Домовые - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книги .txt) 📗
Поскольку Акимка все боялся прикоснуться к телу, Тимофей Игнатьевич и Якушка сами завернули его и увязали, как умели, оставив петли — за что лапами браться. Акимке досталось вести горемычную вдову с маленьким.
Первым делом схоронили тело в обвалившемся углу и присыпали мелкими камушками. Не тащить же его в дом… Потом чуть ли не в охапке унесли обеспамятевшую домовиху с маленьким. Тимофей Игнатьевич надумал временно определить их на чердаке. А потом, узнав все обстоятельства дела, созвать сходку и решить их дальнейшую судьбу. В конце концов, бабьи слезы — не навеки, и если позвать опытную сваху — она для вдовушки живо местечко приищет.
Акимка с Якушкой переволновались — ну как старшие заметят на чердаке расчищенную под пляски площадку и новогоднюю гирлянду с батарейкой, чтобы уж праздник — так праздник? Но нет, не заметили.
Было уже раннее утро, дом пробуждался, когда все, за кем Тимофей Игнатьевич сгонял Акимку с Якушкой, поднялись наверх и заняли подобающие места. Домовые не любят сидеть рядком, поэтому разбрелись и устроились, как коты на солнцепеке — чтобы каждому хоть краем глаза, а видеть всех присутствующих. Жаль, чердак был новый, необжитой, хоть нарочно натаскай сюда всякой рухляди, удобной, чтобы укрыться с удобствами. Хорошо хоть, нашлись скомканные газеты…
Явился, понятное дело, крепко недовольный Лукьян Пафнутьевич. Он все никак не мог понять, каким боком его подручные к этому делу пристегнулись. Для помощи деревенской домовихе позвали и его супругу, Матрену Даниловну, хотя баба на сходках вообще не должна показываться. Явился домовой дедушка Ферапонт Киприанович — он-то с женушкой и наплодил трех девок. Явился сильно самостоятельный и непомерно гордый Евсей Карпович. Под локотки привели Аникея Фролыча.
Приплелся и совсем загадочный домовой Лукулл Аристархович, которого привезло с собой довольно странное семейство Венедиктовых. Семейство состояло из дедушки Венедиктова и его супруги Людмилы, а в новый дом на окраину оно было сослано внуками. И внуков можно было понять и простить — при всяком удобном случае дед с бабкой принимались толковать о роковом возрождении коммунизма, а также словесно нападали на гостей, упрекая их в материальном благосостоянии.
Лукулл Аристархович, понятное дело, нахватался блажных идей и пробовал было их проповедовать среди домовых, но получил резкий отпор: мы-де живем по старинке, телевизор — и то не каждый день смотрим, зато за порядком следим, а у тебя, у засранца, вон которую неделю тараканы не травлены, по всему дому расползаются.
С тараканами было вот что. Домовые вскоре после новоселья договорились провести военные действия против этой дряни разом по всему дому, и даже в тех квартирах, где своего домового отродясь не держали. Никому и в ум не взошло, что Лукулл Аристархович, воспарив мыслями, проигнорирует это мудрое решение. В итоге тараканы, спасаясь от крепких заклятий и наговоров, батальонами и дивизиями устремились в квартиру Венедиктовых, там перевели дух, отсиделись и стали совершать вылазки. Домовые вдругорядь сговорились и почти эту нечисть повывели, но некоторвм удалось спастись все у того же разгильдяя Лукулла Аристарховича. Они расплодились — и все вот-вот могло начаться заново…
Видя все это почтенное общесто в сборе, Якушка с Акимкой заробели и спрятались. Отродясь не бывало, чтобы подручных звали на сходку. По крайней мере, Аникей Фролыч такого вспомнить как ни пытался — не сумел. Значит, лучше лишний раз не высовываться.
— Так, стало быть! Тихо! — рявкнул Тимофей Игнатьевич. — Беда нагрянула. Будем решать, как ее избыть. Вот вам Таисья Федотовна, вдова горемычная. Повтори всему собранию, Таисия Федотовна, что мне спозаранку сказывала. Не смущайся, все свои…
— Какие ж вы свои? — тихонько ответила домовиха. — Вы-то городские, а мы-то деревенские…
История, которую сквозь слезы и вздохи поведала деревенская домовиха, сильно всю сходку озадачила.
Деревня, где жило несколько семей домовых, была старая, хоть и невелика — а на хорошем месте. Невесть сколько веков продержалась та деревня, и, кабы не свекла…
Уж полсотни лет, как крестьяне ни пшеницы, ни овса, ни льна не растили, а одну лишь свеклу, которую увозили и варили из нее сахар. То есть, до такой степени к этой свекле привыкли, что и жизни себе без нее не чаяли. А тут все и переменилось. Во-первых, перестали посылать на обе прополки и уборку людей из города. Во-вторых, растить этот корнеплод стало невыгодно — малыми силами много ли вырастишь, а закупочная цена как была низкой, так и осталась. Раньше хоть количеством брали, а теперь — откуда оно, количество? И народ из деревеньки стал разбегаться. Иные, что поумнее, прихватывали с собой домовых. А куда отбыли — того она, Таисья Федотовна, знать не может.
— А иного чего растить? — спросил Лукьян Пафнутьевич.
— Да разучились. Все ведь в лавке брали, и мясо, и картошку… и макароны…
Домовые загалдели — всяк старался показать себя доподлинным знатоком деревенской жизни. Шибко грамотный Лукулл Аристархович Америку приплел с кукурузой. Пришлось Тимофею Игнатьичу основательно повысить голос. А когда домовой во всю глотку заорет — бывает, и стекла из окон вылетают…
Прекратив завиральные сельскохозяйственные теории, Тимофей Игнатьевич попросил домовиху продолжать.
— Ну так опустела деревенька. Окна заколочены. Наши хозяева в одночасье собрались и съехали, нас позвать забыли… — домовиха тихонько заплакала. — А как дальше жить? Думали, с огорода прокормимся, по соседству еще домовые остались, Афанасий Савватеевич с семейством да бобыль Никишка. А тут оно и завелось.
— Что — оно? — спросил из-за скомканной газеты Лукьян Пафнутьевич.
— Да вихорь же, будь он неладен!
Сперва по пустым дорогам побежали маленькие смерчики, цепляли всякую ерунду — где палый листок, где соломину, где уцелевший от прежней жизни автобусный билет.
— Вот так бежит, стелется, посолонь заворачивается и шелуху тащит, — Таисья Федотовна показала, как именно заворачивается и стелется смерчик.
— Ну, тащит, а потом?
— Потом все опять рассыпается и лежит.
— А он? Вихорь?
— А кто его знает… Куда-то девается.
Домовые сперва с любопытством наблюдали за причудой ветра. Однако вихорьки малые становились все шире и даже принялись расти ввысь. Теперь они захватывали уже более тяжелое добро — могли протащить тряпочку, сбитую в ком сигаретную пачку, потом наловчились поднимать добычу на некоторую высоту и ронять ее оттуда.
Однажды домовые наблюдали, как был подхвачен и вознесен чуть ли не до крыши детский башмачок. Вот именно башмачок и навел их на мысль, что вихри становятся опасными.
Домовые в решениях неторопливы. Могут чего-то натворить сгоряча, но вообще — страх как рассудительны. Вот и в свекольной деревеньке они все разговоры разговаривали, пока не увидели, как слоняется по пустынной улице высокий пылевой столб, а в нем, в самой середке — черное.
Это оказалась кошка, и кошке еще повезло — вываливаясь из опадающего вихря, она уцепилась всеми лапами за березу, тем и спаслась. Хуже пришлось бобылю Никишке — его так приподняло да шлепнуло, что еле отходили.
А потом — страшно молвить, что было потом. Вихри, словно живые разумные существа, перестали обращать внимание на кошек и крыс, зато устроили охоту на домовых. Чем-то их эти земные жители, видать, прогневали. Или же показались почему-то подходящей добычей. Домовой не очень-то тяжел, его удобно всосать, закрутить да оземь брякнуть.
Прежде всего домовые перестали выпускать на прогулки малышей. Поди знай, когда пыль посреди двора завьется да вверх стрункой вытянется, да пойдет, шатаясь, прихватывать все, что плохо лежит. Потом и взрослые домовые стали не ходить чинно, а перебегать открытое место.
— В город уходить придется, — решил наконец Ермолай Гаврилович.
— Думаешь, в городе эта нечисть не водится? — спросила вконец расстроенная Таисья Федотовна.
— В городе люди, они уж что-нибудь придумают.
