Здоровье и Власть. Воспоминания «кремлевского врача» - Чазов Евгений Иванович (полная версия книги .txt) 📗
Так продолжалось три года. Июнь 1978 года был необычно жарким в Москве. В воскресенье 24 июня, воспользовавшись свободным днем, я уехал к себе на дачу. Солнце пекло неимоверно, стояла духота, которая обычно бывает лишь на Черном море, в Сочи. К этому времени я уже привык к неожиданным телефонным звонкам, которые несли неприятности, сложнейшие ситуации, срочные вызовы и тяжелое нервное напряжение. Так было и тогда, 24 июня, когда дежурный позвонил и сообщил, что случайно в гараже, на даче, в своей автомашине обнаружен угоревший от выхлопных газов машины с работающим вхолостую мотором М. В. Келдыш. Известный в медицине феномен «калифорнийского» отравления угарным газом в собственном гараже. Келдыша случайно обнаружил его большой друг и сосед по даче академик В. А. Кириллин.
При первой же встрече я спросил его: «Владимир Алексеевич, вы не помните, двери гаража были открыты или закрыты?» Подумав, он ответил: «Они были прикрыты».
Приведу еще один эпизод. Сложная политическая и медицинская ситуация сложилась в стране летом 1983 года в связи с болезнью Ю. В. Андропова. Прогрессирующее заболевание почек, которое нам удавалось компенсировать более 16 лет, привело, как мы и ожидали, к прекращению функции почек и развитию хронической почечной недостаточности. Мы вынуждены были перейти на проведение гемодиализа — периодическое очищение крови от шлаков, которые почти не выводились из организма. В «кремлевской» больнице в Кунцеве, называвшейся Центральной клинической больницей, были оборудованы специальная палата и операционная для проведения этой процедуры. Дважды в неделю Андропов приезжал для проведения гемодиализа. Ситуация была непредсказуемой во всех отношениях.
Получив власть, Андропов, создавший в принципе новую всесильную и всезнающую систему КГБ и знающий в связи с этим истинное состояние страны, начал проводить политику, которую поддерживало большинство населения.
В то же время существовала политическая группировка, формировавшаяся вокруг К.У.Черненко, которая почему-то считала, что власть по праву должна была принадлежать им. Вот почему они пристально следили за состоянием здоровья Андропова. Не меньшее внимание этому вопросу уделяли секретные службы различных стран, которых интересовал вопрос стабильности нового руководства.
Андропов говорил мне, что с этой целью пытаются использовать любые сведения о нем — от официальных фотографий и киносъемок до рассказов встречающихся с ним лиц о его речи, походке, внешнем виде.
Андропов знал возможности заочных консультаций, потому что по его просьбе мы проводили подобное изучение состояния здоровья Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая , и представленные нами заключения о прогнозе полностью подтвердились. В связи с этим были предприняты все меры, которые свели бы на нет или, по крайней мере, к минимуму утечку информации.
В лечении Андропова участвовали профессора Н. А. Лопаткин , Г. П. Кулаков, Н. Н. Малиновский , В.Д.Федоров и другие, которые были не только ведущими специалистами в данной области, но и могли сохранять конфиденциальность полученных данных. В этой обстановке секретности и перестраховки от утечки информации Андропов однажды, в присущей ему в наших отношениях мягкой вежливой манере, поставил вопрос — а не пригласить ли кого-нибудь из ведущих зарубежных специалистов в области заболевания почек и гемодиализа к нему для консультации? Причем тут же добавил, что полностью доверяет советским специалистам, но «ум — хорошо, а два — лучше».
В отличие от многих других врачей, я никогда не страдал «профессорскими» амбициями и всегда старался в решении медицинских вопросов опираться не только на свои знания и опыт, но и на опыт моих коллег. Кроме того, для меня всегда были святы просьбы пациентов, особенно находящихся, как было в данном случае, в критическом состоянии. Вот почему я не возражал против приглашения зарубежного специалиста, но просил, чтобы была обеспечена конфиденциальность консультации и данных о здоровье Андропова. Андропов, видимо, уже обсуждал этот вопрос со своим окружением, потому что буквально через несколько дней от доктора В. Степанова, работавшего в миссии СССР при ООН в Нью-Йорке, поступило предложение пригласить на консультацию профессора А. Рубина — руководителя почечного центра Нью-Йоркского госпиталя, являющегося базой медицинского факультета Корнелльского университета.
У меня к тому времени было немало друзей в этом университете. Здесь работали близкие мне Т. Купер, А. Розенфельд, Д. Лара и, кроме того, целый ряд знакомых. Однако я никогда до этого не встречался с Альбертом Рубиным и знал его лишь по литературе. Насколько я понял, соответствующие советские секретные службы не располагали достаточными сведениями о Рубине кроме того, что он консультировал канцлера Австрии Б. Крайского. Они настолько спешили с консультацией, что целиком доверились мнению В. Степанова. Однако, на всякий случай, приглашение А. Рубину приехать в Москву пошло не по официальной линии, а через его коллегу и знакомого, профессора Н. Лопаткина.
Так летом 1983 года мне посчастливилось познакомиться, а затем и подружиться с замечательным ученым и врачом А. Рубиным, с его женой и ближайшим помощником Кэрол. В этой семье меня поразили не профессиональные медицинские знания (я встречался со многими видными учеными), а какая-то трудно передаваемая словами атмосфера интеллигентности, доброжелательности и честности.
Именно эти черты и профессиональная честность проявились в ситуации, связанной с участием А. Рубина в решении некоторых вопросов лечения Андропова. Ни один из визитов А. Рубина в Москву (второй состоялся в январе 1984 года) не стал предметом обсуждения в прессе или каких-то разговоров и дискуссий в американских кругах. А. Рубин сохранил полную конфиденциальность полученных данных, хотя и подвергался искушению сделать своеобразную рекламу на участии в лечении Андропова.
Диагноз и принципы лечения Андропова были предельно ясны. Подагра, которой он страдал несколько десятилетий, привела к полной деструкции обеих почек и полному прекращению их функции. Андропов, его окружение, в основном руководство КГБ, ставили вопрос о возможной пересадке почек. По мнению советских специалистов, это было невозможно и нецелесообразно, а учитывая состояние Андропова, выраженные атеросклеротические изменения сосудов, и опасно. Вот почему первый вопрос, который был поставлен перед А. Рубиным, был вопрос о возможности пересадки почек. Причем окружение Андропова просило, чтобы консультация проходила без участия советских специалистов, которые, по их мнению, могли оказывать определенное «психологическое», «коллегиальное» давление на А. Рубина в оценке состояния и рекомендациях методов лечения. Я понимал, что эта просьба исходит от Андропова, и просил А. Рубина быть предельно откровенным и беспристрастным. Мне понравилось, как он держался во время консультации — общительный, вежливый, очень пунктуальный и в то же время с чувством достоинства, присущим специалистам высокого уровня. Он полностью подтвердил правильность тактики лечения, избранной советскими специалистами, и отверг возможность пересадки почек.
Консультация А. Рубина имела большое значение для нас, так как сняла в определенной степени напряженность, связанную с постоянными вопросами представителей КГБ: все ли делается для Андропова, правильно ли его лечат? Представьте себя на месте профессоров, участвующих в консилиуме, на котором присутствуют представители КГБ, фиксирующие все, что на нем говорится.
Консультация А. Рубина произвела впечатление и на Андропова, который после нее успокоился и начал активно работать в силу своих возможностей. Взволнованы были и А. Рубин с женой, которые, хотя и понимали, что неожиданное приглашение в Москву — не простой визит в клинику профессора Лопаткина, но не предполагали, что окажутся в такой сложной и волнующей ситуации. Рубин категорически отказался от какого-либо гонорара. Андропов, однако, настоял, чтобы он принял в дар картину известного советского художника А. Шилова. Надеюсь, что эта картина в доме Рубиных напоминает им не только о необычной консультации, но и о друзьях, которых они приобрели в Москве.
