В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Уайтлок Анна

В первом полугодии 1564 г., судя по сохранившимся записям, Джон Хемингуэй поставил камер-фрейлинам 2 фунта порошка фиалкового корня (его получали из корня ирисов). Его жгли в виде благовония, окуривали им комнату. [397]

Кроме того, Елизавета и ее дамы часто пользовались ароматическими шариками и жгли во внутренних покоях можжевельник и пряные травы. Бензойной смолой, розовой водой и стираксом душили богато расшитые платья королевы. Все знали, что королева весьма щепетильна в вопросах чистоты, а неприятные запахи представляли постоянную проблему, особенно учитывая, что в покоях королевы также содержались многочисленные животные, в том числе карликовый спаниель, любимец королевы, обезьянка, кот, который ловил мышей, бывших во дворцах настоящим бедствием, и попугай. [398] Обезьянку держали «в ошейнике и на цепи», которая то и дело истиралась и рвалась, так что приходилось заказывать новую. Ошейник был «железным с петлями, которые застегивались на крючки». К нему привязывали более длинную цепь на трех шарнирах. [399] Судя по всему, обезьянка постоянно находилась рядом с королевой, так как за следующие два года придворный кузнец, Уильям Худ, выковал еще три стальных цепи. [400]

О зверьке, который в одном предписании назывался «мускусным котом», скорее всего о хорьке или африканской циветте, которая славится своим мускусным запахом, заботилась Бланш Парри. Заботу о королевском попугае, которого держали в специально построенной для него клетке, поручили Дороти Брэдбелт. В 1563 г. Джон Грин, королевский плотник, «доставил Дороти Брэдбелт одну большую клетку из медной проволоки и укрепленную пластину для попугая», [401] а с ними «два оловянных горшка для воды – один для обезьяны, второй для попугая». Кузнец Уильям Худ изготовил также задвижки для клетки; [402] кроме того, в королевские покои доставили «6 ярдов двойного зеленого шелка», из которого предстояло «сшить занавеси для птичьей клетки». [403]

Поскольку канализации во дворцах не было, королева пользовалась «ночным стулом», переносным деревянным туалетом, который необходимо было регулярно опорожнять. Даже в королевской опочивальне, где «ночные стулья» были замаскированы «ящиками из атласа и бархата», воздух часто был «кислым и нездоровым». [404] Имелись в опочивальне и ночные горшки, которыми пользовались лишь для мочеиспускания; они были сделаны из фарфора, серебра или керамики, глазурованной оловом. Ночной горшок королевы с крышкой, на которой были выгравированы ее инициалы, стоял в подбитом ящике. Таких «ночных стульев» у нее было несколько, и все были одинаково роскошными: четыре из них, «отделанные черным бархатом, сплошь покрытым вышивкой, тесьмой и подбитым позолоченными гвоздиками, с сиденьем и спинкой, покрытыми алой тканью с золотой и серебряной бахромой», доставили в опочивальню в 1565 г., вместе с «тремя оловянными горшками в кожаных мешках на полотняной подкладке». «Ночными стульями» заведовала Кэт Эшли, а после ее смерти в 1565 г. ее обязанности, а также обязанность облачать королеву в ее сложные и пышные наряды, скорее всего, исполняли все дежурные камер-фрейлины по очереди. [405] Обитые материей и пышно украшенные ящики, в которых держали ночные горшки, позволяли незаметно опорожнять их вдали от внутренних покоев. В поездках и процессиях Елизаветы ночной горшок везли в особой карете.

Почти все рождественские праздники Елизавета пролежала в постели, и лишь в январе она вышла из опочивальни в кабинет, где ее могли видеть придворные. Королева «очень похудела»; врачи описывали ее состояние как «слабое и нездоровое». Де Сильва злорадно добавлял в депеше: «Хотя говорят, что молодой организм весьма вынослив, вашему величеству следует заметить, что ее не считают склонной к долголетию». [406]

К Новому году потеплело, и лед на Темзе растаял. Неожиданная оттепель вызвала «великие наводнения и паводки» во всей Англии и «смерть многих, и гибель многих домов». В начале февраля Елизавета дала лорду Дарнли позволение поехать в Шотландию, и вскоре он поскакал на север. [407] Королева надеялась, что Дарнли смутит покой Марии; кроме того, ей, видимо, казалось, что Дарнли станет лучшей партией для королевы Шотландии, чем Дадли, которого ей так не хотелось терять. Она надеялась, что Дарнли, «будучи красивым и сильным юношей, скорее одержит верх, ибо он находится рядом, чем Лестер, который отсутствует». [408] Мария впервые увиделась с Дарнли 17 февраля в Эдинбурге и немедленно влюбилась в него. Как она писала, «она еще не встречала такого красивого и хорошо сложенного мужчину». [409] Вскоре в посольских депешах описывали, как Дарнли «чудесным образом расшевелил» шотландский двор. Многие считали, что «королева Шотландии выйдет за него замуж». [410] В письме к своему другу сэру Генри Сидни, мужу Мэри Сидни и зятю Дадли, Томас Рандолф порицал Дадли за то, что тот не проявил больше интереса к Марии Стюарт. «Сколько стран, королевств, городов больших и малых погибло» из-за страсти мужчин к подобным ей женщинам; однако Дадли, которому предложили королевство и возможность держать Марию «обнаженную в своих объятиях», с презрением отверг и то и другое, что и окончилось приездом Дарнли. [411] После приезда в Шотландию Дарнли одному из первых написал Роберту Дадли; в письме он выражал ему благодарность и называл «своим родным братом». «Хотя я далеко от вас… я не забуду вашей доброты и снисходительности, которые вы бесчисленное множество раз мне выказывали». Стало ясно, кто стоит за его поездкой. [412]

Вскоре после того, как Дарнли уехал в Шотландию, Елизавета поняла, чем чреват его союз с Марией; их совместные притязания на английскую корону вполне способны были объединить вокруг них католическую Европу. Как выразился Филипп в письме к послу де Сильве, брак Дарнли и Марии Стюарт вполне отвечает интересам Испании; «его следует ускорять и поддерживать в полном объеме нашей власти. Пожалуйста, дайте понять леди Маргарет [Леннокс], что я не только рад тому, что ее сын станет королем Шотландии, и не только помогу ему в этом, но помогу стать и королем Англии, если их брак состоится». [413]

Елизавете перспектива такого союза «откровенно не нравилась»; она прервала все дальнейшие переговоры, считая, что это «опасно для той дружбы, которая сейчас связывает две наши державы». Сэр Николас Трокмортон, которого заменили на посту посла во Франции, был послан в Шотландию с поручением сделать все, что в его силах, чтобы «разрушить или отложить» брак и передать Марии, что, «за исключением лорда Дарнли», Елизавета «будет вполне довольна любым ее выбором». [414]

Трокмортон не преуспел в своей миссии и через месяц написал из Эдинбурга, что брак «нерасторжим». [415]

Глава 15

«Непревзойденная и незапятнанная»

5 марта 1565 г. Дадли дал ужин в честь королевы и ее фрейлин. Устроили рыцарский турнир, конные состязания, а позже приглашенным показали комедию на английском языке, посвященную вопросу брака. Спор вели Юнона, сторонница брака, и Диана, сторонница целомудрия. После того как обе стороны представили свои доводы, Юпитер вынес вердикт в пользу брака, на что королева, повернувшись к Гусману де Сильве, воскликнула: «Все против меня!» [416] Твердое решение Марии Стюарт связать себя брачными узами очень нервировало Елизавету. Ее снова стали упрашивать поскорее выйти замуж и произвести на свет наследника. Во вполне откровенной беседе с де Сильвой она объяснила, что брак – «то, к чему я никогда не испытывала никакой склонности. Однако мои подданные так давят на меня, что я ничего не могу поделать; я должна выйти замуж или следовать другим курсом, который очень труден. В мире бытует мнение, что незамужней женщине незачем жить… во всяком случае, если она воздерживается от брака, то из-за какой-то дурной причины, как обо мне говорят, что я не выхожу замуж, потому что люблю графа Лестера, а за него не пойду, потому что у него уже была жена. Хотя теперь у него нет живой жены, я все же не выйду за него… Как говорится, на каждый роток не накинешь платок, и мы должны довольствоваться тем, что исполняем свой долг и верим в Бога, ибо истина в конце концов восторжествует. Он знает мое сердце, которое очень отличается от того, что обо мне думают, как и вы когда-нибудь поймете». [417]