Антонио Гауди - Бассегода Хуан Нонель (читать книги онлайн TXT) 📗
Вся удивительная фантазия мастера, вся его изобретательность вложена в разработку такой конструктивной системы комплекса, которая в полную меру была бы носителем смысловой формы. Многоветвевые колонны первого яруса главного нефа, наклонные опоры с асимметричными капителями — второго и третьего, своды гиперболического сечения — одного этого было бы достаточно, чтобы создать целую энциклопедию оригинальных конструкций. Но, взглянув на макет бокового нефа, убеждаешься: в этой «энциклопедии» не один том. Удивительны разветвления опор: напоминая живые деревья, они спроектированы так, чтобы исключить распор и снять необходимость в устройстве наружных контрфорсов. Ветви колонн расходятся, перерастая в поверхности гиперболических сводов с отверстиями, подобными цветкам подсолнуха. Выше — второе перекрытие, так что вся высота нефов должна быть залита рассеянным светом, поступающим сверху. Готика не знала ничего подобного…
Саграда Фамилиа — комплекс, впитавший в себя всего Гауди: геликоидный разворот четвериков колоколен с выравниванием их верха относительно стран света вопреки навязанной участком ориентации оснований (Бельесгуард с его винтовым движением роста); организация света (дворец Гуэль); колонны галерей хоров (крипта Колонии Гуэль); доведенная до мыслимых пределов пластичность фасадов (дом Мила?); вплетенная в пластику поверхностей и форм полихромия (Парк Гуэль).
Завершен один портик, достраиваются остальные — из железобетона с каменной облицовкой. Сооружение лестницы-эспланады чрезвычайно затруднено: Гауди по свойственному ему невниманию к «мелочам» вышел проектом за пределы участка на территорию, находящуюся в частной собственности и частью застроенную. Гауди не закончил чертежей и моделей для всего храма, но ясно выразил замысел его формальной структуры. В этом проявилась редкая мудрость мастера: имея точную программу, имея законченный макет общего образа, архитекторы новых поколений могут продолжать дело Гауди, используя современную строительную технику и современные материалы. Мастер задумал возведение всех опор в камне, за исключением четырех столпов, поддерживающих барабан под куполом: Гауди предполагал использовать для них бронзу, но есть полная конструктивная возможность применить другие материалы для возведения задуманной архитектором формы.
Гауди прекрасно сознавал, что не может и мечтать о завершении работы при жизни, и часто говорил, что это дело для трех поколений. Сделанного достаточно [64], чтобы возникла «энциклопедия» Гауди, сконцентрированная в одном месте, чтобы возникло место паломничества архитекторов всего мира. Невозможно сказать, что знаешь архитектуру Гауди, если не видел этого величественного храма. Воплощая в себе человеческие усилия и иллюзии, жертвенность и страстность, он вопреки нежеланию одних и зависти других постепенно вырастает над Барселоной как ее символ.
Послесловие
В отличие даже от выдающегося таланта гений с чрезвычайным трудом поддается пониманию. Мы должны быть глубоко признательны автору за то, что он поставил задачей не столько изложение собственного взгляда на творчество Антонио Гауди, сколько передачу фактов как таковых. Автор сделал все, чтобы в сжатой форме и с достаточной полнотой представить советскому читателю деятельность удивительного мастера.
Выдающийся талант с максимальной убедительностью выражает в художественной форме свое время. Гений отличается от таланта тем, что, аккумулируя в себе свое время, непременно выходит за его рамки. Вот почему для того, чтобы приблизиться к постижению гениальности мастера, недостаточно видеть его место в контексте эпохи. В самом деле, Гауди на пятнадцать лет моложе Уильяма Морриса и на десяток лет старше Анри ван дер Вельде, но разве это сколько-нибудь помогает в уяснении каталонского феномена? Что связывает его с этими ведущими фигурами «ар нуво»?
Они — интеллектуалы, литераторы, снобы, утонченные стилисты, для которых Стиль — воздух, которым они дышат. Мы не знаем, как Гауди относился к словам, но все в его работе кричит о полнейшем безразличии к стилю — стиль для него звук пустой. В этом целая пропасть, отодвигающая Гауди от всех его современников: от Виолле-ле-Дюка, со «Словарем» которого каталонец, кажется, не расставался; от Земпера с его поисками… Более того, похоже, что для Гауди и «вкус» — тоже пустое сотрясение воздуха. У него нет не то что бы рафинированного вкуса, без которого «ар нуво» не существует, у него вообще нет вкуса: по крайней мере, современному глазу варваризмы стилистических коллажей мастера во всех его работах кажутся вопиющими. Итак, стиля нет, вкуса нет. Что же есть?
В одном из своих афоризмов Георг Лихтенберг лет за 100 до рождения Гауди отчеканил: «И впрямь не знаю, чего хочет этот человек. Уперся в том, что определенные слова имеют определенные значения, приписанные им навсегда. Но кто ж может мне запретить тут взять слово, там значение и связать их друг с другом?». Пожалуй, слова Лихтенберга на редкость точно характеризуют то, что можно было бы назвать «эклектичностью» Гауди, не будь это слово в отношении к нему совершенно бессмысленным.
Если творческую деятельность вообразить себе как реку, то культура будет играть роль ее берегов. Они связаны, конечно, они взаимообусловлены, но во?ды течения и грунт берегов, вместе образуя реку, сохраняют то, что древние называли «са?мостью». Работа гения — водоворот в непрерывной эволюции творчества: относительно спокойное, нарушаемое лишь локальными всплесками течение, которое в физике называется ламинарным, вдруг вскипает турбулентностями, закручивается вихрем. Антонио Гауди — такой вихрь. С ним, как со всяким явлением природы, надлежит считаться.
Гауди — явление природы в большей степени, чем явление культуры: с точки зрения его века он «акультурен», и уж, конечно же, он «акультурен» относительно архитектурных норм своего времени. Он почти никуда не ездит, он отказывается за недосугом от поездки в тогдашнюю художественную Мекку — Париж. Он (судя по некоторым свидетельствам) читает и перечитывает несколько книг, из которых главные — «Словарь» Виолле-ле-Дюка и комментарии к «Новому завету». Где источник почти пугающей изобретательности архитектора? Его Каталония. Вне Каталонии Антонио Гауди невозможен, немыслим. Темперамент Каталонии, насыщенный реликтами древних этносов; ее обыденная культура, в которой переплелись наследие Карфагена и Рима, Византии и норманнов, сарацин и галлов; ее природа, в которой африканского больше, чем европейского, — все это в столкновении с реальностью «железного» (А. Блок) XIX века — кровь и плоть творчества Гауди. Он народен не в том экзальтированном смысле, каким отмечена была «ропетовщина» по всей Европе — мозговой национал-романтизм, а в самом натуральном.
И в Гауди, и в его помощниках, и даже в его заказчиках — барселонских буржуа — гораздо больше каталонского крестьянина, чем могло показаться посетителям Всемирной выставки 1888 г. В этом, наверное, половина секрета: Антонио Гауди, в противоположность своим северным современникам, себя не осознает, собой не слишком занят, к себе безразличен. Он глубоко архаичен на самом деле, и гибель архива, сделавшая архитектора скорее легендой, чем живым человеком, в чем-то соответствует эпическому характеру Гауди как явления. Вторая половина секрета — мощь личности. Каталония за короткий промежуток времени «выбросила» в европейскую культуру Хуана Гриса, Пабло Пикассо, Сальвадора Дали, Хуана Миро, Бунуэля. Они ушли из Каталонии, Гауди в ней остался.
Поэтому-то, наверное, невозможно найти для Антонио Гауди живой аналог в центрах тогдашней западной культуры. Зато со всеми оговорками, разумеется, такой аналог можно отыскать там, где культурные катаклизмы грозили уже принять совершенно эпический характер — в Мексике, в России. И в самом деле, поколением позже мы наталкиваемся на имена людей, чем-то близких замечательному каталонцу: Давид Альваро Сикейрос — на одном краю Ойкумены «европейской» культуры, Велемир Хлебников — на другом.
«Священное косноязычие» формального языка Гауди, в силу позитивного свойства настоящей, не бумажной, архитектуры, не становилось препятствием ясности высказываний в пространстве, конструкциях, утилитарной функции сооружений. Было бы глубоко неверно применять к творчеству мастера слово «иррациональность». Все его работы насквозь рационалистичны, только их рационализм иной, чем тот, что составил основу архитектуры у раннего Ле Корбюзье, Ф. Л. Райта, Миса ван дер Роэ и тем более В. Гропиуса. Если оставить в стороне «бумажную» архитектуру с ее неоспоримыми ценностями, то соборной мощи лидеров западного зодчества XX в. противостоит персональная мощь Антонио Гауди. Противостоит и выдерживает натиск.
Живший одной лишь работой (впрочем, это не работа, а Труд, в древнем своем значении приравненный к подвигу), безразличный ко времени, мастер чем-то близок к Франциску, умершему в Ассизи ровно на 700 лет раньше — в 1226 г. Спустя время Франциска назвали святым, но при жизни подозревали в ереси постоянно. Не без оснований: отличить христианство от пантеизма, от обожествления природы как таковой у Франциска сложновато. Недаром среди легенд, записанных учениками Франциска, сохранился следующий рассказ о днях его болезни: «Когда железо положили в огонь, чтобы сделать прижигание, святой Франциск, стремясь подбодрить себя и подавить в себе страх, так начал говорить огню: «Брат мой. Огонь, самое благородное и полезное из созданий, будь мягок ко мне сейчас, ведь я любил и люблю тебя любовью к Тому, кто тебя сотворил…» — И, произнеся это, — продолжает древний рассказчик, — он осенил огонь крестным знамением». То же у Гауди — достаточно одного взгляда на фасады Саграда Фамилиа, чтобы заметить: при формальном соответствии доктрине от всего так и веет ересью. В этой архитектуре куда больше карнавальной мистерии, чем духа покорности, больше гимна природе, чем самоуничтожения человека. Населенный фигурами людей и животных, усеянный цветами и усаженный деревьями из камня и мозаики, массив Саграда Фамилиа слишком праздничен и ликующе богат, чтобы помнить о мистическом порядке в его композиционном построении. Магии здесь больше, чем религии, и архаический эпос одержал верх над христианским вероучением. В созданном Гауди храме столь же неразумно видеть служение религии, как во всей созданной им архитектуре — воплощение бионического принципа. Гауди — это не органическая, а органичная архитектура, не имитация созданного природой, а подражание ее творящей силе.
Гениальность тем отличается от выдающегося таланта, что не находит себе выражения в методе. У Антонио Гауди нет метода, и это в том смысле, что у него не было и не могло быть методы, которую возможно выявить, обособить, описать и преподать. Его метод не отделим от его личности. С большим или меньшим успехом удавалось подражать Мису ван дер Роэ, Гропиусу, Корбюзье или Райту, но подражать Гауди нельзя. Линии, начатые Четверкой, нашли развитие в архитектуре XX столетия — линия Гауди, если и мыслима в развитии, то уже в следующем веке, может, позже.
64
Гауди сознательно стремился во что бы то ни стало возвести один фасад целиком и создать достаточно впечатляющий образ, чтобы в дальнейшем желание завершить работу, начатую столетие назад, не могло ослабнуть и угаснуть.
