Дорогой ценой - Вернер Эльза (Элизабет) (книга регистрации .TXT) 📗
Георг мрачно смотрел им вслед. Эта детская месть сильно уколола его, и прежние сомнения снова начали смущать его душу. Прав ли он, пытаясь вырвать прелестное, но поверхностное создание из той блестящей, мишурной обстановки, для которой оно, видимо, рождено, чтобы приковать к серьезной, трудовой, совершенно чуждой девушке жизни. Любовь Габриэли давала ему право на обладание ею, но могла ли она на самом деле глубоко любить? Не было ли ее чувство так же поверхностно и преходяще, как и все в этом ярком мотыльке? А если она будет несчастлива с ним, если, будучи его женой, она сможет ответить на его горячую, самоотверженную любовь лишь детскими капризами? Не случится ли так, что за краткий любовный сон им придется расплачиваться всей жизнью, полной горя и раскаяния?
Молодой человек порывисто провел рукой по лбу. Он не хотел выслушивать доводы разума, жестоко разрушавшие иллюзию сердца. Он насильно отогнал от себя мучительные мысли и собрался было уже выйти из комнаты, как сюда вошли Мозер с полицмейстером.
Они оживленно разговаривали, но при виде Винтерфельда так дружно замолчали, что тот не без основания предположил, что разговор шел именно о нем. Справедливость этого предположения подтверждал и пристальный взгляд, которым полицмейстер окинул молодого человека. Мозер между тем подошел к Георгу и без всяких предисловий сказал:
– Хорошо, что я встретил вас, господин асессор! Я только что хотел передать вам кое-что.
– К вашим услугам, господин советник.
– Ваш друг, доктор Бруннов, – Мозер подчеркнул это имя с таким выражением, словно оно само по себе звучало обвинительным приговором, – без моего ведома и желания вторгся в мой дом в качестве домашнего врача. Он выслушал мою дочь, прописал лекарство и заявил, что повторит свой визит. Я тогда не знал, как это случилось…
– Это было недоразумением, – прервал его Георг, – Макс рассказал мне. Он и в самом деле предположил, что нуждаются в его врачебном совете, и понятия не имел о том, в чьем доме оказался.
– Ну, а теперь он знает, – многозначительно продолжал Мозер, – и прошу вас сообщить ему раз и навсегда, что я пренебрегаю советами врача, который носит такое подозрительное имя и является сыном политически опасного человека. Скажите ему, пусть он поищет для своей революционной пропаганды другое место и оставит в покое дом советника Мозера, всю жизнь гордившегося тем, что он преданнейший верноподданный своего всемилостивейшего государя. Некоторым людям, а в особенности чиновникам, следовало бы брать пример с подобных убеждений!
С этими словами Мозер поклонился и вышел из комнаты с высоким сознанием всей убедительности своей пламенной речи.
Полицмейстер подошел к Георгу и шутливо заметил:
– Вы, кажется, попали в немилость у нашего лояльного советника? Он только что подробно живописал мне ваши опасные для государства связи. Мне не хочется верить этому…
– Господин советник заблуждается, – спокойно возразил Георг. – Он ставит мне в упрек простую университетскую дружбу, не имеющую ничего общего с политикой. Могу уверить вас, что мой друг, приехавший по делу о наследстве и благодаря забавному недоразумению попавший в квартиру Мозера, вовсе не помышляет о революционной пропаганде где бы то ни было и, конечно, не даст вам ни малейшего повода заинтересоваться его особой.
– Я того же мнения. Господин Мозер со своей лояльностью видит повсюду страшные призраки революции. А что если бы он узнал о том, что его собственный, высоко уважаемый начальник был другом детства и университетским товарищем того самого доктора Бруннова, которого он объявляет опасным для государства! Вам, вероятно, известно это?
– Разумеется! – ответил Георг, пораженный тем, что полицмейстер осведомлен о столь далеком прошлом.
– Как странно и резко расходятся иногда жизненные пути друзей детства! – продолжал последний. – Губернатор Арно Равен и беглец, пребывающий в изгнании… Разве можно найти более резкий контраст? Правда, говорят, что в молодости барон тоже придерживался довольно легкомысленных политических взглядов и даже был замешан в процессе, который привел доктора Бруннова и его товарищей к заключению в крепости. Но это, конечно, только слухи. Может быть, ваш друг и его отец сообщили вам что-нибудь более точное?
– Нет, мы никогда не говорили об этом. Впрочем, из судебных актов легко узнать, был ли барон замешан в процессе.
Полицмейстер бросил на молодого человека взгляд, по которому можно было заключить, что если бы это было возможно, он не стал бы попусту терять время с таким упрямцем; но вслух он сказал:
– В судебных актах вовсе не упоминается имя барона. Да если бы оно и фигурировало там, то он и его покойный тесть-министр постарались бы уничтожить все следы. Перед тестем же барону, безусловно, удалось совершенно оправдаться, так как именно с тем временем совпадает начало его блестящей карьеры.
– Весьма вероятно, – с холодной сдержанностью произнес Георг. – Впрочем, эти события, происшедшие так много лет тому назад, вам, конечно, известны лучше, чем мне. Я был тогда еще ребенком, а вы уже начинали свою служебную карьеру.
Полицмейстер увидел, что здесь ему не добиться желаемых сведений. Он прекратил свои попытки, и, обменявшись несколькими безразличными фразами, они расстались.
После того Георгу удалось всего лишь единственный раз за весь вечер приблизиться к Габриэли. Во время котильона, в котором Винтерфельд не принимал участия, она грациозно и легко, как эльф, подлетела к нему и пригласила танцевать. Во время этого тура по залу их взоры встретились; в его взгляде уже не было прежней мрачности, а на ее губах снова играла прелестная улыбка, исчезнувшая было при упреке Георга.
– Ты все еще ревнуешь меня к танцам? – шепнула Габриэль.
Георг не устоял перед этой улыбкой. Он ведь был молод и влюблен, и к тому же убедился, что был неправ, упрекая любимую девушку в столь естественном для нее веселье; она была так безмятежно счастлива, и он любил ее именно такой, со всеми ее шалостями и капризами.
– Моя Габриэль! – тихо, но с бесконечной нежностью прошептал он.
Она ответила легким рукопожатием. Примирение состоялось…
Было далеко за полночь, когда гости разъехались и залы опустели.
Баронесса Гардер тоже намеревалась удалиться. Она уже простилась с зятем и отдавала приказания слугам, а Габриэль пошла прощаться с бароном. Равен стоял со скрещенными на груди руками, как будто не замечая протянутой ему руки Габриэль. С холодным, непроницаемым выражением на лице он вполголоса сказал:
– Сегодня вечером я сделал странное открытие, Габриэль. Между тобой и асессором Винтерфельдом установились отношения, не совместимые ни с его положением, ни с твоим в моем доме. Надеюсь, что такая свобода отношений возникла лишь из-за твоей неопытности. Во всяком случае ты объяснишь мне, как далеко зашло ваше знакомство.
Лицо молодой девушки покрылось густым румянцем, но необычный тон опекуна пробудил в ней все ее упрямство; она решительно выпрямилась и ответила:
– Если вам угодно, дядя Арно…
– Нет, не теперь, – с отрицательным жестом возразил барон. – Уже слишком поздно, да я и не хочу делать твою мать свидетельницей нашего разговора. Завтра утром я буду ждать тебя в своем кабинете, тогда ты мне ответишь на мой вопрос… Покойной ночи!
Он отвернулся от девушки и, не подав ей руки и не дав времени на возражения, направился в другой конец зала.
Габриэль смущенно молчала; строгость и суровость барона впервые коснулись лично ее, и на этот раз она почувствовала, что неизбежная катастрофа не пройдет легко, на что она по своей беспечности до сих пор надеялась.
Равен следил за ней взором, крепко сжав губы, словно сдерживая свой гнев или подавляя боль. Мрачные мысли проносились в его голове.
– Я должен добиться истины. Разумеется, здесь может быть… детская глупость! Мимолетная дорожная встреча, приукрашенная необходимой долей романтизма, через несколько недель все будет забыто. Тем не менее нужно позаботиться о том, чтобы от слов они не перешли к делу и вовремя покончить с этим…
