Одиночество в сети. Возвращение к началу - Вишневский Януш (читать хорошую книгу TXT) 📗
Якуб помнит, что когда поинтересовался, чем измеряют этот замечательный коэффициент, Искра неожиданно спросил, как зовут его мать. Как будто это было самое важное в тот момент. А потом, не дожидаясь ответа, встал, взял кота на руки и ни к селу ни к городу сообщил, что у Понтия Пилата была мигрень, и он мечтал только о том, как бы поскорее оказаться дома. Потом пошло перечисление имен: он упомянул какого-то Иешуа и каких-то священников. В первый момент Якуб подумал, что падение и показавшийся поначалу нетяжелым удар головой о пол все-таки не остались без последствий: человек явно нес околесицу. Только через некоторое время понял, что стоящий перед ним Искра – с котом Бегемотом на руках – декламирует «Мастера и Маргариту» Булгакова! Якуб узнал этот роман! Когда-то в старших классах школы эту книгу ему подсунула мать. Наверное, он познакомился с ней слишком рано, потому что книга тогда не произвела на него особого впечатления. Он не понимал и не разделял восторга матери, которая постоянно перечитывала, и каждый раз делала это торжественно и благоговейно, будто читала Священное Писание. Больше всего ему запомнился странный, местами смешной сюрреализм. Ну хотя бы то, что одним из центральных персонажей был всемогущий сатана, Воланд, но главное, что в его свите был большой, говорящий черный кот, который ездил в трамвае по Москве. И звали того кота Бегемот. Вот, пожалуй, и все интересное, что он помнил.
Посмотрел на него, совершенно не зная, как реагировать. Смехом? Изумлением? Восхищением? То, что происходило здесь и сейчас, было еще более сюрреалистичным, чем булгаковский Воланд и кот, катающийся по Москве на трамвае. Тем более что как раз в тот момент, когда Искра декламировал фрагмент о трамвае, отрезавшем голову Берлиозу, на кольце прямо за супермаркетом с визгом затормозил трамвай!
Искра продолжал свой монолог. Тем временем на парапет подсаживались все новые и новые слушатели. Сначала молодая девушка с зелеными волосами, потом высокий, худой очкарик, который обнял коленями скейтборд и начал украдкой снимать Искру на мобильник, потом украинская кассирша, вышедшая на перекур, после нее пара стариков, несущих две большие сумки с покупками. Вскоре люди уже сидели тесным рядком и с любопытством и удивлением смотрели на сказителя с котом на руках. Сидели и слушали.
В какой-то момент из-за спины Искры показалась Надя, одетая в спортивный костюм, с волосами, стянутыми в конский хвост, и с мобильником в руке. Быстро миновала Искру – и вдруг остановилась как вкопанная. Стояла неподалеку. Спрятала телефон в карман и тоже стала слушать. Якуб взглянул на часы. С момента его выхода из дома прошло почти два часа. Он вскочил и подбежал к Наде.
– Я беспокоилась, – прошептала она, прижимаясь к нему. – Ты оставил меня одну так надолго. Кто это? Что это с ним? Нищий? Впервые вижу, чтобы кто-то собирал милостыню под Булгакова. Клевый тип. Сильная вещь. Интересно, много насобирал?
– Ничего он не насобирал. Да и вообще это никакой не нищий! – воспротивился Якуб. – Упал человек, ударился головой об пол, потом у нас зашел разговор о кошках, а потом он перешел на чтение «Мастера и Маргариты».
– Чего он упал? Случилось что? И причем здесь кошки, Куба? Ведь у тебя нет ни кошки, ни кота. Что ты говоришь? Может, ты с ним принял что? – спросила она, схватив его за руку.
– Господи! Что ты напридумывала?! Ясно же, что нет! – воскликнул он.
Искра замолчал и повернул голову в их сторону. Бегемот вырвался из его объятий и побежал к мусорным ящикам рядом с секонд-хендом. Искра выглядел так, будто только что вышел из летаргического сна: удивленно оглядывал людей, сидевших на парапете. Закурил сигарету и медленным шагом последовал за котом.
И тогда из своего летаргического сна стали выходить все остальные: первой девушка с зелеными волосами. Она сорвалась с места и захлопала в ладоши, как сумасшедшая. К ней присоединился беззубый почтальон в кепке, сильно смахивающей на знаменитую ленинскую, затем подключился высокий мужчина в клетчатом плаще и фиолетовых сапогах, а парень, снимавший все на мобильник, начал стучать своим скейтбордом об асфальт. Затем присоединились и остальные. Через некоторое время вся площадка перед магазином гремела овацией. И чем громче она звучала, тем шире был шаг Искры. Наконец Искра перешел на бег, который становился все быстрее, будто он спасался от преследовавшей его толпы.
В ту субботу они не спешили домой: сели на скамейку в парке за остановкой. Хотя март только начался, солнце приятно припекало. Ветра не было, да и работы для ветра тоже не было – на небе ни облачка. Сидели на скамейке, ели хрустящие булочки, допивали кефир и разговаривали. Сначала об Искре, а потом о жизни вообще. В том числе и о жизни вокруг супермаркета. Надя не видела в ней ничего особенного. Она часто бывала здесь. Это было ее ближайшее жизненное пространство. Эдакая малая родина. Здесь она провела большую часть своего детства, здесь выросла. Когда она вернулась с отцом из Гамбурга в дом бабушки, супермаркет здесь уже стоял. Папка – так она часто называла отца по возвращении в Польшу – покупал ей здесь мороженое. Сядут они на парапете перед входом, и она – в полной безопасности между бабушкой и отцом – смотрит на площадку перед магазином. Ей казалось, что это самое красивое место в мире. Даже несмотря на то, что асфальт в Гамбурге был более гладким, ароматы более изысканными, а витрины более красочными и практически не встречались «странные типы в сильно потрепанной одежде».
Надя знала, что их супермаркет, этот молох с крышей из гофрированной жести, с полом из терразита и грязными окнами, когда-нибудь исчезнет. Отойдет в обильно приправленную ностальгией историю. Но сосредоточенный вокруг него мирок неудачников – бедных, беспомощных, неприспособленных, одиноких, потерянных, топящих в алкоголе свои горести, побитых судьбой до крови, до костей, до самой души – останется. Потому что бедность, несчастье и одиночество вечны. Всегда найдется что-то – супермаркет, не супермаркет, вокруг чего эти несчастные будут кучковаться. Хотя бы только для того, чтобы успокоить себя мыслью, что они не одиноки в своем несчастье, что не представляют из себя каких-то социальных изгоев, что таких, с позволения сказать, отщепенцев много. Надя понимала, что этим людям нужна вера в это, чтобы не сойти с ума. А стало быть, такое место, как супермаркет, для них было необходимо.
Но вера была нужна не только им, она нужна всем. Она тоже чувствовала себя отвергнутой и брошенной, и ей тоже нужно было такое место, чтобы не сойти с ума. Вот и она нашла для себя такой супермаркет. И даже несколько. В разных концах света. Все были очень похожи.
Потом Якуб с Надей думали, что могло произойти, чтобы Леон Искра удалился от привычного им мира и прибился к миру бомжей. Надю вовсе не удивило, что он знал наизусть книгу Булгакова. Она тоже знала фрагменты наизусть. Причем довольно большие. И это был еще один Надин талант, о котором Якуб не знал.
– Есть книги, которые ты просто запоминаешь. Раз и навсегда. Даже не замечаешь, как они остаются у тебя в голове, – сказала она. – У тебя разве не так?
У него было не так. Он читал, может, не так много, как мать, и конечно, меньше, чем Надя, но все же читал, однако никогда ему не приходило в голову без чьего-либо принуждения заучивать тексты наизусть. Один раз, в начальной школе, выучил две страницы. В пятом классе у них была одержимая учительница, настаивавшая на том, чтобы дети в конце года продекламировали родителям отрывки из своих любимых книг. Он выбрал «Парней с площади оружия» Мольнара. Когда-то эту книгу ему читал отец на сон грядущий. Тогда Якуб впервые увидел слезы на глазах отца. Слезы! Он точно это помнит! Ночная лампа освещала лицо отца. Держа сына за руку, он плакал, но не прерывал чтения. Якуб не помнил, чтобы когда-либо любил его больше. Сам тоже плакал, хотя отец этого не видел. Не только над героической судьбой Немечека [12].
