Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя - Езерская Елена (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
В доме их встретила экономка-француженка. Она узнала Анну и рассказала, что мадам и месье вчера уехали, но мадам оставила письмо. Анна с нетерпением схватила конверт и развернула сложенный втрое лист ароматной бумаги.
«Дорогая моя Анни!— писала Жозефина. — Обстоятельства вынуждают меня, точнее нас, поторопиться. Как ты понимаешь, под словом „мы“ я подразумеваю себя и Джузеппе, которому более не стоит задерживаться в Париже. Но, с другой стороны, мы не можем называть свой отъезд бегством, ибо Джузеппе призывает в Италию долг гражданина и надежда на перемены в судьбе нашей несчастной родины. Думаю, что в ближайшее время мы вряд ли вернемся во Францию, так что ты можешь писать мне в Сант-Агату, где Джузеппе загодя приобрел имение. Но если, паче чаяния, ты соберешься приехать, то я буду бесконечно рада. Навсегда сохраню воспоминания о днях нашей дружбы и с удовольствием продолжу уроки пения, если ты за всеми этими событиями еще не утратила к ним интерес…»
Анна не помнила, как вышла из дома, где жила Жозефина, не чувствовала, как Санников заботливо вел ее под руку, как подсаживал в коляску. Она не слышала стука копыт и возгласов возчика, отгонявшего назойливых мальчишек-газетчиков и юных цветочниц, когда они, выезжая на бульвар, останавливались, пропуская встречный экипаж. Анна вообще ничего не слышала и не замечала — она словно замерла. Очередная неудача связала ее по рукам и ногам и на мгновение лишила рассудка.
Но потом что-то изменилось. Стук копыт вывел ее мысли из замкнутого круга безысходности: на пути к дому лошади пошли вверх и, поднимаясь по склону, заспешили, стали тянуть коляску с напряжением, как будто брали препятствие. И это их движение на преодоление невольно передалось Анне, и, незаметно для себя и своего спутника, она стряхнула с плеч и с души нахлынувшее оцепенение, а когда коляска остановилась наконец у дверей ее дома, Анна уже приняла решение.
— Павел Васильевич, — сказала она, когда Санников, проводив ее в дом, собрался откланяться, — я прошу вас задержаться и выслушать меня.
Санников кивнул и остановился.
— Когда-то вы сказали, что считаете себя моим другом и всегда готовы прийти мне на помощь.
— Но разве я уже не доказал это? — растерялся Санников.
— Без сомнения, — улыбнулась Анна. — Но теперь я прошу вас не об одолжении, а об ответственности. Я должна ехать в Италию, и как можно скорее. Мне непременно надо найти там эту таинственную пани Ванду и узнать у нее, что стало с моим мужем. И поэтому я прошу вас на это время, которое вполне может оказаться неопределенным, взять на себя заботу о моих детях. Разумеется, вам будут помогать Варвара и мадам и месье Боннэ. Но, уезжая, я хотела бы знать, что рядом с Ванечкой и Катюшей останется такой верный и добрый человек, как вы. Тем более, как я понимаю, у вас уже есть опыт сиделки.
— Это так неожиданно… — после некоторой паузы сказал растроганный Санников. — Но я, не раздумывая, принимаю ваш «приказ» к исполнению. Это честь для меня, и я сделаю все возможное, чтобы никакие беды не коснулись вашей семьи. Однако как вы поедете в Италию? Неужели одна?! Ведь это опасно!
— Любовь всегда опасна, а мною движет именно она, — грустно улыбнулась Анна. — Благодарю вас, Павел Васильевич. Прошу вас, пойдемте в гостиную, я позову Варвару и слуг и объявлю им о своем решении.
— А как же дети? — тихо спросил Санников.
— Я поговорю и с ними, только… позже. Сейчас не могу, мне так тяжело!..
— Итак, мадам, еще раз повторяю свой вопрос: какова цель вашей поездки в Италию? — нагловатый, лощеный жандарм с тонкими, острыми усиками над верхней губой склонился к самому лицу Анны, обдавая ее стойким винным запахом.
— Господин офицер, — Анна прикрыла лицо рукой в тонкой шелковой перчатке, сделав вид, будто пыталась смахнуть скопившуюся на ресницах дорожную пыль, — еще раз повторяю вам: цель моего визита сугубо личная. Я еду навестить больную подругу.
— Какое упорство! — криво усмехнулся жандарм и, пройдя на другой край стола, сел напротив Анны и принялся стучать пальцами по столешнице.
Вот уже два часа он допрашивал Анну в помещении пограничной кордегардии. Ее заставили покинуть дилижанс, едва он пересек границу Австрийской империи, но о причинах этого, как она считала, самоуправства таможенников Анна только могла догадываться.
Первые сомнения, что удастся благополучно доехать до Жозефины, овладели ею, когда она обратила внимание, как милый юноша-студент, с которым Анна весьма оживленно болтала всю дорогу из Парижа, очень странно в упор посмотрел на проверявшего их документы жандарма и, не поворачивая головы, кивнул в ее сторону. Заметив этот жест, Анна принялась корить себя за излишнюю доброжелательность и доверчивость. Молодой человек еще со станции в Париже стал проявлять к ней повышенный интерес — Анна видела, что он откликнулся на русскую речь, когда они прощались с Санниковым, приехавшим проводить ее.
Но потом юноша, сев рядом с нею, «разъяснил» ее подозрения. Оказывается, он ехал, чтобы присоединиться к «Молодой Италии» Мадзини, в рядах которой было много французских «легионеров» — сторонников революции. Подобные разговоры в то время были не редкость, и Анна не придала эмоциональной болтовне студента особого значения и стала включаться в разговор лишь тогда, когда ей показалось, что юноша идет по тому же следу. Молодой человек шепотом, приближаясь к самому уху Анны, поведал, что хотел бы воссоединиться с отрядом, где собрались революционеры-интернационалисты — французы, поляки…
«Возможно, он что-то знает и о пане Ванде», — подумала Анна и сменила сдержанность и осторожность замужней женщины, вынужденной путешествовать одна, на столь отчетливый интерес, который, по-видимому, был воспринят молодым человеком за симпатию к революции. И теперь она расплачивалась за свою неосмотрительность.
Сделанную ошибку Анна поняла уже на границе, когда увидела «студента», маячившего за спиной австрийского офицера, перед которым сидела за грубым деревянным столом в душном помещении кордегардии. Лето уже набрало силу и жарило неимоверно. В комнате, несмотря на открытые окна, было душно, и стаи мух носились туда-сюда, норовя прилипнуть к любому доступному кусочку живой кожи.
— И все-таки вы настаиваете на том, что в столь опасное и тревожное время пересекли границу ради встречи с заболевшей подругой? — жандарм как будто вперился в Анну немигающим взглядом. — А если не секрет, чем она так страшно больна?
— У нее… — на секунду замешкалась Анна, — у нее чахотка.
— Вот как, — недобро усмехнулся жандарм и кивнул. — Зря вы это сказали, еще накликаете на подругу беду. Впрочем, это ваше личное дело. А вот мое дело — уличить вас во лжи. И сделать это довольно нетрудно. Вы показали, что едете в Сант-Агату? Но там проживает только одна дама вашего круга — госпожа Стреппони, кстати, чувствующая там себя совсем неплохо. И даже, вернее, не там — вместе со своим новым мужем она сейчас направляется в Рим, где бунтовщики пытаются захватить власть, которая принадлежит, принадлежала и будет принадлежать нам — дому Габсбургов!
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — растерялась Анна. Из всей долгой речи жандарма она поняла лишь одно — Жозефины в Сант-Агате уже нет, и ей опять предстоит долгий путь, но теперь еще дальше — в Рим.
— Значит, прикидываетесь глупенькой? — жандарм бросил стучать пальцами по крышке стола. — И вы не знаете, что происходит в мире вокруг вас? Вы не слышали, что во Франции — революция, что в Вене — восстание, что поляки взялись за оружие, а венгры и итальянцы подняли мятежи?
— Я слышала обо всех этих неприятностях… — вполне миролюбиво начала Анна, но жандарм грубо прервал ее.
— Неприятностях?! — закричал он, снова поднимаясь из-за стола и всем корпусом наклоняясь вперед. — Не старайтесь казаться наивной, это вам не поможет! У нас есть свидетель, который утверждает и готов подтвердить это под присягой, что вы проявляли особый интерес к сведениям о местонахождении повстанческих отрядов в Италии.
