Мастер Баллантрэ - Стивенсон Роберт Льюис (версия книг .txt) 📗
Прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось перекинуться с мастером Баллантрэ двумя-тремя словами без свидетелей, но, наконец, мы ночью как-то тайком взобрались на бугшприт, в то время как товарищи наши спали или пили, и принялись беседовать о нашем печальном положении.
— Никто, за исключением святых, не может спасти нас, — сказал я.
— Я другого мнения, — ответил Баллантрэ, — и спасу себя сам. Этот Тиич — самое противное существо на свете. Что он делает? Какая нам от него польза? Он только пьет и ползает себе по морю. Я вовсе не желаю быть больше грязным, вымазанным дегтем пиратом и находиться в зависимости от этого пьяного негодяя.
И он сообщил мне свой план. Он хотел стать во главе разбойников, завести на корабле строгую дисциплину и вместо того, чтобы ничего не делать, заняться преследованием кораблей, ограбить их и, запасшись хорошими средствами к дальнейшему существованию, бросить это дело и отстать от разбойников.
После этого я сообщил ему, в свою очередь, что все случившиеся с нами события сильно повлияли на меня, что нервы мои очень расстроены и что ему не следует рассчитывать на мою помощь, так как едва ли я в силах буду принять участие в каком бы то ни было серьезном деле.
— Меня не так легко расстроить или напугать, — ответил Баллантрэ.
Вскоре после этого разговора с нами случилось происшествие, во время которого мы чуть-чуть не погибли все без исключения, и которое может служить доказательством того, в каком состоянии находились умственные способности всей нашей команды, а более всего нашего атамана.
Мы все были порядочно пьяны, когда один из безумцев, составлявших наш экипаж, заметил плывущее вдали судно.
Тиич велел идти в погоню за ним, и мы, размахивая руками и горланя, в надежде на успех нашего предприятия, бросились в погоню за кораблем.
Баллантрэ стоял как раз на носу корабля и, держа руку над глазами, не принимал участия в нашем гоготании, а смотрел в даль, в то время как я потешал всю команду дикарей своими шуточками и веселыми, не совсем приличными анекдотами.
— Подними наш флаг, покажи этим свиньям, кто мы такие! — закричал мне Тиич.
Несмотря на то, что Тиич был хвастун, он был большой трус, и мне поэтому чрезвычайно странно было слышать подобного рода приказание в ту минуту, когда мы гнались за чужим кораблем, но я не стал с ним спорить, а взял черный флаг и прикрепил его к мачте.
Баллантрэ с насмешливой улыбкой взглянул на меня и сказал:
— Разве ты не видишь, пьяный пес, что судно, за которым мы гонимся, военное судно?
Тиич с пьяных глаз сначала было заспорил и заорал, но его ошибка была столь очевидна, что, как ни был пьян он сам и все его люди, они тотчас убедились воочию в том, что Баллантрэ был прав. Он бросился к борту, и все другие устремились за ним. Произошло необычайное явление — все эти пьяные мгновенно протрезвились; никогда в жизни я не видывал, чтобы совсем пьяные люди могли так скоро отрезвиться. Военный крейсер шел прямо на наш столь бесстыдно поднятый флаг; нам был ясно виден его флаг. И вот над крейсером взвилось облачко дыма, раздался выстрел, и ядро упало в воду около нашего судна. Люди бросились к снастям и им удалось повернуть нашу «Сарру», и теперь она изо всех сил уходила от военного судна.
Выстрел этот наделал на нашем корабле страшный переполох. Команда наша со страху не знала, куда ей скрыться. Один из пиратов, не зная, что ему делать, схватил бочонок с ромом, стоявший на палубе, и швырнул его за борт, я схватил черный флаг и бросил его в море и готов был, кажется, сам броситься туда же, до такой степени я был поражен нашей неудачей. Тиич же побледнел как мертвец, и немедленно после выстрела убежал в свою каюту. В продолжение этого дня он только два раза выходил на палубу, подходил к бакборту и, посмотрев на плывущее вдали военное судно, уходил снова в свою каюту. Он даже не заботился о том, что с нами происходит, и если бы случайно на корабле не было чрезвычайно опытного пирата, который стал за руль и управлял нашим судном, и погода была бы более бурная и менее ясная, то мы, наверно, попали бы на виселицу.
Подобным поведением Тиич, разумеется, скомпрометировал себя в глазах своей команды, и это он, по всей вероятности, понял, потому что на следующий день после описанного мною случая он, желая снова приобрести авторитет, который он накануне потерял, вздумал выкинуть чрезвычайно оригинальный фокус. Рано поутру он зажег в своей каюте серу, и в то время, как она пылала, закричал: «Ад, ад!». Пиратам, по-видимому, уже не раз приходилось видеть этот фокус, и они знали, что он означал, потому что, как только они услыхали этот крик, они пришли в ужас. Тотчас после этого Тиич выбежал на палубу: лицо было покрыто сажей и совсем черное, волосы и борода всклокочены, за кушак было засунуто несколько пистолетов, а в руке он держал обнаженный кортик, которым он размахивал во все стороны. В то же время он жевал стекло, от этого кровь текла по его губам и по его подбородку. Вероятно, он научился этому фокусу у индейцев, живущих в Америке, потому что он был родом оттуда и, по-видимому, применял этот способ, когда желал наводить ужас на всю команду и имел намерение совершить какое-нибудь злодеяние.
Первый, кто попался ему навстречу, когда он выбежал на палубу, был пират, выбросивший накануне бочонок с ромом за борт. Тиич набросился на него, ни с того, ни с сего назвал его мятежником и всадил ему кортик прямо в сердце, так что тот упал мертвым. Перескочив через труп несчастного, Тиич, ругаясь и размахивая своим кортиком, так и норовил пырнуть в сердце кого-нибудь из нас. Это был какой-то дикий зверь, выскочивший из клетки.
Но вдруг, совершенно неожиданно, Баллантрэ вышел вперед и обратился к атаману.
— Перестань дурачиться! — закричал он. — Быть может, ты воображаешь, что мы тебя боимся? Нисколько. Вчера, когда мы нуждались в твоей помощи, ты спрятался, ну, так и убирайся обратно, откуда пришел, мы отлично обошлись без тебя вчера, обойдемся и сегодня.
Среди толпы пиратов послышалось какое-то бормотание, послышались одобрительные возгласы, а вместе с тем и какой-то шепот, выражавший страх. Тиич же как-то особенно завыл и поднял руку, в которой он держал кортик, желая, по-видимому, с обычной ловкостью опытного моряка вонзить его в грудь Баллантрэ.
— Выбей из его руки оружие! — кричал мне Баллантрэ таким голосом, что, прежде чем я успел одуматься, я исполнил уже его приказание, и кортик был у меня в руках.
В то же время Тиич стоял передо мной как дурак и забыл даже о том, что у него в кушаке торчат пистолеты.
— Убирайся в свою каюту, — закричал Баллантрэ, — и не смей показываться на палубе, раньше чем ты отрезвишься! Ты что, воображаешь, что мы желаем гибнуть из-за тебя, черномазая, полоумная, пьяная, злая бестия? Убирайся вон сейчас!
С этими словами он толкнул его ногой с такой силой, что тот в страхе бросился бежать в каюту.
— Ну, а теперь, господа матросы, я желаю сказать вам два слова, — обратился Баллантрэ к пиратам. — Не знаю, как на ваш взгляд, но, по моему мнению, подобного рода шутки, какие позволяет себе атаман, отнюдь не уместны. Кроме того, мы проводим время в праздности, ничего не делаем и ничего не добываем, и это мне также не нравится. Я желаю нажить деньги, затем пристать к берегу и разделить, как честный человек, добычу между вами. Но только я нуждаюсь в вашей помощи. Дайте мне совет, как мне поступить. Я новичок в морском деле. Как нам устроить, чтобы у нас на корабле была дисциплина и дело наше пошло бы на лад?
Один из пиратов вышел вперед и сказал, что, по его мнению, им необходимо иметь руководителя, и что без руководителя дело на лад не пойдет. Все в один голос согласились с ним в этом отношении. Решено было избрать руководителя или, как они выражались, начальствующее лицо, и Баллантрэ единогласно был выбран в «начальники».
Бочки с ромом были переданы в его распоряжение, были установлены известные правила, которым пираты, по отношению к своему начальнику, должны были подчиняться, и в конце концов кто-то предложил вышвырнуть за борт Тиича и отдать его каюту Баллантрэ. Но Баллантрэ воспротивился этому: он тотчас сообразил, что если он не в состоянии будет угодить пиратам, то они в будущем поступят с ним так же, и эта мысль страшила его. Он сказал, что Тиич все-таки может приносить им пользу тем, что он будет действовать устрашающим образом на экипаж чужого корабля, что он своим смуглым лицом, черными всклокоченными волосами, своими ругательствами и проклятиями будет своего рода пугалом для чужих. Так как Тиич был теперь разжалован и, так сказать, смещен со своего председательского места, то в случае если бы нам удалось захватить хорошую добычу, решено было выдать ему несравненно меньшую часть, чем другим, даже гораздо меньшую, чем мне.
