Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна (серия книг txt) 📗

— Ну, поделитесь лебедой, нам и то сгодится, — отвечал Зимобор, и кмети начинали поиски.

Под злобными взглядами смердов перетряхивали погреба, амбары, хлевы. Из зерновых ям, прикрытых соломой и засыпанных землей, выгребались все запасы, и Зимобор, приказав все перевесить и перемерить, забирал десятую часть.

— Чтоб тебе с голоду околеть самому, проклятый, как ты детей наших губишь! — кричали ему бабы и плевали трижды, призывая лихо и немочь на головы грабителя. Кмети пытались их унять и вытолкать прочь, мужики молчали.

Связываться с дружиной и целым войском из сотни вооруженных воев смерды не могли, но и любви к князю не испытывали. В одном селе клеть, где он устроился на ночь, пытались поджечь. Дозорные кмети перехватила поджигателя еще у тына: ведро смолы и горшок с горячими углями явно обличали, зачем тот явился. Зимобор его помнил: у мужика он велел забрать корову, одну из немногих уцелевших на селе, потому что охота не удалась, а дружину надо было чем-то кормить.

— Повесить его надо, княже, и вся недолга! — сказал Красовит и сплюнул. — Чтобы другим неповадно было.

Но Зимобор не мог лишить семью еще и кормильца. До отъезда он велел спустить мужика в пустую зерновую яму, а потом его, надо думать, выпустили родовичи. На душе было гадко: он шел по своей собственной земле, как по чужой и враждебной, но что он мог сделать? Не собирать дань — обречь на голод и развал дружину, подвергнуть Смоленск опасности нападений. Для того чтобы иметь возможность завтра защитить этих людей, сегодня Зимобор был вынужден их обирать.

За Вазузой была чужая земля, и от нее повернули на юго-восток. На реке Касне вообще давненько не видели никаких сборщиков дани, поэтому в двух родовых поселках появление дружины стало полной неожиданностью. Селяне только изумленно таращили глаза, когда Зимобор разъяснял местным старостам, кто он и чего хочет.

— Нет у нас ряда со смоленскими князьями, чтобы дань платить, — отговаривался староста по имени Росляк, но понимал, как неглупый человек, что это не поможет. — Мы на Днепр не ходим... Отцы наши Смоленску не платили, и деды не платили...

— Все когда-то в первый раз случается, — отвечал Зимобор. — Платите по белке с рала [2] и приезжайте в Смоленск торговать, плывите мимо нас вниз хоть до Греческого моря — добро пожаловать.

— Мы на Днепр не ходим, Велес с ним, с Греческим морем! Бывает, с Юл-реки торговые гости приезжают...

— Так что ж, хазарскому кагану дань платить хотите? — презрительно бросил Красовит. — А перед дедами не стыдно, а, борода?

Что касняне торговали через Юл-реку, было истинной правдой. Велев обыскать село, Зимобор вскоре в этом убедился. Везде были приготовлены меха — соболи, куницы, бобры, мед в кадушках.

— Кому приготовили? — спрашивал Зимобор. — Неужто правда хазарам платите?

Эти товары, явно приготовленные на вывоз, его сразу насторожили. Если у смоленского князя есть соперник в этих местах, это осложняет дело.

— Платить не платим, — отвечали хозяева, — а хазарские гости да булгарские, бывает, торгуют.

Это походило на правду: у некоторых женщин и девиц в ожерельях висели арабские дирхемы с приклепанными ушками — новые, полученные, как видно, в обмен на товары совсем недавно. Рассудив, что для продажи касняне приготовили излишки, Зимобор забрал из них половину и под угрюмыми взглядами приказал грузить на сани. Касняне ворчали, что, пока у князя не заключен ряд с каснянскими родами, на поборы он не имеет права, и Зимобор в душе признавал их правоту, но не имел времени на долгие переговоры. Так всегда и делается: тот, кто в силе, забирает то, что ему нужно, а все уговоры только закрепляют существующий порядок. Если бы он не имел сил забрать их меха, касняне ни на каком вече не согласились бы их дать, а раз он в силе, вече не в силах ему помешать.

Два села, где правили Росляк и Черняк, стояли совсем близко одно от другого, и смоленская дружина обошла их в один день. У Черняка заночевали. Ночь прошла почти спокойно. Одно не давало спать — всю ночь под окошками мяукала кошка, да так пронзительно и противно, что из каждой избы по два-три раза кто-то выходил, пытаясь ее прогнать. Однако никакой кошки не было, и никто из дозорных, остававшихся у костров снаружи, ее не видел.

— Домовой балует, нам спать не дает! — ворчала смоляне.

— И то ясно! Мы-то ему чужие, за своих ему обидно.

— Да пусть мяучит, не начал бы душить!

— Молчи, Братила, а то надоумишь! Пусть тебя первого тогда душит!

— От слова не сделается! Защити, Перун-батюшка, от нечисти домовой, от мары полуночной!

От кошачьего мяуканья у всех наутро болела голова, люди не выспались. Но этого было мало. Мешки с зерном, вчера отмеренным и приготовленным к вывозу, оказались разорваны в клочья, овес и рожь были рассыпаны по амбару. Все это безобразие густым слоем покрывал мышиный помет.

— Вот дела! — Десятник Судимир, увидев это, в изумлении хлопнул себя по бедрам. — Теребеня! Кудряшка! Людина! Что же это делается! Да как же вы сторожили, кикиморы чудовы!

— Сам ты кикимора! — обиделся Людина. — А мы как надо сторожили!

— Где же как надо, когда мыши все зерно сожрали! Одно дерьмо оставили! Как я дерьмо князю покажу!

— Да где... — начал Кудряш, но увидел изгаженные тряпки, в которые превратился вчерашний мешок, и оторопел. — Да не может такого быть! Что же я... Да не, быть не может!

— Это колдовство, конунг! — услышав о печальной судьбе зерна, уверенно заявил Хродлейв. Он уже научился довольно бойко говорить по-славянски, но слово «князь» ему еще не давалось, и он называл Зимобора так, как привык у себя дома. — Этих мышей наслал колдун, вот попомни мое слово!

— Тебе руны подсказали, да? — спросил Радоня.

— Я сам умный!

— Тебе шлем не жмет?

Зерна было жалко, но делать нечего. Как рассвело, поехали дальше. В третьем селе, где старостой был родич Росляка, Немил, никаких мехов и меда, приготовленных для продажи, уже не оказалось.

— Чего ищешь-то, княже, нету у нас ничего, с корья на лебеду перебиваемся. — Немил прямо-таки стучал себя в грудь, но Зимобор ему не верил. Старосту предупредили о напасти, и все лишнее было надежно спрятано.