Хроника одного задания - Гончар Анатолий Михайлович (читать книги без TXT) 📗
— Итак, орлы, вернёмся к нашим баранам. После выдвижения приготовиться: бдить, бдить и бдить. И не дай бог кто вхрапнёт! Радиостанции включить на приём в четыре утра. Самостоятельно никаких действий не предпринимать. Работать строго по моим командам. «Бесшумники», в готовности выдвинуться и занять позиции вокруг базы. Впрочем, я их ещё проинструктирую и поведу сам. — И уже во второй раз: — Вопросы?
Ответом послужила наступившая тишина.
— Если всем всё понятно, тогда сейчас в тройки и сразу же всех, кто с бесшумниками, в центр. Калинин, ты тоже. Всё, вперёд…
Мне не так просто было решиться на подобное. У меня просто не было выбора. Полдня наблюдений вполне достаточно, чтобы сделать вывод — охранение бесшумниками не снять. Слишком была велика вероятность промаха. Находившиеся за укрытиями часовые лишь изредка мелькали в поле зрения моих снайперов. Выбранный мной вариант в какой-то мере тоже был не бог весть чем, но на тот момент представлялся более надёжным или хотя бы дающим надежду на успех. Во всяком случае, когда-то получилось… Но сейчас другая война, и не только мне предстояла «долгая дорога в ночи».
— … Я пойму, если ты откажешься…
Сидевший рядом со мной Калинин нервно теребил пуговицу до середины расстёгнутого маскхалата. Мне не хотелось на него давить, на этот раз я бы действительно его понял. То, что предстояло моему сержанту, выходило за рамки обычной «работы». Сменить пулемёт на нож, с собой ничего — только остро отточенный клинок и две гранаты, даже радиостанцию я приказал оставить, не брать. Зацепится, включится, помешает, да чёрт знает сколько ещё нехороших вариантов. Всего не учтёшь.
— Я готов. — Не «согласен», не «смогу», не «постараюсь», а именно вот так: «Я готов».
— Смотри, если что… — я не договорил, ибо Юрка отрицательно качнул головой. — Хорошо. Сейчас начнём спуск вниз, — к чему я напомнил ему об этом? С другой стороны, что я ещё мог ему сказать?
Итак, Калинина назначил я, второй — фешник — вызвался сам.
— Ты уверен? — я ещё раздумывал, не сделать ли всё самому, а группу оставить на Прищепу и фешера, как предполагал с самого начала, но последний оказался настойчив.
— У меня есть опыт, — сказанные едва слышно слова сомнения не вызвали, — а с группой лучше тебе.
Пожалуй, он был прав… Что ж, пусть идёт. Как — никак — это его задача, это его впереди ждёт неведомая мне цель, и если завалимся по его вине… Тогда плюну на всё, отойду и наведу артуху. Лишь бы всё получилось у Калинина, лишь бы получилось! Наш разговор только что закончился, и мой рукопашник, теперь отойдя в сторонку, «переваривал» полученное от меня задание. Похоже, его слегка коробило. Ничего-ничего, сейчас начнём выдвигаться. Пока спустимся вниз, пока займём позиции, потрясение, вызванное моими словами, немного пройдёт.
— Так что? — ответа от запутавшегося в мыслях меня фешник так и не дождался.
— Можешь готовиться. Морально. Автомат и разгрузку оставишь на бойцов. С собой — только нож и пистолет, ещё гранату можешь взять, чтобы подорваться, — желание насладиться хоть какой-то местью вылезло совершенно неожиданно.
— Пренепременно, — он даже не повернулся в мою сторону.
Вот и поговорили. Ну и чёрт с ним! Обижается — не обижается, а инструктаж мой ему всё же придётся выслушать.
— Итак, вам необходимо выйти к постам охранения, подкрасться к ним как можно ближе, затаиться и ждать. Ждать, пока не начнёт светать — только тогда. Ни раньше, ни позже. — Что именно они должны сделать, я упоминать не стал, к чему повторять то, что уже сказано? — Мне с «бесшумниками» надо успеть выйти на намеченные рубежи к началу утренней молитвы и чтобы не успела появиться очередная смена. С этим всё понятно? — они промолчали, и я продолжил.
— Мы с Прищепой двинемся следом за вами и будем вашим прикрытием, если что — отходить тем же путём, что и выдвигались.
— Никакого отхода! — не выдержав, вмешался фешник. — Мы должны сделать то, зачем пришли, а не отходить!
— Хорошо, — к чему мне было с ним спорить? — Юра, ты отходишь… один, а потом… потом будет видно.
— Слушай ты, прапорщик… — всё же поняв, что вновь начал перегибать палку, фешник не договорил.
— Не гоношись… — надеюсь, с виду я оставался спокоен. Хотя вопрос — так ли легко мне далось это видимое спокойствие?
— Мы должны выполнить поставленную задачу во что бы то ни стало! — теперь в голосе фешника не осталось ни какого нажима, только звенящая уверенность в своей правоте и верности выбранного направления, словно не достигни разведчики цели, и реки выйдут из берегов, и земля вздыбится и улетит в небо.
— Базу мы возьмём, — не желая углублять очередной конфликт, заверил его я. И тут же был вынужден внести ясность: — Её территорию мы займём по — любому. Только хватит ли нам времени, чтобы задавить противника в жилых помещениях?
— Должно, — особой уверенности в словах фешника не слышалось.
— Должно… — как эхо повторил я. По моим расчётам, минут пятнадцать, начиная от момента первого выстрела, у нас было по — всякому. Вот только жаль, что мои ребята так и не смогли выяснить количество боевиков, находящихся на второй базе. Долгое наблюдение практически ничего не дало, разве что получилось выявить периодичность смены часовых. Сама же база, находясь в межхребтовом разломе, полностью выпадала из поля зрения наблюдавших за ней разведчиков. Так что там могли находиться и трое, и пятеро, и тридцать бандитов. Да сколько угодно, раз это оставалось неизвестным. Но позволить бойцам выдвинуться ближе, тем самым рискуя быть обнаруженными, являлось непозволительной роскошью.
Смысл сказанного группником дошёл до Юрки сразу — Ефимов хотел положить чехов в момент, когда те станут молиться. Но процесс убийства людей, молящихся богу, не вызвал протеста ни у Калинина, ни у находившегося тут же фешника. Жесткосердечность старшего прапорщика снискала гораздо большее уважение, чем лживое лицемерие некоторых правозащитников, рассуждающих о гуманном и негуманном оружии. Ни одно оружие не может быть гуманным, любое оружие несёт смерть и страдания. Смерть и разрушение. Молитва… Кому какое дело до их молитвы и их бога? Их бога… А разве богов много? Какая разница? Никакой. Там впереди враги, и их надо уничтожить, а как и когда — неважно. Во время утреннего намаза? Отлично! — Калинин зло усмехнулся. — Значит, так будет угодно Аллаху…
А перед тем, как начать движение к последнему рубежу, командир группы, видимо, не столько желая наставить, сколько подбодрить, поманил Калинина к себе:
— Можно зажать ладонью нос — рот, — пояснял, а точнее, напоминал ему Ефимов, — и держать минуты две-три, пока человек (Человек??? Враг!!!) не потеряет сознания. Две-три минуты, и не придётся оттирать кровь, не придётся думать о том, что сам, хладнокровно, (о каком хладнокровии речь???) собственными руками… Но… — короткая пауза. — А если он вырвется? Если его ладони найдут оружие? Если он сумеет поднять тревогу? Если… — голос командира группы был тих, но твёрд: — Рисковать мы не будем. У тебя хороший нож…Только не спеши! Всё, как учили. Помнишь?! — скорее не вопрос, а утверждение. — Сможешь?! — и опять вопрос без вопросительной интонации.
Сержант, не раздумывая, кивнул, а по спине пробежала холодная цепь мурашек. Отступать поздно.
И вот теперь в темноте окружающей ночи, лежа на расстеленном на холодной земле коврике, Юрка вспоминал детство — детство городского мальчишки, не слишком избалованного компьютером. Во дворе, где он вырос, ко всеобщему удивлению, детей было много и они ещё играли: в салки, в войнушку. В играх ему не раз приходилось подкрадываться и снимать «ничего не подозревающего» часового. В четыре движения: зажать рот, деревянным кинжалом по горлу, ещё обязательно повернуть голову, «ломая» шейные позвонки, а потом бросить «труп» на землю и внезапным атакующим броском разгромить «главные силы противника». Часовой снят… легко, как в кино.
