Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон (книги онлайн полные TXT) 📗
— Фредерик не велел, — вымолвила она.
— Чего?
— Говорить в вашем присутствии о Маргарет. Он считает, что вам это может быть неприятно.
— Но ведь вам нечего скрывать? И почему мне должно быть неприятно?
— Откровенно говоря, я и сама ничего толком не знаю. Кроме того, что под конец Маргарет с ним поругалась. — Она уставилась на Корделию своими круглыми голубыми глазками, а затем перевела их на более привычные и безобидные предметы: камин, рукоделие, кресло, подставку для ног. — Но я не слышала, кто что говорил. Я была занята — вышивала и не слышала. Не говорите Фредерику: он может рассердиться.
Корделия нашла мужа в спальне, лежащим на кровати и царапающим на обрывке старого конверта стихотворные строфы. Когда открылась дверь, он вздрогнул, видимо, ожидая увидеть отца.
— Здесь прохладно, — сказала Корделия. — Лучше бы тебе спуститься в гостиную.
Он буркнул что-то неразборчивое.
Корделия притворилась, будто что-то ищет, и несколько минут слонялась по комнате, а когда взялась за дверную ручку, чтобы уйти, Брук скомкал конверт и швырнул в угол.
— Господи, как я хочу умереть!
Корделия помедлила у двери и подошла к кровати.
— В чем дело, Брук?
Он повернул к ней несчастное лицо.
— Ты, верно, думаешь, что я боготворю отца?
— Ну… ты его любишь…
— Думаешь, я в восторге от того, что со мной не церемонятся и постоянно тычут носом, указывают, что мне делать, что есть, что говорить?
Корделия молча слушала.
— Так вот — я не в восторге! Просто терплю иногда, потому что сам знаю, что слаб и безынициативен. Уговариваю себя, что он хочет мне добра. Но временами это действует на нервы. Ах, если бы я мог зарабатывать пером — например, работать в редакции, как Хью Скотт! Я бы давно сбежал отсюда. Нам тесно вдвоем.
Корделия села на кровать и погладила мужа по голове. На лбу у Брука выступил пот. Ее переполняла жалость, но она и не подумала отнестись к его словам серьезно. Она слишком хорошо его знала. Утром он опять станет почтительным сыном.
Глава IX
Стивен начал встречать ее попеременно по понедельникам и четвергам. Он предпочел бы делать это хотя бы раз в неделю, но Корделии интервал в десять дней почему-то казался менее вопиющим нарушением приличий.
Стивен честно соблюдал свою часть договора: не донимал ее признаниями, уважал ее волю. В то время в моду вошли вуалетки, и Корделия обрадовалась, что можно прятать лицо. В ее душе поселилось чувство вины, камнем легло на совесть.
И все равно она с нетерпением ждала встреч — ей становилось все труднее скрывать это от себя самой. Теперь, когда он не был напрочь исключен из ее жизни, к Стивену вернулись былые живость и энергия. Рядом с ним Корделия также оживала. Они смеялись, перебрасывались шутками и поддразнивали друг друга. Смех был одной из тех вещей, которых ей так недоставало в Гроув-Холле! Вскоре они со Стивеном стали неплохо понимать друг друга.
Хотя он точно следовал ее указаниям, Корделия подчас и сама затруднялась провести грань между безобидным и недозволенным. Невинная шутка могла быть воспринята как кокетство. При виде ее возбужденного, сияющего лица мать уже пару раз спрашивала, что случилось.
Стивен горел желанием познакомиться с ее родными, но Корделия противилась этому, пока в один прекрасный день в нескольких ярдах от дома они не столкнулись с Тедди. Заметив ее колебания, Стивен немедленно представился как знакомый Фергюсонов, случайно повстречавший миссис Фергюсон по дороге к мистеру Блейку, которого ему рекомендовали как непревзойденного знатока часов.
Знакомство состоялось, и не успела Корделия глазом моргнуть, как Стивена пригласили на кухню — выпить чаю и высказать свое мнение о только что испеченных миссис Блейк эклерах, — как будто они были давно знакомы. Благодаря удачно найденному объяснению и тому, что Стивен явился в дом в обществе не только Корделии, но и Тедди, он вскоре был принят как друг семьи.
После его ухода Корделию забросали вопросами — впрочем, совершенно безобидными, — и она поняла, что никто ни о чем не догадался.
В конце мая Философское Общество устраивало прием во "Фри Трейд-Холле". Стивен был одним из распорядителей и в числе прочих пригласил мистера Фергюсона, Брука и Корделию.
Примерно раз в две недели Корделия оставалась у Блейков ужинать, а потом Тедди провожал ее домой. Однажды в середине мая, придя, как обычно, около четырех, она узнала, что к ужину приглашен Стивен Кроссли. Ужин удался на славу. Присутствовавший здесь же Хью Скотт, жених Эсси, и Стивен весь вечер развлекали публику. Хью с ярко выраженным ирландским акцентом рассказывал шотландские анекдоты, а Стивен — ирландские.
Когда все часы в доме грянули девять, Корделия не поверила своим ушам. Она вскочила из-за стола. Стивен тоже.
— Давай, Тедди, я сэкономлю тебе немного времени и сам провожу миссис Фергюсон.
— О, не беспокойтесь, — смутилась Корделия. — Вам нет нужды так рано уходить.
— Напротив — я обещал к десяти быть в городе. Кажется, Маркус уже подъехал, А Тедди пригрелся тут в своих шлепанцах. Вы, разумеется, доверите мне дочь, миссис Блейк?
— Ну да, конечно, — миссис Блейк почему-то сделалось неловко. — Если мистер Кроссли так добр… Корделия…
Со всех сторон на них посыпались доброжелательные улыбки и прощальные напутствия. Когда коляска отъехала, воцарилось молчание.
Корделия первая нарушила его.
— Стивен, это был неосмотрительный поступок. Хью Скотт знает Брука и…
— Я не мог удержаться. Мы так мало видимся, это меня угнетает. Вы не слушаете?
— Мистер Фергюсон услышит скрип коляски и спросит, кто меня подвез.
— Можно остановиться на безопасном расстоянии. Сегодня удивительный вечер. — Он нагнулся вперед и попросил кучера остановиться. — Маркус, мы с леди немного прогуляемся. Через полчаса ждите меня при въезде в Гроув.
Корделия нерешительно вышла из коляски. В небе догорали последние солнечные лучи; сквозь прозрачную дымку теплого летнего воздуха уже мерцали звезды. К северу от них, над центром города, светилось зарево. Разноэтажные здания на Оксфорд-Роуд казались темно-серыми, так же, как деревья. Поскрипывая и потрескивая, двухместная "виктория" покатила дальше и скоро скрылась из виду.
— Маркус — преданный слуга, — заверил Стивен. — Он никому не скажет.
Они медленно пошли по улице. "Ну и что тут такого, — думала Корделия. — Возможно, риск — неотъемлемая часть наслаждения жизнью. А вечер, и правда, удивительный."
— Стивен, вы — непревзойденный мим, — похвалила она.
— Это моя вторая натура.
— Вы росли в театре?
— Мое первое воспоминание детства — гримерная за кулисами. Вы знаете, моя мать была актрисой.
— Нет, я не знала. Вы не рассказывали.
— Да, собственно, и нечего. Она была талантливой актрисой и никудышной женой и матерью.
— Расскажите мне о ней.
— Неужели вам интересно?
— Да.
Он посмотрел на нее.
— Поднимите вуаль. Это великий грех — прятать ваше лицо.
— Хотите, чтобы меня узнали?
— Здесь почти нет фонарей.
— Хорошо. Рассказывайте, пожалуйста.
Он несколько мгновений вглядывался в ее лицо. Корделия почти физически ощущала на себе этот взгляд. Ее охватило приятное волнение.
— Рассказывайте, прошу вас.
— Она была красивой женщиной. Не такой красавицей, как вы, но…
— О?
— Я серьезно. Но у нее были задатки первоклассной актрисы — во всяком случае, я слышал об этом. Она вышла замуж за отца, когда он был режиссером сцены в небольшом театрике в Бристоле. Через несколько месяцев после свадьбы он рискнул перебраться в Лондон. Там им сначала не везло, они голодали. Потом мать получила роль без слов в "Лицее", а отец устроился на работу в "Гроздья", это один из его первых мюзик-холлов. Благодаря поддержке отца и его наставничеству мать начала подниматься вверх по лестнице и наконец получила первую большую роль. И тут вдруг на свет появляюсь я — писк, визг и прочие прелести. Ей не потребовалось много времени, чтобы решить, что отец уже научил ее всему, что знал, и теперь я буду камнем висеть у нее на шее. Поэтому она бросила нас и начала думать только о собственных интересах. Она имела бешеный успех в трех хитах, а потом уехала в Нью-Йорк и навсегда осталась там.
