Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена Ивановна (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
– Страшные вещи ты рассказываешь! – Бабкин спрыгнул на берег и легко подхватил Машу на руки. – Давай сказку с хорошим концом, иначе в воду брошу!
Маша забрыкалась, но сдалась:
– Буратино жил долго и счастливо! – И, едва Сергей поставил ее на берег, злорадно добавила: – Завел себе бобра!
Бабкин направился к ней с явным намерением осуществить угрозу, и чтобы задержать его, она скороговоркой спросила:
– А тебе не кажется, что Бур нам соврал?
Сергей остановился в одном шаге от нее.
– Его рассказ звучит так дико, что вполне может быть правдой. Ты не замечала, что правда всегда на редкость неправдоподобна?
Маша не ответила. Она обернулась и глазами искала Аркадия с женой.
Они уже поднимались в поселок: он на шаг впереди, оживленно жестикулирующий, подпрыгивающий, как кузнечик; она – чуть сзади: высокая, сильная, несгибаемая, словно заслоняющая мужа от их пристальных взглядов.
Добравшись до развалин храма, Владимир и Яна разделились. Он, сгрузив с себя камеры и треногу, остался прохлаждаться в тени деревьев. А неугомонная жена объявила, что будет выслеживать коз, и скрылась в оливковых зарослях, начинавшихся ниже тропы.
Руины, оказавшиеся куда дальше, чем обещал Муромцев, не произвели на Владимира никакого впечатления. Булыжники, блин, потрескавшиеся. Даже склон холма интереснее смотрится!
С этой стороны плоские, как высунутые языки, камни громоздились друг на друга. Гора будто дразнилась. Над «языками» высилась отвесная стена, из которой кое-где торчали чахлые представители местной флоры, держась за скалу на честном слове. «Цепкие, суки», – одобрительно подумал о них Владимир. Он уважал цепкость. Вот Янка – как бульдог: что в пасть попало, то уже не отберешь, только если с башкой оторвать.
Солнце припекало так, словно решило вытопить из него все сало. Владимир, потея и ругаясь, переместился следом за незаметно уползшей тенью. Как они живут здесь вообще в такой жаре? И Янка еще потащила его на такую верхотуру! Фанатка, блин, документальной фотосъемки.
Правда, Бур, когда услышал про руины, тоже загорелся и рвался бежать сюда прежде них, но Владимир его осадил: по очереди, батя, по очереди. Сначала мы, потом вы. Нечего тут всем вместе топтаться, настроение рушить.
Буры согласились, куда им деваться… Хотя глядели укоризненно.
Владимир вдруг вспомнил бывшую жену. Вот кто была мастерица взывать к совести! Желала от него гражданской позиции, выраженного мнения о страданиях детей в Зимбабве и – эмоций, эмоций, эмоций! Глядя на нее, он удивлялся, как она не надорвется, волоча на своих плечах все тяготы мира. Но сам подставлять плечо не хотел. Всех жалеть – жалелки не хватит!
Перед разводом цеплялась за него, как Муму за Герасима. Все достоинство растеряла. Владимир даже наорал на нее, выведенный из себя ее тупостью:
– А ты знаешь, что любовь может жить только три года? А потом умирает! Это ученые, между прочим, установили!
Вообще-то он вычитал это в известной книжке, автора которой забыл, не успев закрыть обложку. И книжку забыл всю, кроме этой единственной фразы.
Он долго еще говорил ей про ученых, и про исследования, и про три года максимум. Ему было очень важно удержать эту мысль, не дать себе усомниться в собственной правоте. Три года, и ни днем больше! А потом – умирает! И это у всех так, у всех! Потому что если на секунду допустить, только допустить, что хоть у кого-то бывает иначе, если поверить в то, что вот эти люди, пятнадцать лет прожившие вместе, связаны не только деньгами и общими привычками, то это означает, что он сам… что он сам – в проигравших. Среди неудачников. В рядах тех, кому выдали мелочь, придержав большее для других.
– Три года, – ожесточенно сказал он. – Три года – и все. А потом каюк. Ясно?
Бывшая жена так отчетливо встала перед глазами, что Владимир даже головой мотнул. Черт, привидится же…
Он потер виски, сгоняя сонливость, и поднялся. Пока Янка ловит коз, можно и поснимать.
Руденко предпочитал открыточные виды, с явной, бьющей в глаза красотой, и сейчас перед ним открывался как раз такой. Вот руины, над которыми дрожит и слоится нагретый воздух. За руинами оливы сбегают по склону холма. А внизу разлеглось море и дышит полной грудью.
Владимир сделал несколько пробных кадров. О, бабочка над развалиной! Философский подтекст этого снимка пришелся ему по душе. Типа, мимолетность жизни над вечным покоем.
– Куда, падла желтокрылая!
Но было поздно. Бабочка оскорбленно поднялась с камней, покрытых подушечками мха, и улетела прочь, трепеща на ветру.
Без нее кадр потерял смысл. Каменюку снять на фоне моря любая дура сможет!
Владимир перехватил камеру удобнее и неспешно двинулся вглубь по тропе.
Здесь можно было найти виды поинтереснее! То узловатая ветка высунется из скалы, точно протянутая рука лесного духа, то откроются необычные напластования… Гора приоткрывала нутро, поворачиваясь то так, то эдак.
Увлекшись, он не заметил, как забрался довольно далеко. Внизу уже расстилались не просторные оливковые рощи, а низкорослые кустарники, тесно смыкавшие ряды. А над тропой нависал каменистый обрыв, испещренный тонкими, как след от острого карандаша, черными трещинами.
«В этом, пожалуй, что-то есть, – подумал Владимир. – Будто Годзилла рисовала. Точно! Каракули!»
Он сдвинулся на самый край тропы и вскинул камеру, стремясь захватить в кадр как можно больше. Только поэтому и успел заметить падение первого камня.
В объектив было видно, как камень летит, оставляя за собой в воздухе хвост дымной пыли. Он брякнулся куда-то в заросли и прошуршал по листве.
Следом за ним полетели и другие. Булыжники застучали по скалистой стене, как гигантские увесистые градины. «Обвал!» – отчетливо сказал кто-то в голове Владимира.
Руденко попятился. Фронт каменной лавины приближался к нему. Он не видел, что вызвало его – выступ скалы закрывал место зарождения камнепада. «Жидковато», – успел подумать он, как гора встряхнулась и зарычала, будто проснувшийся пес. Прямо перед носом Руденко проскакал, подпрыгивая, булыжник размером с его голову.
Владимир бросился назад. Обратный путь показался ему куда труднее. Тропа норовила то выскочить из-под ног, то выгнуть спину и сбросить его вместе с камерой в змеиные переплетения жилистых ветвей. За спиной глухо ухали глыбы. Шарахнет одна такая по голове – и прощай, Владимир Руденко.
Он вылетел на площадку, где желтели развалины, и бухнулся возле них, переводя дух. За поворотом еще звучала перебранка потревоженных скал, но постепенно стихала, переходя в сердитые шепотки оползней, пока не смолкла совсем.
– Вот же… Твою мать! – кратко подытожил Владимир перенесенный опыт.
Идиотизм какой-то. Мог бы сдохнуть, натурально!
Мужчина смачно выругался. Случившееся не испугало, а разозлило его. Он ненавидел то, что могло помешать его планам, будь то человек или природа. Когда в Ирландии задымил вулкан с невыговариваемым названием и из-за него сорвались кое-какие поставки, Владимир клял и костерил несчастную гору, искренне полагая ее виновной в своей неудаче.
Помереть сейчас, когда он собрался выходить на новый виток бизнеса? «Хрен вам, а не Руденко!»
Он показал в сторону гор неприличный жест. Затем поднялся и отправился на поиски жены.
…Несколько минут спустя после его ухода на опустевшую площадку выбралась взволнованная Кира Лепшина. Нервно оглядываясь и поминутно задирая голову, она пошла вглубь по тропе тем же путем, каким шел Владимир, и очень скоро наткнулась на следы обвала. Мелкий щебень рассыпался на узкой дорожке, как крошки зачерствевшего хлеба.
Кира охнула. У нее до последнего оставались сомнения в том, что она правильно истолковала сцену, подсмотренную на вершине холма.
Но теперь сомневаться не приходилось. Женщина, устроившая обвал, выбрала своей жертвой того, кто шел по тропе. «Но зачем? Зачем?!»
