из которой я пил, невзирая на запрет… Или себя в 13–14 лет. Школу в лесу, родники, заросшие цветущей мятой в человеческий рост, озеро с зелеными сводами… А какой ты была в 14 лет, Таис? — спросил Александр.
— Меня не было. Моя жизнь началась в Эфесе, в двадцать один, — не задумываясь, ответила она.
Повисла тишина. Не тягостная, неловкая, нет. Другая… Тишина вечности? Настоящего, самого главного, которое всегда грустно? Александр улыбнулся, и жизнь пошла дальше.
Когда подстреленные утки были съедены, рассказы рассказаны, песни спеты, гости обслужены и выпровожены, а лилии уже в одиночестве плавали в ванне, Александр начал разговор, к которому подбирался в последнее время.
— Детка, у меня к тебе просьба.
— Все, что угодно, — беспечно отозвалась Таис.
— Пообещай мне, что ты ее выполнишь.
— Конечно, выполню, милый. — Она улыбалась в свете свечей и гладила его лицо.
— Это очень серьезно, поклянись мне.
— Клянусь.
— Поклянись мною.
Улыбка сошла с лица Таис, а в глазах появились растерянность и вопрос.
— Мне это очень важно, поклянись, — настаивал Александр.
— Да, я клянусь, раз тебе это важно… Я все сделаю для тебя, ты же знаешь.
— Хорошо, — тихо сказал Александр, смерив ее долгим пристальным взглядом, — ты с собой ничего не сделаешь, если я умру. Ты останешься жить!
— Ах! — вскрикнула она. — Александр! — Таис замотала головой в ужасе.
— Ты пообещала…
— Александр!
— Тише-тише-тише. — Он поймал ее и прижал к себе.
Она в совершеннейшей панике только повторяла: «Александр…»
— Детка, мне это очень-очень важно, — настойчиво внушал ей Александр, но она вырывалась и мотала головой. Он сжал ее крепко за плечи, встряхнул. — Смотри мне в глаза. Я хочу, чтобы ты жила и была счастлива, — начал он, но Таис опять забеспокоилась, и он снова встряхнул ее. Таис застонала и уронила голову. Он обнял ее и зашептал: — Я так хочу, мне это очень важно. Ты поклялась, не подведи меня. Ты ничего с собой не сделаешь! Хорошо… — уступил он, — пять лет. Пять лет! Детка, мне это очень важно. Будь же умницей. Не думай об этом сейчас…
Таис оторвала голову и посмотрела ему в глаза:
— А если ты ошибаешься?! Ты распоряжаешься моею жизнью и теперь хочешь распорядиться моею смертью.
— А разве я плохо распорядился твоею жизнью? — справедливо возразил он. — И разве ты сама не распорядилась моею смертью? Ради кого я остался жить? Только ради тебя, родная моя, потому, что я тебя люблю. Вот и ты живи ради меня, — с чувством, но настойчиво закончил он.
— Но как же без тебя?! Как? И зачем? — Таис прижала руки к груди.
Он только отрицательно качал головой.
— А если ты ошибаешься? — повторила Таис.
— Какой сегодня день хороший был. Солнце, утята с лапами, кувшинки, стрекозы, друзья на ужин, кифара, стихи. Хорошая еда, хорошее вино, хорошая беседа. Закат, восход…
— … а ты замечал закаты и восходы, когда умер Гефестион?..
— Ты сильная девочка, ты — умница. Я всю жизнь учился у тебя мужеству! Пять лет, детка. А сейчас хватит об этом. «Мы перейдем эту реку, когда подойдем к ней».
— Ах, Александр…
— Ну, иди ко мне, моя девочка, — сказал он совсем другим тоном и обнял ее.
— Ах, зачем ты говоришь о таких ужасных вещах?
— Ну, все-все. Ты пахнешь лилиями.
— Ты тоже.
— Уже не фиалками?
— Ах, Александр…
— Я люблю тебя, родная.
Глава 21
«Пять лет…».
Египет 321–320 гг. до н. э.
Прошло два года. Два года из пяти, которые она должна была прожить после его смерти. Два мучительных, бесконечных, кошмарных года. Она пообещала, поклялась. Им. И опять она не подвела его, держала слово. Жила как-то…
Первые полгода она как будто лишилась рассудка. Наверное, это ее и спасло. Она спала день и ночь, впав в странное полулетаргическое состояние — как медведи спят в берлоге под снегом, чтобы сохранить жизнь и силы до будущей весны. Только для Таис не наступило больше весны — они кончились поздней весной 323 на ассирийских озерах перед злополучным возвращением в Вавилон, где в начале июня Александр неожиданно и скоропостижно умер, сгорел за десять дней, и никакая самая сильная и преданная любовь не смогла удержать его в этом мире.
Она «спала» и никто не знал, были ли эти сны отдыхом или беспробудной мукой для ее больного мозга. А когда приходила в себя — в оцепенении сидела, раскачиваясь, пока не приходило осознание того, что произошло, а с ним — новое отчаяние, слезы, истерики, которые так вымучивали ее, что она снова застывала или засыпала. Или умирала? И не могла умереть окончательно, превращалась в душу умершей, по ошибке оказавшейся не в Аиде, а на Земле.
«Я — Персефона», — думала она про себя и мечтала сойти в подземный мир хотя бы на время, желала с такой тоской и страстью, с какой настоящая Персефона мечтала о возвращении к жизни.
Она видела себя Персефоной-Таис. Вот она спускается в мрачную преисподнюю. Чем темнее становится вокруг, тем радостней бьется ее сердце и убыстряется шаг. Впереди она видит магический свет — это не страшный бог Аид, это Александр. Он — подземный бог, он правит иным миром так же, как он правил этим. «Я иду к тебе, возлюбленный мой». Она чувствует его тепло, притяжение и слышит его голос: «Нет, Таис, нет!» Какая-то сила бьет ее в грудь, отбрасывает назад в мир, в жизнь. Она просыпается, задыхаясь, с холодным потом на лице и полуостановившимся сердцем, — отвергнутая Аидом-Александром. Все изменилось, все стало наоборот…
