Троянская тайна - Воронин Андрей Николаевич (мир книг .TXT) 📗
Словом, если бы Федор Филиппович, взявшись перечислять качества, которые он хотел бы видеть в своем эксперте-искусствоведе, потрудился записать их на бумажке, у Глеба, по крайней мере, сейчас нашлось бы занятие – сидеть и вычеркивать их одно за другим в порядке обнаружения. В связи с этим у него возникло подозрение, что файл с информацией об обоих Андроновых попал ему на глаза не случайно, а был аккуратно подсунут Федором Филипповичем, который давно держал дочь знаменитого профессора на примете. (Тут Федор Филиппович сделал невинное лицо и развел руками.)
До Третьяковки они долетели в мгновение ока, чему Глеб втайне обрадовался. Но тут выяснилось, что Макарова на работе нет – вчера, сразу после ухода Ирины Константиновны, он тоже ушел, сославшись на плохое самочувствие и боли в суставах. Сегодня он на работу не вышел – видимо, приболел.
Адреса Федора Кузьмича Макарова Ирина Андронова не знала, но раздобыла его с поистине волшебной скоростью, без неизбежных в подобных случаях вопросов и косых, подозрительных взглядов. Глеб мысленно вычеркнул из своего воображаемого списка еще один пункт: она знала все входы и выходы в мире искусства. Не являясь сотрудницей галереи, она знала здесь каждого в лицо и по фамилии и, кажется, пользовалась всеобщим уважением.
Они отправились к Макарову домой, совершив еще один бешеный рывок по оживленным московским улицам. Макаров, как оказалось, жил в одной из новомодных элитных башен, недавно возведенной в двух шагах от центра. Глеба это немного удивило: он никогда не думал, что скромным музейным реставраторам так много платят. Впрочем, Андронова также выглядела удивленной и слегка сбитой с толку, и на ее красивом лице то и дело мелькало выражение хмурой озабоченности: похоже было, что она что-то такое обдумывает.
Еще сильнее Ирина Константиновна задумалась, когда, поднявшись на седьмой этаж в сверкающем зеркалами и полированным алюминием лифте, они обнаружили на двери квартиры "дяди Феди" желтую пластилиновую печать. По правде говоря, Андронова не только удивилась, но и явно испугалась. А посмотрела она на Глеба так, словно это он лично упрятал ни в чем не повинного Федора Кузьмича в следственный изолятор Лубянки и приехал сюда затем лишь, чтобы полюбоваться ее, Ирины Андроновой, реакцией.
Тут Сиверов взялся за дело, поскольку оно как раз было по его части. Он внимательно изучил надпись на печати, а затем, спустившись вниз, с пристрастием допросил дремавшего в вестибюле охранника. Удостоверение офицера ФСБ произвело должное впечатление, и охранник четко отрапортовал, что вчера после обеда нужного им человека зарезал по пьяному делу собутыльник и что квартиру опечатала милиция, которая и забрала тело. "Восемнадцать ножевых ран!" – упиваясь собственной информированностью, торжественно провозгласил этот болван, не замечая, что стоящая перед ним женщина близка к обмороку.
Глеб погнал идиота за стаканом воды и, поскольку на улице стояла адская жара, проветрил Андронову под струей ледяного воздуха, истекавшей из установленного в вестибюле мощного заграничного кондиционера. Проветривалась она совсем недолго, а выпив воды, оправилась и сердито вырвала у Глеба локоть, за который тот ее на всякий случай придерживал.
Сиверов не обиделся: известие было не из тех, которые легко переварить.
Узнав у охранника адрес, они отправились в отделение милиции (Андронова опять не пожелала пустить Глеба за руль, ограничившись тем, что стрельнула у него сигаретку и выкурила до самого фильтра, прежде чем запустить двигатель).
В отделении им довольно быстро удалось установить, что дело об убийстве реставратора Макарова уже практически закрыто: убийца найден, вина его доказывается неопровержимыми уликами, хотя окончательные выводы можно будет сделать только по окончании судебно-медицинской экспертизы. Федора Кузьмича Макарова зарезал во время пьяной ссоры его молодой коллега Алексей Колесников. Вернувшись сразу после совершения убийства к себе домой, Колесников, по всей видимости, протрезвел, ужаснулся содеянному и в припадке раскаяния покончил с собой, вскрыв себе вены в ванне с горячей водой. Он оставил предсмертную записку, в которой полностью признавал свою вину, просил у всех прощения и заявлял, что не может жить с такой тяжестью на сердце. Поскольку перед погружением в ванну он принял для храбрости полбутылки шведской водки "Абсолют", никого не удивило то обстоятельство, что записка была написана кривыми, валящимися в разные стороны печатными буквами. В квартире Колесникова была обнаружена куртка, которую в день убийства приметил на госте Макарова охранник, вся испачканная кровью, предположительно принадлежавшей Макарову. Кроме того, охранник запомнил номер машины Колесникова. Правда, будучи вызванным в морг для опознания, он только развел руками: в тот день шел сильный дождь, и, когда убийца вбежал в подъезд, на голове у него красовался нахлобученный вместо капюшона черный полиэтиленовый пакет. Этот пакет в сочетании с оранжевой курткой, дорогой машиной (практически новая, с иголочки, "мазда-626" 2004 года выпуска) полностью отвлек внимание охранника от лица посетителя. Он запомнил голос, но опознать покойника по голосу еще никому не удавалось, и охранника отпустили с миром. К тому же опознание было не так уж важно: других гостей у Макарова в тот день не было, а то, что к старику приходил именно Колесников, подтверждалось отпечатками его пальцев, оставленными на бутылках, стакане и рукоятке ножа, которым было совершено убийство.
– А ты неплохо поработал, – заметил Федор Филиппович. – Выбить из этих районных сыскарей такие подробности наверняка было непросто. Насколько я знаю, удостоверение ФСБ на них действует, как красная тряпка на быка. Все-то им кажется, что мы норовим их руками жар загрести...
– Именно так они и считают, – согласился Глеб. – И не без оснований, между прочим.
Он закурил новую сигарету, встал, скрипнув пружинами, из кресла, подошел к окну и, повозившись с задвижкой, открыл форточку. В комнату потянуло сухим жаром, как из печки.
– Только я тут ни при чем, – продолжал Глеб, возвращаясь в кресло. – Это все она, Ирина... гм... Константиновна.
– То есть как это? – удивился генерал, и Сиверов не понял, было это удивление притворным или искренним.
– Да очень просто! Никто мне не собирался ничего говорить – по крайней мере, сразу. Знаете, как они умеют? Идешь от сержанта к старшине, от старшины к прапорщику, и каждый признает, что ты, как офицер ФСБ, полностью в своем праве, но вот начальство – как оно, понимаешь, посмотрит? У вас дела государственные, а мы – люди маленькие, нам лишний раз свою задницу подставлять незачем, от этого никому не лучше – ни нам, ни государству... И каждый скребет в затылке, каждый листает какие-то свои талмуды, думает о чем-то – вернее, делает вид, что думает, а на самом деле ждет, когда ты наконец уйдешь и оставишь его в покое, давить прыщи на толстой морде... И каждый куда-то звонит, и никого не может застать, а если застает, то сначала битый час треплется о вчерашнем футболе или о рыбалке, потом якобы забывает о тебе, кладет трубку, спохватывается, начинает звонить опять, а там либо уже занято, либо вообще никого нет... Словом, динамо крутят, вы же знаете, как это бывает.
– Не думал, что тебя это может остановить, – заметил Потапчук.
– А что прикажете делать – стрелять? Да они меня и не остановили, не на того, знаете ли, напали. До кабинета начальника я дошел, в общем-то, без проблем, а вот там уперся. Сидит, знаете, такая харя в полковничьих погонах и ничего не хочет слышать. Результаты экспертизы еще не готовы, разглашать тайну следствия считаю преждевременным, и вообще, какие вам нужны результаты всего через сутки после убийства? Что я вам – старик Хоттабыч? Я уже начал понимать, что придется, наверное, действовать через вас, по официальным каналам, и тут наша Ирина Константиновна встает, вежливо извиняется и неторопливо, так, знаете ли, будто на прогулке, удаляется за дверь. Не было ее, наверное, минуты две. Потом постучалась, вошла, снова извинилась и села на место, как ни в чем не бывало. Я, признаться, не понял, куда она ходила. Туалет у них там в другом конце коридора, да и не такая это птица, чтобы в ментовке сортиры посещать, тем более что несет оттуда по всему коридору – труба у них, что ли, прохудилась?
