Герой империи. Сражение за инициативу - Михайловский Александр (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
При этом и меня, и фельдмаршала Клюге, как и многих других, терзают смутные сомнения по поводу того, надо ли нам вообще лить кровь германских солдат в этой безнадежной войне… На фоне угрозы уничтожения Германии и самих немцев второе место в единой и единственной империи человечества кажется нам вполне достойным того, чтобы за него побороться. Мы уже знаем (а если о чем не знаем, то догадываемся), что ефрейтор решил отдать Германию имперцам и русским только в виде развалин, заваленных трупами наших женщин и детей, потому что мы, мужчины, должны погибнуть еще раньше. Но нам такое развитие событий не нравится. Нам необходимо только вступить в переговоры и получить от противоположной стороны надлежащие гарантии (как для себя лично, так и для всего германского народа) того, что в Германии после капитуляции будут установлены именно имперские, а не большевистские порядки. Мы хотим сохранить свободу для частного предпринимательства и быть уверенными, что люди, не замешанные ни в какие преступления, смогут сохранить собственность и положение в обществе. Фельдмаршал фон Клюге говорит, что как только он получит ответы на все интересующие его вопросы, эта война закончится так же неожиданно, как и началась, а несчастный ефрейтор «нечаянно» уйдет в небытие. Он не оправдал доверия нации и потому должен умереть – во имя того, чтобы жили все остальные немцы… Аминь.
19 августа 1941 года, полдень мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».
генерал-полковник вермахта Гейнц Гудериан (военнопленный).
Стихотворения Лермонтова о сидящем в темнице горном орле Гейнц Гудериан не знал, но ощущал нечто подобное описанному русским поэтом. Подбили на самом взлете, оторвали от любимого дела, засунули в камеру без окон, кормят три раза в день отборными русскими народными блюдами… и даже не допрашивают. Не до тебя, мол, сейчас.
Быстроходный Гейнц мерил свою маленькую камеру шагами и думал, что это все чудовищно, невыносимо и оскорбительно. Его, величайшего гения танковой войны, поймали, можно сказать, на поле боя, спеленали по рукам и ногам, а потом засунули в кутузку, будто кадета-первогодка, прошрафившегося пьяным дебошем и оскорблением старшего по званию.
Тут, в логове пришельцев, он ничего толком и не видел, – только своих конвоирш (вот это женщины!) и коридоры, по которым его провели от шлюза до двери камеры в корабельной тюрьме. Впрочем, такой же интерьер можно было бы организовать и где-нибудь на Земле (так думал Гудериан, и эта мысль его почему-то немного успокаивала) – для этого достаточно было бы обзавестись подземным ангаром, стены коридоров оборудовать искусственной вентиляцией, обшить матово блестящим металлом, а в качестве светильников использовать лампы неизвестного типа… Одних только этих удивительных ламп, источающих чистый и холодный белый свет, вполне хватало для того, чтобы показать, что он в плену именно у пришельцев, а не оказался передан разведке большевиков.
Перемены в судьбе немецкого генерала наметились после завершения Приграничного сражения, когда все четыре арьергардные советские группировки, рыча и огрызаясь на наседающие передовые германские части, уже отошли на восток, к основному рубежу обороны. Советское командование с помощью новых союзников сумело выиграть время для развертывания Западного фронта второго формирования, а главная ударная группировка дейчей понесла тяжелые (на самом деле невосполнимые) потери, после чего у Ватилы Бе появилось время заняться новой игрушкой. Тем более что к тому моменту и сам Гудериан, качественно промаринованный в полном одиночестве, достаточно размяк и уже был готов к предстоящему разговору со своими пленителями.
Да уж – больше месяца Быстроходный Гейнц не видел ни одного человеческого лица и не слышал ничего, кроме звуков собственного голоса. Сейчас, чтобы не сойти с ума, он заговорил бы и с фонарным столбом, а не то что с офицером противника. Разумеется, он клялся сам себе, что не выдаст на этом допросе никаких тайн, но тут же приходил к пониманию, что если бы его похитителям были интересны какие-нибудь военные или государственные тайны, то его уже давно бы допросили без всяких сантиментов и выжали из него все сведения буквально досуха. Но так как допросов не было, то выходило, что пришельцам, сражающимся на стороне большевиков, и так ведомы все мыслимые и немыслимые тайны Третьего Рейха… На самом деле было еще не время.
В связи с подготовкой грядущего Смоленского сражения Ватила Бе снова отложила беседу со своим пленником и вспомнила о нем только сейчас, после того как появившийся на горизонте «Корсар» напомнил, что ставка в этой игре значительно больше, чем победа правильной стороны во внутрипланетарной войне. В схватке с кланами эйджел новорожденной Империи потребуются все, какие только возможно, человеческие ресурсы.
И вот, спустя полтора месяца с момента пленения (Гудериан, как всякий приличный пленник, делал на стене отметки пуговицей от мундира), впервые за все время дверь камеры раскрылась…
Перед взором пленника предстала особа, которую тот меньше всего ожидал тут увидеть. И это буквально ошеломило его – настолько, что он мог только молча моргать, глядя на странное существо явно женского пола, которое взиралло на него с холодным равнодушием. В представлении генерала вражеский командующий должен был быть подтянутым мускулистым мужчиной европейского облика, с жесткими «орлиными» чертами лица и суровым взглядом серых глаз – именно такого он и ожидал увидеть изо дня в день. Этот образ настолько закрепился в его воображении, что появление Ватилы Бе (а это была именно она во всем блеске своей внеземной красоты) привело его в сильнейшее замешательство, какое ему крайне редко приходилось испытывать. Подумать только – девица! Высокая, с ярко-рыжими волосами, с матовой кожей темно-серого цвета и длинным тонким хвостом, украшенным кокетливой кисточкой… Да-да, действительно хвост, это не обман зрения и не галлюцинация… Нет, мундир с орденскими планками и нашивками в данном случае тоже имел место, но несчастный просто не обратил на него внимания, совершенно сбитый с толку внешним обликом визитерши. Чего уж там говорить – каперанга Малинина, в полной парадной форме, при всех орденских планках и нашивках, он бы легко воспринял в качестве противника-победителя… А вот эта «женщина» в его шаблоны не вписывалась, разрывая их с ужасным треском. Впрочем, генерал, невзирая на одолевшую его оторопь, не мог не отметить, что эта «дама» по-своему весьма хороша собой, как-то демонически, по-адски привлекательна… Она выглядела достаточно молодой – об этом говорила ее плавная грация и юное лицо; и лишь в глазах ее отчетливо светилось что-то древнее и мудрое, нечеловеческое… И из-за этого свойства Гудериан старался не встречаться с ней взглядом – он не желал чувствовать себя подобно кролику перед удавом… Но все же удержаться не мог.
Если бы он был искренне верующим, то, наверное, испытал бы непреодолимое желание завопить: «Изыди, нечистая сила!» и принялся бы истово осенять себя крестом (как это положено у католиков и протестантов – слева направо). Но в Бога Гудериан не верил. Иначе каким образом, фактически создавая с нуля германские панцерваффе (танковые войска) он дал им в качестве эмблемы череп со скрещенными костями (так называемая «Мертвая голова»)? Из-за черных комбинезонов да черепов на пилотках и фуражках советские солдаты частенько принимали панцерманов за эсесовцев, в силу чего, взяв в плен, расстреливали их без всякой процедуры у первого попавшегося куста…
Но сейчас он, конечно же, и не думал об этом. И уж тем более ему не пришло в голову молиться или еще как-то взывать к Господу. Гудериан чувствовал себя обреченным; холодный ужас растекался по его спине липкими струйками. Ему представилось, что это исчадие пришло за ним лично, чтобы за все грехи утащить прямо в ад к своему ужасному господину, который уже ждет его, кровожадно ухмыляясь и раскрыв в смертельном объятии свои когтистые лапы…