Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Эрлер Ольга (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Они громко рассмеялись. Александр был рад, что Гефестион в состоянии смеяться.
— Ну?.. — Гефестион подтолкнул его в плечо.
— Она изумительна!.. В миллион раз лучше, чем я мог мечтать. Что-то невероятное. Я открыл для себя новый мир, — Александр глубоко вздохнул.
— Что ж вздыхаешь?
— Я просплю еще не одно совещание, чует мое сердце…
Гефестион смущенно улыбнулся:
— Привыкнешь.
— К тебе же не привык. — Глаза Александра смотрели серьезно. — Знаешь, что меня радует, — сменил тему Александр, — теперь у меня есть два человека, с которыми я могу быть самим собой. Так мне было тяжело притворяться перед ней. Столько сил на это уходило — сдерживаться, хитрить. Она ведь меня хорошо понимает, и я ее. И это чувствуется… во всем.
— Ты простишь меня когда-нибудь? — понуро спросил Гефестион.
— Ты ни в чем не виноват, что ты, мой родной.
— Ты не будешь меня упрекать?
— Нет.
— И ты правда не разлюбишь меня?
— Никогда…
— И не оставишь меня?
— Даже не надейся…
Александр не мог не пошутить в самый неподходящий момент. Но Гефестион привык и знал, что за этим кроется что-то большее.
— А теперь без шуток, — Александр покачал головой, — можешь себе представить, что этот же разговор был у нас с Таис — слово в слово! Ну, скажи, как это возможно? Я иначе, чем рукой провидения и волей высших сил, не могу этого объяснить.
Они сидели молча несколько минут, каждый думая о своем и в какой-то мере — об одном.
— Делом пора заняться! — наконец пришел в себя Александр, и они отправились «заниматься делом».
А дело требовало от Александра постоянного присутствия, огромных сил и времени: постройка мола протекала тяжело, и Александр возлагал большие надежды на флот, который ему теперь требовался. Перепуганные кипрские цари, опасаясь наказания за свое сотрудничество с персами, прислали Александру 120 судов, 80 судов доставили жители Библа и Сидона. Даже из Ликии и Родоса поступали корабли.
Подведя суда к городским укреплениям, Александр из метательных орудий стал обстреливать стены и разбивать их таранами. Финикийцы спешно заделывали проломы, а за линией оборонительных сооружений начали постройку еще одной стены. Пользуясь «воронами» с железными крюками, они наносили повреждения кораблям македонцев и союзников, убивали, ранили и захватывали в плен солдат. А потом казнили их на глазах у македонцев. Со стен на македонцев обрушивались тучи раскаленного песка. Каждый день приносил потери, ставил перед Александром задачи и требовал от него все новых решений и усилий.
И все же он умудрялся видеться с Таис, пусть редко и коротко, за счет отдыха, сна, еды.
Это было трудное, опасное и счастливое время, совершенно сумасшедшее и сумбурное — тирские весна и лето. Весна их любви, которая навсегда осталась весной. Ибо их любовь знала только весну. Даже их тяжелое время в Мараканде пять лет спустя оказалось не более чем ненастным днем с очищающей майской грозой. Измученный, но неугомонный, дрожащий от усталости, нетерпения и радости видеть ее — таким был Александр в те дни. Необходимость в отдыхе и еде отступали на второй план перед потребностью утолить жажду любви. Они валились на постель, иногда и мимо нее, жадно и страстно наслаждаясь друг другом и не могли насладиться вдоволь. Да еще надо было поговорить, поделиться, посмеяться. Будучи вместе, они практически не переставали смеяться — от радости понимания и любви.
На людях Александр вел себя с ней, как раньше, и требовал того же от нее. Он непременно хотел держать их любовь в тайне, ибо считал, что их отношения касаются только их двоих и не должны становиться достоянием посторонних. Как поняла Таис только сейчас, несмотря на всю свою доступность и открытость, царь был невероятно скрытным человеком. «Кто не умеет молчать, не умеет управлять», — гласила поговорка. Но у Александра имелась на то и другая причина: вся его жизнь проходила у мира на виду, это порождало в нем желание иметь что-то только для себя. Поэтому он прятал от посторонних глаз самое дорогое. Таис подчинилась его желанию.
Перемена в ее настроении не осталась незамеченной. Она не ходила, а порхала, говорила чуть ли не стихами и была прекрасна, как сама весна. Птолемей и Леонид радовались тому, что ее непонятная тоска прошла вместе с зимой. А почему так? — Да кто же поймет этих женщин! Прошла, и ладно. Что еще надо? Таис всякими небылицами держала Птолемея на расстоянии. Ей бывало стыдно за свое вранье, жалко его, но что делать? Счастливые люди эгоистичны. А она была несказанно счастлива. Да и Птолемей никогда не был избалован ею.
Однажды случился курьез, чуть не раскрывший сладкую тайну влюбленных. Поначалу они еще не владели конспирацией так виртуозно, как потом, и часто теряли бдительность. Таис осталась на ночь у Александра, и они чуть не проспали регулярное утреннее совещание в его шатре. Дежурный офицер охраны, обеспокоенный, что Александр не подает признаков жизни, хотел войти в его личные покои, но тут на счастье появился Гефестион и опередил его, догадавшись, в чем дело.
Честно сказать, когда Гефестион увидел их спящими вместе, его пронзила боль. Не потому, что он не видел Александра с женщинами, — все он видел, и не только, а потому, что увидел впервые с любимой женщиной и, насколько он знал Александра, — а он его знал! — с единственной любимой.
Потом, всмотревшись в их светящиеся гармонией и блаженным покоем лица, в нежно прильнувшие друг к другу тела, он подпал под очарование и волшебство этого таинства. Тяжело вздохнув, Гефестион с сожалением принялся тормошить Александра. Тот поднялся, ругаясь, но стоило ему обернуться к Таис, лицо его просветлело, и тон сразу изменился:
— Детка, вставай, мы проспали…
Таис открыла глаза и сладко пролепетала: «Гефестион…»
— Гефестион! — Ее глаза округлились, а руки натянули одеяло.
— Мы проспали… Я проспал, баран! Переждешь здесь, ты уже не успеешь выбраться незамеченной. Гефестион, достань мои вчерашние записи, я сейчас с дурной головы и не вспомню, что к чему.
Таис, спотыкаясь, побрела умываться.
Она слышала разговоры и дискуссии об осаде, осаде, осаде. Попутно думала, что не совсем приятно чувствовать себя воровкой, забравшейся в чужой дом. Они любят друг друга и прячутся — какое же преступление в любви? Сколько ей приходилось притворяться и скрывать свои чувства, как устала она от этого. А ведь ей хотелось быть честной и правдивой всегда, но часто ли это удавалось, если вспомнить всю ее жизнь? Возможно ли жить в несовершенном мире так, как будто он совершенен? Но раз Александр считает, что надо скрываться, значит, так надо. Стоит ли его переубеждать. Часто бывает, что самое сильное и долгое убеждение вдруг перестает убеждать само собой. Подождем.
Она огляделась по сторонам и остро обрадовалась, что проснулась в этом шатре, в кругу вещей, сопровождающих его на жизненном пути. И вот она тоже — часть его жизни. Мечтательно улыбаясь, Таис крутила кудрявой головой и рассматривала новыми глазами окружавшие ее вещи. На гобелене развешано его оружие. Если он чистил его сам, всем становилось ясно, что он не в духе, и лучше не попадаться ему под горячую руку. Так же, как если Таис принималась за ткачество, всем становилось понятно, что ее дела плохи, что от нелюбви к себе она уподобляется Арахне, ткачихе, превращенной Афиной за гордыню в паучиху.
Она приблизилась к огромному щиту Александра. По преданию, это щит самого Ахилла, выполненный Гефестом и увековеченный в стихах Гомера, которые знал каждый эллинский школьник:
