Я спасу тебя от бури - Мартин Чарльз (бесплатные серии книг .txt) 📗
– Чему ты научился?
Я вдохнул запах дыма.
– Сначала бей сильнейшего, и бей со всей силы.
Он кивнул и прищурился.
– Если это не сработает, будь готов ударить еще. Что бы ты ни делал, думай о том, что это может не сработать. Так ты всегда будешь на один шаг впереди. Потом, если все получится… – он улыбнулся, – то будь благодарен.
Он еще раз глубоко затянулся; кончик сигареты вспыхнул рубиновым огнем.
– Что еще?
– То, что они большие, еще не делает их крутыми.
– Иногда это верно. – Он снова улыбнулся. – Но иногда они оказываются большими и крутыми. Каждый раз по-разному. – Он выпустил дым изо рта. – Что-нибудь еще?
Через оконное стекло я видел, что Дыра и Кастет по-прежнему сидят на полу в гараже. Бабушка посадила Забияку на крыльцо и вручила ему полотенце со льдом, которое он прижимал к лицу. Он кашлял и сплевывал кровь. Краешком глаза я покосился на отца. Начищенные сапоги, изготовленные человеком по имени Дампс, которого он посадил в тюрьму, накрахмаленные джинсы, кожаный ремень двойной толщины, белая рубашка на пуговицах и белая шляпа. Его пистолет «лебэр» 45-го калибра висел на правом бедре в черной кобуре фирмы «Милт Спаркс», отполированная до блеска звезда рейнджера красовалась на левом кармане рубашки.
– Отец, мне было страшно, – прошептал я, не глядя на него.
Он рассмеялся, швырнул окурок в пыль и раздавил носком сапога. Он опустился на колени, глядя на меня. По пятницам он брал меня в драйв-ин [18], где мы смотрели старые фильмы с Джоном Уэйном. Мы могли цитировать целые сцены. Он улыбнулся.
– Помни, мужество – это когда ты напуган до смерти…
– …И все равно садишься в седло, – закончил я.
Он откинул волосы, упавшие мне на глаза.
– Быть испуганным – совершенно нормально. Если ты не боишься, то можешь стать самоуверенным и вляпаться в крупные неприятности. Можешь поверить, что бояться – это хорошо.
– Ты когда-нибудь боялся?
– Я постоянно боюсь.
– Но… ты же техасский рейнджер.
Мы сели, прислонившись к гаражу.
– Рейнджеры тоже боятся.
– В самом деле?
– Да.
– Чего ты боишься?
Он усмехнулся.
– Отрабатывай правый крюк. – Он указал на крыльцо кивком через плечо. – Или, если понадобится, сосредоточья на прямом хуке.
Я кивал, как будто прекрасно понимал, о чем речь.
Он положил руку мне на плечо. Отец вообще мало говорил. После того как его не стало, я убедился в том, что, когда он открывал рот, к его словам стоило прислушаться.
– Иногда мы оказываемся единственными, кто стоит на пути у плохих парней. – Он посмотрел на пастбище за оградой. – Если не мы, то кто? Кто заступится за людей, которые не в состоянии заступиться за себя или за тех, кого они любят? – Он покачал головой и сплюнул. – Меня здесь поставили не для того, чтобы поджимать хвост и убегать.
Нас окружало несколько сотен акров плоской равнины Техаса. Ничего, кроме борозд и ряда деревьев на ровной поверхности.
– Нравится тебе это или нет, – он провел черту в пыли носком сапога, – но мы находимся на поле боя. Так повелось с тех пор, как Каин убил Авеля. И не нужно усложнять вещи. Серого не существует; есть только черное и белое. Добро против зла. Ты можешь поменять стороны прямо сейчас, если захочешь. – Он поднял мою руку и посмотрел на костяшки пальцев. Из-под содранной кожи проступала кровь. – Те ребята сейчас заново рассматривают свой выбор.
Я кивнул, сглотнув комок в горле, и посмотрел на его пистолет. Он заметил это.
– Оружие не делает тебя правым. Ты занимаешь правую или неправую сторону задолго до того, как начинаешь пользоваться этой штукой. В сущности, если ты не прав, оружие принесет тебе одни неприятности. Но если ты прав… это поможет тебе уравнять шансы. Говорят, что Бог создал людей, но Сэм Кольт сделал их равными. – Он похлопал себя по бедру. – Потом появился Джон Браунинг и сделал одних людей лучше других. – Он помедлил. – Да, и тебе предстоит узнать, что шансы обычно складываются не в нашу пользу. Помни об этом.
Отец замолчал, глядя на поле. Потом он повернулся, снял свою белую шляпу и вручил мне. – Иди своим путем, и однажды наступит день, когда твой выбор будет касаться не только тебя. Когда ты будешь единственным, кто стоит между человеком, который не может защитить себя, и кем-то по-настоящему плохим. Некоторым людям все равно. Некоторые проходят мимо. Некоторые лгут и трусят. А некоторые из нас, ну…
Солнце садилось на краю Техаса. Мы смотрели на закат.
Он заговорил, глядя перед собой:
– Когда я присоединился к рейнджерам, твой дед подвел меня к изгороди, и мы долго просидели там. Он сказал, что служил в пехоте во время Второй мировой войны. Штурмовал несколько пляжей. Он рассказал, как во время Арденнской операции в Бельгии дела обернулись совсем плохо. Было холодно, шел снег, их почти окружили. Они вступили в бой, который шел всю ночь. Утром он выглянул из траншеи и увидел, что многие его боевые товарищи лежат на виду, мертвые или раненые. Немцы расстреливали их на выбор. Приполз его лейтенант и приказал ему принести носилки. Он это сделал. Вечером пришлось разгибать его отмороженные пальцы, чтобы оторвать их от ручек. – Он помедлил и кивнул. – Иногда самая мужественная вещь, какую человек может сделать на поле боя, – это спасение раненых. – Он покачал головой и сплюнул. – Но не надо морочить себя: в этом нет ничего славного и геройского. Это просто выбор.
Я посмотрел на него.
– Тебе когда-нибудь приходилось делать такой выбор?
Я видел, что ему не хочется отвечать. Мне понадобились годы, чтобы понять смысл его ответа. Наконец он прошептал:
– Ежедневно.
Глава 12
Дорогой Бог,
ты этому не поверишь. Не уверена, что я сама верю.
Мы были на стоянке для грузовиков и пытались как-то раздобыть деньги, когда появился Билли и попытался похитить нас. Я так испугалась, что описалась в его фургоне.
Потом, когда я уже думала, что Билли будет делать с нами, что захочет, появился человек, который помог нам. Его зовут Тайлер, но думаю, ты уже знаешь это. Еще у него есть прозвище Ковбой. Он носит шляпу. В общем, он стукнул Билли по голове, потом связал его и бросил в кусты. Потом он донес маму на руках до своего автомобиля. Должно быть, он настоящий силач. А потом он дал маме пистолет и сказал, чтобы она стреляла во всех, кроме него.
Не знаю, что собиралась сделать мама. Когда он отошел, она вышла из автомобиля и стала расхаживать взад-вперед, как будто не знала, что делать. Она сжимала пистолет, размахивала им и бормотала себе под нос. Но через несколько минут она вернулась в автомобиль, обняла меня и сказала, что все будет в порядке. Что нам нужно только избавиться от Билли и что этот человек – наш билет на выход. Потом она посмотрела на меня и сказала: «Малышка, если тот человек вернется сюда и хотя бы прикоснется к тебе, я выстрелю ему в лицо».
Иногда мне кажется, что мама воспринимает все тяжелее, чем есть на самом деле. Может быть, иногда она чувствует все плохое, что происходит с нами обеими. Как будто она чувствует сразу за меня и за себя, и все это обваливается на нее. Поэтому я поверила, когда она сказала, что выстрелит ему в лицо. Потому что с нее уже достаточно плохих вещей.
Когда он вернулся, мама сказала, чтобы я сидела тихо и ничего не говорила, хотя я и так не собиралась ничего говорить. Она сказала, что перестала доверять мужчинам, и добавила, что будет проклята – вообще-то, она сказала другое, но я не могу повторить здесь это слово, – если назовет ему наши настоящие имена. Так она и сделала: она назвала себя Виргинией, а меня Эммой. Я должна была делать вид, будто это правда. Мы обе знали, что это не настоящие имена, но мы ничего не знали об этом мужчине, а до сих пор нам не слишком везло с мужчинами, и я решила, что это ложь во спасение, хотя потом она сказала ему, как нас зовут на самом деле. Я имею в виду, что когда мама сказала это, я не стала возражать ей. Это делает меня сообщницей – я видела это по телевизору, а потом посмотрела в словаре – это значит, что я ничего не делала, но знала, а это все равно что делала, поэтому я и написала об этом.