Поводырь - Дай Андрей (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗

Тост за его императорское высочество наследника престола. Под пельмени. Хорошая примета. Нужно пить. И скорее, скорее, скорее к ним, к моим обожаемым и нежно любимым. Тугое тесто. Все такие ладненькие, шершавые, подсушенные на морозе. Их бы еще в майонез макнуть, но и так тоже неплохо. Даже просто замечательно! Свинина и… Не может быть! Неужели лосятина? Может, и зубрятина. Слышал, до революции в Алтайских горах еще водились какие-то крупные рогатые…

Все. Не могу больше. Пузо раздулось, как барабан. Пора заканчивать этот праздник живота. А то еще рюмки три-четыре – и я их всех полюблю. Все эти наглые, зажравшиеся на хлебном месте морды.

– Благодарю за честь, – встаю. Все сдергивают с шей салфетки и тоже подскакивают. – Господа, до встречи завтра к полудню.

Чиновники подходят прикоснуться к руке. Крепко пожать никто не рискует. Я все еще столичное чудо, хрупкое и непонятное своей чуждостью. А может, и не принято у них…

Хочется сигарету. Никогда не курил. В юности спорт, потом политика. Здоровье нации и все такое. Иногда. Пара затяжек под рюмочку… Боюсь спрашивать. Вдруг сюда табак везут из Питера? И стоит он, как «Боинг-747». Гера, не смейся. Ты меня тоже, бывает, забавляешь своими высказываниями. Ну ее, эту куряшку. Пойду прилягу…

На стене календарь. Прямо рядом с зеркалом. Как раньше не заметил? Двадцать третье февраля одна тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года. Воскресенье. Мясопустное заговенье. Понятия не имею, что это значит, да и знать не обязан. Я, слава всевышнему, лютеранин. Из всех заговений только морковкино и знаю. Хорошо, хоть не пост какой-нибудь. Хорош я был бы, если бы православным чиновникам на стол мясца положил. И злился бы потом сидел – чего не жрут, гады. Брезгуют угощением?!

Нужен секретарь. Желательно срочно. Такой пронырливый парнишка, чтобы знал много, а болтал чуть-чуть. В Томске-то я уже знал, к кому с этой темой подойти, но туда еще добраться нужно. Как бы не спалиться по дороге…

Двадцать третье февраля. День Советской армии. Вот и отпраздновал. Хотя вроде до Советов календарь был сдвинут куда-то… Старый Новый год вон аж куда уехал. Но ведь и праздную я пока один. Больше никто и не подозревает о том, что скоро может появиться лишний повод. Мужской день. День защитника Отечества. Весь год, блин, ты губки подкрашиваешь и юбку носишь, гомосятина позорная. А двадцать третьего февраля – фокус-покус – и ты защитник.

Может, и не будет здесь этого. Может, и не появятся Советы, не уедут за кордон двадцать миллионов русских. И не увезут с собой большую часть культуры. Салфетки вот эти за воротник, галоши поверх сапог, чтобы ковров в парадных не пачкать, дворников с бляхами на пузе и отвратительной чистотой во дворах… Я бы легко пожертвовал этим Днем защитника с Восьмым марта в придачу… Если бы все так просто было.

Гинтар легким движением руки сдернул мундир с плеч. Вот ведь может ходить совершенно бесшумно, когда хочет. Пришел, как привидение, забрал сюртук, или как его там, исчез. Это искусство тоже в восемнадцатом году за границу уйдет. Нет, прислужники и угодники останутся. А вот служаки – уйдут. Вместе с господами своими, угнетателями. И идею с собой унесут, что каждый на своем месте хорош. Что кому-то с пеленок в училища и институты суждено, чтоб потом в комиссиях заседать и мосты строить. А кому-то в услужение – великое знание постигать: как быть невидимым и полезным. И не может кухарка править Великой страной. Тем более если не хозяйка этой державе. Там у нее подгорит, тут сбежит… Потом придет Хозяин и пожурит – лет на десять без права переписки. Ибо нефиг. Кесарю – кесарево…

Цари – они тоже затейники те еще, но каждого десятого не отправляли железные дороги в тундре строить. Просто потому, что эти «десятые» – их собственность. Подданные. А кто же станет свое имущество в вечную мерзлоту закапывать?! Общее, колхозное, а значит, ничье – легко. Мне в бумагах предписывалось приготовить пересыльные пункты аж для – держитесь за стул – двух-трех тысяч ссыльных поляков. Гигантская толпа! Там наверняка каждый второй бунтовал, а в ссылку – две тысячи. Поди, еще расстреляли аж целых двоих… Кровавое самодержавие, блин. И ведь боятся. И царских тюрем боятся, и ссылки в дикую Сибирь. От ай-яй-яй из высочайших уст, поди, в обморок падают… Не с чем им еще сравнивать. Красные придут, такой порядок заведут, что царь невинным ангелом покажется…

А может, и не придут. Иначе зачем я здесь?

Во всем теле приятная истома, а сон не идет. Мысли лезут, строятся поротно, сбиваются в батальоны. Батальоны просят огня… Чего бы этакого сказать купчинам, чтобы не пошли – побежали заводы строить. Мне пресловутое благосостояние повышать нужно. Причем именно что народное. Со своим личным и так все в порядке. Мне нужно дать им интерес к чугунке. Чтобы им было куда и что везти. Был смысл ехать и покупать. И главное, чтобы было на что. Я хочу, чтобы урожаи у крестьян на корню скупали. Чтобы за каждой коровой ходили и вымя рулеткой мерили в ожидании молока. Чтобы кожи уже при рождении на скоте посчитаны были. Хочу, чтобы земледельцы могли сеялки и комбайны себе позволить и детей в гимназию отправляли. Чтобы не ситец, а шелк на платки бабам дарили.

Хочу, чтобы промышленники делать не успевали, а торговцы в очереди у конвейера стояли в ожидании товара. И чтобы даже ерзали от нетерпения, потому что покупатели тоже ждут и ерзают…

И все это только для того, чтобы, когда пришел к этим людям большевистский или еще какой, не суть важно, агитатор, так ему сразу в морду. Без споров и объяснений. По-тупому. В морду и ногой под зад. И чтобы мыкался этот горемычный и не знал – где же найти каких обиженных, чтобы хоть выслушали…

Кстати, Гера! Ты пиво любишь? Вот и я думаю, что это за немец, что пиво с рульками не уважает. Жаль, не в Приморье тебя, Герыч, рулить отправили. Там бы креветками объедались. Очень я их обожаю… Ничего, братишка! Будет и на нашей улице праздник. Полетят чумазые паровозы от самого Тихого океана и привезут нам с тобой шикарных королевских креветок к пиву… Вот ради чего стоит жить, парень! Ради «в морду» и восточных креветок. А ордена, имения и благоволения – пыль все это и суета.

Позвал седого слугу. Испытал легкий укор совести – похоже, старик дремал. Попросил по-немецки, чтобы подластиться:

– Ich mochte hiesige Bier probieren! [17]

– Wo gibt es in diesem barbarischen Land ein gutes Bier? [18] – проворчал прибалт, но за пивом все-таки пошел. Или Артемку отправил, что скорее всего.

Вернулся сияющий, как самовар, Безсонов со свертком под мышкой. Хмурил брови, будто был чем-то всерьез озабочен, а у самого глаза блестят, как у мальчишки, заполучившего наконец-таки свою красную пожарную машину.

– Ваше превосходительство, дозвольте доложить?

– Докладывайте, сотник.

– Урядник и два казака, отпущенные в город на отдых, в питейном погребе стакнулись с местным рваньем. По прибытии исправника были препровождены обратно в гостиницу. Все трое наказаны.

– Дрались за правду?

– Так точно, Герман Густавович, – ощерился Степаныч.

– Кто победил?

– К приходу исправника наши были еще на ногах, а… те, другие, – нет.

– Отлично. Астафий Степанович, передайте казакам мою благодарность и пожелание – всегда крепко стоять за правду.

– Будет исполнено, ваше превосходительство.

– Конечно-конечно… Я пива заказал. Составьте мне компанию.

Гигант боднул воздух головой и принялся неловко, не выпуская свертка из рук, снимать полушубок. На Гинтара, подошедшего принять, будто тент от «КамАЗа» свалился…

– Присаживайтесь, – показал пример.

– Ваше превосходительство… Герман Густавович. Вот. – Сотник положил на стол свою аккуратно запакованную в ткань добычу. Потом примерился к стулу, чуть шатнул – и выбрал другой, показавшийся богатырю более крепким.

– Развернете?

Бумажная бечева в его пальцах не прожила и секунды. Я бы нитку с большим усилием рвал. Под тканью показалась украшенная травлеными узорами деревянная шкатулка. Судя по размеру, вряд ли туда поместилось бы два пистолета. Значит, один, но очень хороший.