Над Арктикой и Антарктикой - Мазурук Илья Павлович (читать книги полные .txt) 📗
— Будет сделано’
Настроение поднялось, на наших лицах появились улыбки Кудряшов добирал по углам, на дне лодки последние капли бензина Шмандин задраивал вскрытую обшивку в своей “голубятне” Дышать стало легче, но форточку пока не закрыл. Продували внутренности самолета по системе “форточка — открытые блистеры” Выполнив сокращенный маршрут, получив ценные данные ледовой обстановки, на обратном пути вышли на мыс Анисий острова Котельного, а от него до Тикси рукой подать.
Так над Землей Бунге нам удалось справиться с экстремальной ситуацией, довольно быстро устранить неисправность. А землю как землю я в этот раз так и не увидел
УРОКИ пОЛЯРНОЙ АКАДЕМИИ
Уже пять лет я летал командиром корабля, знал все арктическое побережье от Архангельска до Уэлена Опыт полярный накопился, конечно. Но в высокоширотной экспедиции только вторым пилотом Да иначе и быть не могло высокоширотные экспедиции — подлинная Полярная академия.
Командиром Ли-2, на который меня назначили, был опытнейший летчик, один из первопроходцев Арктики, Виталий Иванович Масленников, Герой Советского Союза. На Чукотку, в бухту Провидения, он приплыл на корабле вместе со своим самолетом осенью 1934 года. Аэродромов, в современном значении слова, Арктика тогда не знала. Были только места для посадки около того или иного поселка А запасным “аэродромом” считалась любая пригодная площадка по маршруту, “гостиницей” — снежная яма, укрытая чехлом от мотора. Приходилось Виталию Ивановичу сидеть на вынужденной около Анадыря, пережидая четырнадцать суток пургу. Приходилось в плотном тумане садиться на остров Жохова, спасая больного зимовщика. А когда в 1948 году сломало на Северном полюсе дрейфующий “аэродром”, пришлось взлететь с крохотного обломка ледяного поля, огороженного грядами торосов. Предельный риск! В тот раз необходимо было максимально облегчить машину, и Виталий Иванович оставил на полюсе даже свой мольберт, с которым он, выпускник Суриковского училища, никогда не расставался в Арктике…
В общем мне и на этот раз повезло с наставником …Из Москвы вылетали 30 марта. Чувствовалась уже весна, но Химкинское водохранилище, с которого мы стартовали, было еще покрыто льдом. После взлета — левый разворот, и под нами шпиль с золотой звездой Химкинского речного вокзала. “Порт пяти морей”, как любили тогда говорить. Но у нас впереди другие, скованные льдом моря. < Стараясь перекричать шум двигателей, работающих на взлетной мощности, оборачиваюсь к штурману
— Курс?
— Пять градусов, пора знать! — недовольно отвечает Борис Иванович Иванов.
Я уже успел понять, что в экипаже Масленникова все давно “притерлись” друг к другу. Шутки, подначки, розыгрыши. Лишнего формализма здесь не любят. В экипаже собрались опытные, знающие свое дело полярные асы.
Борис Иванович — штурман первого класса. Высокий, редки улыбающийся, с глазами, прикрытыми мохнатыми бровями. Звали его в экипаже Мрачный Билль. “Мрачный”, понятно, за серьезность, ну а “Билль” — это что-то английское. Он с этим языком был в ладах, что для штурмана куда как не лишне.
Пока будем лететь до мыса Шмидта, у штурмана дела не особо напряженные Магнитные компасы работают устойчиво, все аэропорты по трассе оборудованы радионавшационными точками. Дело простое, следи только за радиокомпасом: Амдерма на стрелке, Диксон на стрелке… И так далее. После острова Врангеля придется Борису Ивановичу поработать по-настоящему, показать искусство штурмана. Основными навигационными приборами при полете над Ледовитым океаном станут гирополукомпас и солнечный компас, пока зачехленный в астролюке над столиком штурмана. А еще секстан и астрономический ежегодник — книга не меньше “Воины и мира” по объему…
До Крестов Колымских добрались без каких-либо приключений к исходу вторых суток. Здесь “переобулись” — сняли колеса и встали па лыжи. Тридцатого марта благополучно прибыли на мыс Шмидта, приледнившись на замерзшую лагуну.
Аэродром мыса Шмидта был основной базой для прыжка на океанский лед. В районе семьдесят седьмой параллели мы должны были организовать дрейфующую станцию СП-4.
Наш самолет почти предельно загружен еще в Москве, лыжи, спальные мешки, банки с НЗ (неприкосновенным запасом) и, конечно, палатка Шапошникова (КАПШ) — круглая палатка типа юрты, разработанная специально для полярников. Но на мысе Шмидта мы дополнительно погрузили глубоководную лебедку, продукты, баллоны с пропаном для отопления помещений и приготовления пищи. Кроме -юго, Виталий Иванович приказал получить листы фанеры и оленьи шкуры для утепления пола в палатке. Да и разных необходимых мелочей набралось порядочно.
Подсчитав взлетный вес, я обнаружил, что он намного превышает норму. Доложил об этом Виталию Ивановичу (честно говоря, хотел показать, какой я бдительный, как точно все учитываю).
Виталии Иванович посмотрел на меня с иронией;
— А ты не считай!
— Как не считать? — не понял я.
— А вот так! Во-первых, это тебе не рейсовый полет. Во-вторых, все, что взято, жизненно необходимо на льду. В-третьих, длина лагуны не ограничена для взлета, а для посадки на лыжах у нас всегда лед под нами. Ну и в-четвертых, мы можем выкинуть все экспедиционное оборудование, если это потребуется, если один из моторов откажет… Понял теперь?
— Понял, — смущенно ответил я, чувствуя, что неудержимо краснею. — Учту на будущее.
— Так-то оно лучше, верю, — улыбнулся командир. — Закругляй с подготовкой, завтра на Врангель…
Казнил я себя тогда: ведь и сам мог подумать, нечего выслуживаться. Решил больше присматриваться, прислушиваться и наматывать на ус — в общем, стараться не быть больше объектом поучений На мысе Шмидта в наш экипаж подключились флагштурман полярной авиации Валентин Иванович Аккуратов и Герой Советского Союза Михаил Васильевич Водопьянов. Сесть за штурвал самолета Водопьянову не разрешали врачи, он исполнял обязанности консультанта начальника экспедиции. Оба они — и Аккуратов, и Водопьянов были в 1937 году участниками высадки на полюс первой в истории дрейфующей станции, а Михаил Васильевич еще до этого — участником челюскинской эпопеи. В общем, собрались профессора Арктической академии, а я — их единственный слушатель. Не хотелось мне, да и права не имел, быть у них плохим учеником…
Утро 2 апреля выдалось ясным, морозным, тихим. Зашли на вышку к диспетчеру, Масленников позвонил на “полярку” (полярную станцию), расположенную в трех километрах от аэропорта. Прогноз дежурного синоптика вполне удовлетворительный, летим
Хотя взлетно-посадочная полоса не указана, даже на перегруженном самолете оторвались быстро, не пробежав и пятисот метров. Давление выше нормы — семьсот семьдесят миллиметров, да и температура низкая — ниже двадцати градусов. Все это облегчило взлет перегруженному самолету
До Врангеля каких-то двести километров, от силы полтора часа. Но уже через полчаса появляется облачность, нижняя кромка ее постепенно опускается все ниже, и к острову мы подходим на высоте ею метров. Когда салимся высота облачности уже не превышает пятидесяти — семидесяти метров, видимость ухудшается.
— Спешить не будем, ночуем, — сказал свое слово Водопьянов. — Мы с Аккуратовым в тридцать седьмом юду ждали на Рудольфе больше месяца погоду, но зато наверняка.
— Конечно, Михаил Васильевич, — подтвердил Масленников. — Утро вечера мудренее, проснемся — посмотрим…
Проснулись от громкой команды “подъем!”. Механиков, как всегда, уже нет, их разбудили раньше, уже часа полтора, как они греют моторы. От вчерашнего тумана не осталось и следа, до самого горизонта ни облачка.
Взлет, курс на север. Высота шестьсот метров — оптимальная высота, с нее хорошо просматривается лед.
Включив автопилот, я слежу за курсом по гирополукомпасу и любуюсь пейзажем острова, десятибалльными всторошенными льдами Северного Ледовитого океана. Водопьянов, сидя за Виталием Ивановичем, о чем-то говорит с ним, поглядывая в окна. Прислушиваюсь к их разговору, их оценке ледовой обстановки.
