Василий Шульгин - Рыбас Святослав Юрьевич (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗

Николай II продолжал политику своего отца, Александра III: главная идея развития России заключалась в синтезе современной техники и технологии с русскими национальными традициями. Очевидная нелюбовь Николая II к Петру Великому отражала смену государственной идеологии: сложившийся в петровское время светский образ просвещенного монарха, основного носителя европейских ценностей, сменился другим образом — религиозным, тяготеющим к традициям Московского царства. Это не могло не привести к столкновению с европеизированной элитой страны и стало источником неразрешимого идейного конфликта.

Успехи александровского периода в экономике были для Николая II залогом необходимости продолжать этот курс. Весь вопрос заключался в масштабах его личности, в способности железной рукой удерживать баланс государственных сил.

Первая дума оказалась откровенно оппозиционной, больше половины депутатов были настроены по-боевому. Наиболее организованной силой являлись конституционные демократы. И хотя в Думе было 200 консервативно настроенных «царелюбивых» крестьян, но для них главным была не политика, а скорейшее решение земельного вопроса. Понятно, что эта молчаливая сила пошла за кадетами, в программе которых вопрос решался принудительной экспроприацией земель крупных и даже мелких собственников.

Например, в 1902 году дворянин Павел Николаевич Милюков, помещик, историк, ученик В. О. Ключевского, будущий председатель парламентской партии конституционных демократов, высказался так: «Еще два-три покушения на царских министров, и у нас будет конституция» ^[45].

И Милюков в один из периодов станет союзником Шульгина…

За несколько дней до открытия Думы проходил II съезд кадетской партии, и во время заседания с трибуны сообщили новость: убит киевский генерал-губернатор А. П. Игнатьев. Раздались аплодисменты.

Тотчас возмущенные голоса обрушились на аплодирующих будущих депутатов Думы. Но факт остается фактом, народные избранники не собирались осуждать террор.

Как отреагировал на это «Киевлянин», нетрудно понять. Должно быть, тогда Шульгину пришла мысль, что в столице не хватает настоящих монархистов. Однако от Волынской губернии среди избранных депутатов были одни только польские помещики.

Председателем Первой Государственной думы был избран кадет, профессор римского права С. А. Муромцев. Заняв свое кресло, он на первом же заседании вне всякой очереди предоставил слово коллеге по партии И. И. Петрункевичу.

Тот нанес сильнейший удар по правительству и по государственным устоям: он потребовал объявления политической амнистии. («Долг совести, долг чести требует, чтобы первое свободное слово, сказанное с этой трибуны, было посвящено тем, кто добивался русских политических свобод… Свободная Россия требует освобождения всех, кто пострадал за свободу».)

Призыв Думы амнистировать террористов сочетался с нежеланием думцев морально осудить терроризм.

(Всего за три года революции было совершено 26 628 террористических актов, погибли 669 человек, свыше двух тысяч ранено. По приказу Николая II для борьбы с террористами были учреждены военно-полевые суды, в порядке упрощенного судопроизводства (в 24 часа) террористов стали вешать и расстреливать. В 1905–1913 годах был приговорен к смертной казни 6871 человек, казнен 2981 человек.)

Между тем Дума подготовила «адрес на высочайшее имя», в него фактически вошла вся программа кадетов: упразднить Государственный совет, установить ответственность министров перед Думой, всеобщее голосование, свободу собраний, печати, свободу совести, отмену сословных привилегий, перераспределить помещичьи, казенные и монастырские земли и, наконец, провести политическую амнистию.

В ответ премьер-министр И. Л. Горемыкин (сменивший утратившего опору справа и слева Витте) огласил в Думе правительственную декларацию: «Высказанные Думой пожелания частью выходят за пределы ее компетенции, частью не разделяются правительством, а аграрная реформа, основанная на принудительном отчуждении частновладельческих земель, является, безусловно, недопустимой». Кроме того, Совет министров считал, что «благу страны не отвечало бы в настоящее смутное время помилование преступников, участвовавших в убийствах, грабежах и насилиях».

Дума возмутилась и приняла резолюцию о недоверии правительству, которая мало что значила.

А. С. Суворин отметил, что раскололась основа дворянской империи: «Сам Чехов — русский человек до мозга костей. Не дворянин по рождению, он не плюет на дворянскую жизнь, на дворянский быт, как многие другие, а относится к ним с чувством глубокого русского человека, который сознает, что разрушается нечто важное, разрушается, может быть, по исторической необходимости, но все-таки — это трагедия русской жизни, а не комедия и не забава. Отрезаются прочь хорошие части русского тела в то время, когда жизнь нуждается в крепких, в образованных основах. Умирать мы умеем, но бороться еще не выучились, умирать с надеждой на воскресение, на лучшую жизнь. Поэтическое чувство многое подсказывает Чехову, чего, может быть, толпа и не разумеет вполне» ^[46].

Выступая перед думцами, заместитель министра внутренних дел Владимир Иосифович Гурко, сын фельдмаршала, героя Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, сказал, что даже при отчуждении всех помещичьих земель крестьяне получили бы незначительную прибавку (около десятины на человека), но тогда была бы для них утрачена возможность сторонних заработков в крупных помещичьих хозяйствах, очень важных в крестьянской экономике.

Читая эту полемику, Шульгин и Пихно знали, что Гурко сказал правду. И «Киевлянин» тотчас откликнулся. Несомненно, основной прибавочный продукт в деревне давали крупные дворянские хозяйства.

Возражал Гурко кадет М. Я. Герценштейн и, не найдя убедительных доводов, произнес роковые слова, которые многие восприняли как оскорбление: «Или вам мало майской иллюминации, которая унесла в Саратовской губернии 150 усадеб?»

Герценштейн был евреем, и учитывая остроту еврейского вопроса и то, что среди террористов было много евреев, его слова приобрели дополнительную угрожающую окраску. Через несколько недель он был застрелен. Молва приписала убийство Союзу русского народа, хотя сами правые всячески отрицали это.

Впрочем, СРН не был террористической или погромной организацией. Он возник как дворянский ответ на вызов виттевской индустриализации и политических трансформаций последнего времени. Не национальный вопрос, а вопрос «русского» государственного устройства был главным в программах СРН. Как пишет современный исследователь Максим Размолодин, «…обращение правомонархистов к террористическим действиям в большинстве своем происходило как ответная реакция на массовые революционные проявления, угрожавшие основам государственного строя. Даже вполне укоренившееся в отечественной историографии мнение о причастности СРН к убийствам М. Я. Герценштейна, Г. Б. Иолосса и А. Л. Караваева ставится в современных исследованиях под сомнение».

Глава девятая

Шульгин имел прямое отношение к Союзу русского народа, был почетным председателем Острожского уездного отделения союза. Однако, как ни удивительно, настоящим черносотенцем он не стал, так как СРН, выступая в защиту традиционной монархии и православия, был принципиальным противником законодательной Думы.

А Шульгин был сторонником парламентаризма, при этом подчеркивал, что является националистом и монархистом.

Символично, что стихотворение Шульгина «Пал богатырь. На пир кровавый…» стало поэтическим эпиграфом «Книги русской скорби», посвященной памяти погибших от революционного террора. Эта книжная серия издавалась по инициативе Русского народного союза имени Михаила Архангела в 1908–1914 годах. Председателем редакционной комиссии являлся В. М. Пуришкевич, Шульгин был ее членом.