Замуж за «аристократа» - Царева Маша (читать книги бесплатно txt) 📗
Он удивленно посмотрел на нее:
– Шур, честное слово, ты странная. Что я такого сказал? Пригласил тебя в гости на ужин при свечах? Или намекнул, что неплохо было бы перепихнуться? Я просто встретил интересного человека и не хочу потерять с ним связь. Или ты отрицаешь дружбу между представителями противоположных полов?
– Нет, я… – смутилась Шура, – хорошо, запишу.
Она схватила ручку, взяла Егора за руку – ладонь была теплой и сухой – и неаккуратным почерком вывела на ладони семь цифр – где-то между линией ума и линией судьбы. Потом подумала и криво дописала «Шура Савенич» – прямо на Венерином холме.
…Мамину предсмертную записку Егор Орлов выучил наизусть. Какое-то время записка эта вместе с другими уликами находилась у следователя, но потом ее вернули бабке Клавке. Бабка спрятала ее в сервант, в распухшую картонную коробку, где она держала документы и фотографии. А Егор незаметно украл и перепрятал.
«Простите меня, простите все. Я так больше не могу. Он преследует меня, он не дает мне спокойно жить. Я слышу его голос за каждым углом. Я постоянно вижу его на улице. Он везде. От него не скрыться, не убежать. Это хуже смерти, поэтому я выбираю последнюю. Никого не вините, я ухожу из жизни добровольно».
Егор знал наизусть каждое слово, но общий смысл ускользал от него. Мамины слова казались ему фарсом, словно были списаны из шпионского боевика. Какие-то преследования, побеги, какой-то загадочный он…
Егор часто представлял, как мама убегает от злодея по узким темным переулкам, как, нервно раздувая ноздри, прислушивается к его приближающимся шагам, как беззвучно плачет от досады, вновь обнаружив его за своей спиной. Больше всего на свете Егору хотелось узнать, кто же этот таинственный они почему ему понадобилось охотиться на маму.
И только когда ему исполнилось пятнадцать, он с изумлением узнал, что шпионские страсти здесь ни при чем. Мама повесилась из-за любви. Бабка Клавка однажды случайно проговорилась ему об этом.
Помнится, это случилось поздно вечером. Бабка, облаченная в свою застиранную ночнушку с глумливыми кружавчиками на груди, сонно смотрела последние известия. А Егор уткнулся в учебник английского: бабка пригрозила отменить карманные расходы, если он опять нахватает двоек.
Новости кончились, и после прогноза погоды, когда Клавка уже потянулась к выключателю, вдруг… под старый фортепьянный вальс по экрану поплыли титры какого-то старого фильма. Ничего особенного, титры как титры. Но отчего-то бабка повела себя крайне неадекватно.
– Сволочь, – прошипела она, не отрывая глаз от экрана.
Егор удивленно вскинул голову, он хотел было возмутиться, потому что в первый момент подумал, что бабка, как обычно, решила повоспитывать его. Но та на Егора даже не смотрела – ее взгляд был прикован к телеэкрану.
Начался фильм. В первом же кадре на экране появился удивительно красивый мужчина с тонким нервным лицом. С первого взгляда лицо как лицо: серые глаза, тонкая морщинка между бровями, высокий лоб. Да, правильное, да, канонически красивое, но мало ли на свете смазливых мужчин? Но было в его внешности нечто такое, что заставляло как минимум вздрогнуть. Может быть, взгляд? Светлые глаза актера оставались серьезными, даже когда он улыбался, и была в этих глазах какая-то ненаигранная грусть.
Актер показался Егору смутно знакомым – он даже учебник машинально захлопнул и уставился на экран. Причем отчего-то мальчику показалось, что он видел этого человека не только на экране. Но где и как они могли встретиться?
– Подонок, – прошипела бабка Клавка.
– Ты о ком, бабушка? – удивился Егор.
– О ком, о ком, – проворчала старуха и кивнула на экран. – О нем, о ком же еще? Убивать таких надо. Моя бы воля, я б его… Своими руками придушила бы!
Егор удивленно на нее уставился. Баба Клава, в отличие от других пенсионерок, не была боевой особой. То есть она могла оскорбить или даже ударить его, Егора, но она никогда не участвовала в дворовых склоках и не грозилась придушить того или иного политика.
– Но почему?
И тогда бабка, по-прежнему вперившись в телевизор, сказала:
– Он убил твою мать.
– Что?! – Егор даже подскочил на месте, словно его током ударило. – Что ты сказала?
– А? – бабка рассеянно отвернулась от телевизора. – Ты что-то спросил?
– Ты сказала, что он маму убил.
– Забудь, – устало вздохнула она, – я этого не говорила. И вообще, тебе спать пора.
– Еще только десять. И я не забуду. Ты сказала, так что, будь добра, объясни. Я не отстану теперь.
Бабушка как-то странно усмехнулась. На экране красивый актер признавался в любви не менее красивой актрисе.
– Он весь в этом, – Клавка презрительно кивнула на экран, – бабник, каких мало. Убогий юбочник.
– За что он маму убил? Он ее повесил? Почему милиции ничего не известно?
– Не кипятись, – одернула его бабушка, – никто ее не убивал. Она действительно ушла сама. Но виноват он. Какой же ты дурак, что не догадался.
Егор нахмурился:
– Вообще он сразу показался мне знакомым. Наверное, я мог видеть его, да? Может быть, в детстве? Может быть…
Внезапная догадка яркой молнией полыхнула у него в голове.
– Понял? – невесело усмехнулась Клавка. – Ничего странного, что он тебе знакомым кажется. Ты посмотри сначала туда, – бабкин желтый палец ткнулся в экран, – а потом вот туда. – И она указала на зеркало.
Егор тупо взглянул в зеркало – и, разумеется, увидел в нем свое изумленное лицо. Лицо как лицо. Правда, одноклассницы почему-то уделяют ему повышенное внимание. Говорят, что он красивый. Да мало ли на свете красивых лиц… Глаза у Егора серые, широко расставленные, между бровями пролегла тонкая морщинка… Господи, да ведь это…
– Пора бы уж тебе узнать наконец, – сказала бабка. – Слишком ты взрослый, чтобы пичкать тебя сказочками о неизлечимо больном рыцаре на белом коне, дарящем голубые топазы.
– Расскажи, – еле слышно попросил он.
– Ты и так все понял. Могу только подтвердить, что ты прав. Да, этот актер – твой отец. Александром Дашкевичем его зовут.
Егор еще раз посмотрел на экранного красавца. Тот над чем-то смеялся, привалившись на плечо смазливой актрисы, и Егору внезапно показалось, что смеются они над ним.
– Но… Как же… Мама говорила, что он погиб. Она плакала…
– Он действительно погиб, – бабка усмехнулась, – и ему повезло. Потому что в противном случае нашлось бы много желающих это недоразумение исправить.
– А как… – Егору было сложно говорить, все детские комплексы и страхи, воспоминания о том солнечном майском дне девятибалльной волной накрыли его с головою, мешали вдохнуть, дурманили, душили. – Как же мама умудрилась с ним познакомиться? Она ведь никогда не работала в кино.
– Для того чтобы познакомиться с потаскуном, необязательно крутиться в этом мире. Фильм с его участием снимался в общежитии, где жила подруга твоей мамы. И, конечно, эти дурочки поперлись посмотреть на съемки. Самых хорошеньких девушек отобрали для массовки. Твою мать в их числе. Не смотри так на меня, она была хорошенькой… До всего этого.
В каком-то порыве бабка накинула на плечи халат и бросилась к шкафу. Порылась между идеально накрахмаленными простынями и извлекла оттуда старый пожелтевший конверт.
– Вот, – конверт шлепнулся Егору на колени. – Когда этот подлец бросил ее, беременную, эта дурочка сожгла все свои фотографии. Она с ума сошла, говорила, что все равно ее больше нет. Но я смогла сохранить часть.
В конверте было всего три черно-белых снимка. На всех была запечатлена одна и та же тоненькая улыбающаяся девушка. Вряд ли ее можно было назвать красавицей, но она была очаровательна – толстая светлая коса через плечо, милые ямочки на щеках и талия, должно быть, в два раза тоньше, чем у Скарлетт О’Хара.
Егор не сразу понял, что эта молоденькая кокетка и есть его мама. Мама всегда казалась ему красивой – а какой ребенок не считает первой красавицей свою мать? Но она ведь была такой полной, такой грустной и неопрятно одетой… У нее была не слишком хорошая кожа, тусклые волосы и мешки под глазами. Она выглядела старше своих лет. Неужели эта девушка и его мама – одно и то же лицо?
