КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 2 - Мальцева Валентина (читать бесплатно книги без сокращений .txt) 📗
— Ага, — Мишин кивнул. — Но только по форме.
— А по содержанию?
— О, по содержанию я типичный атеист. Просто до неприличия типичный…
— То есть вы совсем-совсем не верите в Бога?
— Почему же не верю? — Мишин пожал плечами. — Верю, конечно. Но до известных пределов.
— Германия ведь не ваша родина, не так ли? — негромко спросила Ингрид, взглянув на него с обезоруживающей простотой.
— А если я скажу, что моя, — улыбнулся Витяня, — вы перестанете упоминать в разговоре эту страну?
— Почему вы так решили?
— Потому, что Германия не подходит мне так же, как и имя Вацлав. Верно?
Ингрид покачала головой и, подперев ладонью подбородок, внимательно посмотрела на Мишина.
— Знаете, Виктор, это, наверное, глупо, но почему-то я была уверена, что мы с вами обязательно увидимся еще раз.
— Я рад, что вы оказались правы и на сей раз.
— Вы все время мне подыгрываете! — Ингрид произнесла эту фразу совершенно серьезно, без тени кокетства.
— Это так бросается в глаза?
— Значит, действительно подыгрываете?
— Просто мне очень приятно с вами разговаривать.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— А вы на мой.
— Наверное, то, что вы сказали, — это комплимент?
— Для комплимента несколько слабовато, вам не кажется? — улыбнулся Витяня.
— Нет, нет, это действительно комплимент, — горячо запротестовала Ингрид. — Ведь вы не очень-то разговорчивы, верно?
— Зато вы очень наблюдательны.
— Это профессиональная черта, Виктор. Как-никак я дипломированный архитектор. Правда, бывший. Архитекторы, Виктор, народ страшно въедливый и даже склочный. Кропотливое занятие, которое накладывает отпечаток на характер. Часто они замечают вещи, на которые вообще не стоит обращать никакого внимания. В общем, как дети…
— Вы хотели о чем-то спросить меня, Ингрид? — напомнил Витяня.
— Скажите, а то, что вы пообещали мне вчера, по телефону… Ну, что приедете в Копенгаген, даже если не будут летать самолеты… Помните?
— Помню.
— Это правда?
— Правда, — кивнул Мишин. Выражение его лица было абсолютно серьезным.
— И вы действительно сели бы на машину и гнали ее за тысячу километров?
— За тысячу двести, — поправил Мишин.
— А почему, Виктор?
— Вы читали «Три товарища», Ингрид?
— Да, конечно, читала.
— Лет до двадцати это была моя любимая книга. И знаете, я, как сейчас, помню свои ощущения, когда дошел до момента первого появления Патриции Хольман. Помните, она выходила из машины Биндинга после того, как «Карл — призрак шоссе» затерроризировал его на дороге? Вначале появилось узкое колено, а потом уже она, с косынкой на шее, похожая на амазонку… И уже с этого момента я знал, вернее, я чувствовал, что между Робертом и Пат будет настоящая любовь и что любовь эта кончится очень печально… Я прочел книгу до конца, потом раз десять перечитал ее и всякий раз надеялся, что конец будет другим, что Пат не умрет. Встав взрослее, я уже никогда больше не раскрывал «Три товарища». Да, собственно, и характер моих основных занятий как-то особенно не располагал к подобного рода литературе. И только совсем недавно, спустя много лет, когда я впервые увидел вас, Ингрид, внутри у меня вдруг шевельнулось то же чувство. Это как отголосок юности. Вы понимаете меня?..
— Любовь, которая очень плохо кончится, — негромко проговорила Ингрид. — Вы это имеете в виду, Виктор?
— Кажется, да.
— Вы решили меня напугать? — вопрос прозвучал почти неслышно, только по шевелению губ Мишин догадался, о чем спрашивает девушка.
— Боже упаси, Ингрид! — Виктор тряхнул головой, от чего его соломенная шевелюра, как в замедленной съемке, взлетела и плавно опустилась. — Просто я пытался объяснить вам, зачем позвонил вчера так поздно… И почему приехал бы на эту встречу в любом случае, где бы ни находился.
— Но вы ведь знаете, как кончится эта книга?
— Я все еще не теряю надежду на хороший финал. Когда все остаются живы и счастливы. Я бы на месте Ремарка так и написал бы…
— Американцы додумались до этого раньше вас лет на тридцать, Виктор, — Ингрид печально улыбнулась. — Перед войной в Голливуде экранизировали «Три товарища». Так вот, по версии американцев, в финале Пат не умирает. Правда, из-за этого им пришлось выбросить эпизод, когда Роберт швыряет свои часы о стену. Какой смысл останавливать время, если все и так хорошо?
— Значит, вы видели этот фильм?
— Да.
— И вам он не понравился?
— Когда я его посмотрела, то нет, не понравился. Но сейчас, выслушав вашу версию, я начинаю находить в ней что-то симпатичное. Вполне возможно, тогда я была просто слишком привередлива…
— А теперь вы подыгрываете мне, Ингрид?
— Вы женаты, Виктор?
— Был женат. Хотя вполне допускаю, что та женщина, с которой я состоял в официальном браке, по-прежнему думает, что все еще можно исправить.
— А исправить ничего нельзя?
— Исправлять нечего! — Витяня мотнул головой и прикурил очередную сигарету. — Ошибка была изначальной. Тот самый случай, когда никто не виноват, когда оба — совершенно правы…
— Я знаю, вы говорите правду, — Ингрид кивнула головой, словно отвечая на собственный вопрос.
— Вы сказали, что мне не подходит мое имя. А что еще мне не подходит, Ингрид?
— Вы и вправду хотите это знать? — тихо спросила женщина.
— Да, хочу.
— Почему?
— В ваших интуитивных озарениях есть своеобразная красота. Или очарование, если хотите…
— А вы не испугаетесь?
— Нет, — покачал головой Мишин. — Я вообще-то мало чего боюсь.
Ингрид окинула Мишина таким пронзительным взглядом, что внутри у него словно все оборвалось. Но это не был ни страх, ни предчувствие беды… Колдовская манера Ингрид говорить то, чего она знать никак не могла, действовала на Мишина как наркоз — расслабляющий, покойный…
— Вам, Виктор, не подходит практически все, — быстро, точно стремясь избавиться от выполнения неприятной процедуры, заговорила девушка. — Вам не подходит этот бар… Покрой вашего костюма… Копенгаген… Ваше происхождение и язык, на котором вы говорите… Друг моего отца, с которым вы общались у меня дома, вам тоже очень не подходит. Он, по-моему, не подходит вам больше всего… Цюрих, откуда вы прилетели, вам тоже не подходит… Это все не ваше, это все словно с чужого плеча и вам это в тягость… Вы мучаетесь от того, что вынуждены носить чужое, что лишены возможности быть собой…
— Но что-то же должно мне подходить?
— Машина, на которой вы собирались приехать в Копенгаген, если бы не летали самолеты.
— А вы, Ингрид? — негромко спросил Витяня. — Вы мне тоже не подходите? Вы тоже с чужого плеча?
— О нет! Как раз я вам очень даже подхожу, — несмотря на то что девушка улыбалась, говорила она совершенно серьезно.
— Почему?
— Наверное, потому, что я и сама-то не очень подхожу к своей жизни. В этом плане мы с вами чем-то похожи…
— Вы мне льстите, — пробормотал Мишин, закуривая очередной «Житан» без фильтра.
— Ничуть! — Темные глаза Ингрид влажно блеснули. — Я чувствую в вас прилив какого-то чувства к себе. Вполне возможно, с вашей стороны это очень даже серьезно… Да и сама я сейчас явно не в своей лучшей форме. Отвечаю на ночные звонки… Как старшеклассница срываюсь на свидание… Разговариваю с совершенно посторонним мужчиной о вещах, которые даже очень близкому человеку не всегда скажешь… Меня ведь воспитывал отец, Виктор. Если, конечно, круглосуточное пребывание в четырех стенах наедине с Гизеллой можно назвать воспитанием единственной дочери…
— А кто такая Гизелла?
— Моя нянька. И единственная женщина в нашей семье после гибели матери.
— Почему единственная? А вы, Ингрид?
— Я? Боже упаси! Право быть женщиной мне предстояло заслужить. Когда я была совсем уже взрослой девушкой, после окончания школы, и впервые в жизни накрасила губы, чтобы пойти на самую обычную вечеринку с друзьями, мой отец сказал: «Немедленно сотри с губ эту гадость! И помни: женщина — это прежде всего гармония духовности, нравственная чистота, которой претят все эти шаманские ритуалы с окрасом лица и волос, стыкующиеся с бессмысленными кусочками металла в ушах и на пальцах…» Вы знаете, Виктор, несмотря на то, что мой отец был прекрасным архитектором и созидание вместе с чувством прекрасного было заложено в нем от рождения, никто не умел так уничтожать… Впрочем, возможно, отец просто отыгрывался на мне. Мама ведь умерла совсем молодой…
