Исповедь любовницы Сталина - Гендлин Леонард Евгеньевич (читать книги .TXT) 📗
— Я сегодня дока весь вечер, — с порога крикнул Тухачевский. Увидев меня, он радостно улыбнулся. — В. А., вы всегда вовремя, надеюсь, что вы с нами пообедаете?
Нина Евгеньевна умела устраивать обеды и ужины, которые славились на всю Москву.
— Мишенька, совсем забыла, — сказала она, — я на сегодня записана к зубному врачу.
— Очень хорошо, передай ему привет и запиши меня на один из ближайших вечеров. — Мы остались вдвоем. — Верочка, ты, конечно, хочешь все узнать про Ягоду?
— Да.
— Мои люди обыскали его с пристрастием, в потайном кармане обнаружили фотопленку и несколько фотографий. Оказывается, когда мы с тобой были в Загорске и Переяславле-Залесском, за нами следили. Эта сволочь проявила пленку. Я приказал ее изъять, взамен положили другую. Мы также нашли у него листочки белой бумаги, которые оказались рецептами ядов медленного отравления, написанные симпатическими чернилами. Я все передал Н. И. Ежову. Маленков обо всем осведомлен.
— Мишенька, я боюсь туч, обагренных кровью. -
Тухачевский развеселился:
— Нам не страшен серый волк! Между прочим, ты, Верочка, понравилась Борису Пильняку. Так просто он от тебя не отстанет, мальчик он настырный. Прощаясь со мной, он сказал: Такие женщины, как В. Л., созданы только для любви. После физического общения они вдохновляют на многие годы. Я не буду возражать, если он останется при своем мнении.
— Мишенька, надеюсь, что ты меня не ревнуешь?
Легла на кушетку. Тухачевский положил голову мне на колени. Пауза продолжалась больше часа.
— Верочка, я устал от двойственного положения, устал ревновать, дальше так продолжаться не может, давай вместе искать выход из создавшегося положения.
Крикнула:
— Перестаньте теребить душу! Я сама ничего не могу изменить. Отвезите меня домой, сегодня у нас ночная репетиция оперы «Тихий Дон», которая всем осточертела.
Тухачевский взмолился:
— Когда я вас снова увижу?
— Не знаю, я сама позвоню.
Режиссер Николай Смолич и дирижер Николаи Голованов представили участникам спектакля автора романа «Тихий Дон» писателя Шолохова. Худой, щуплый, кривоногий, маленький, он не произвел на нас должного впечатления.
— В романе, — сказала я, — казаки у вас рослые, красивые, плечистые.
От нанесенного оскорбления писатель вспыхнул, краска залила его лицо, шею, лоб.
— В семье не без урода, — пропел речитативом Ни-кандр Ханаев — исполнитель партии Григория Мелехова.
Шолохов рассердился:
— Почему издеваетесь надо мной? — чуть не плача, спросил он.
— Михаил Александрович, великое искусство — уметь понимать шутку, — проговорил Николай Семенович Голованов, талантливый дирижер и композитор.
Шолохов останавливал оркестр, вмешивался, сбивал артистов, давал бесконечные указания. Разъяренный Смолич крикнул с режиссерского пульта:
— Да кто вы такой? Знаете ли вы, Шолохов, что великий А. С. Пушкин был почти на всех репетициях «Моцарта и Сальери»? В спектакле играли замечательный Иван Сосницкий и посредственный Яков Брянский. Последний не понравился Пушкину. Спустя много лет он писал: «Брянский в трагедии никогда никого не тронул, а в комедии не рассмешил». И несмотря на это, Пушкин умел уважать актерский труд. Тихонько, боясь помешать актерам, он шепотом давал советы режиссеру. А вы, молодой человек, автор единственного незаконченного романа, пришли к нам, в Большой театр, портить настроение! Уходите. Немедленно уходите!
Шолохов запальчиво ответил:
— Я уйду, но запомните, товарищ режиссер, я, конечно, не Пушкин, а только писатель Шолохов, и вам с этим придется считаться, иначе вас все погонят метлой, как негодный элемент.
После этой тирады он демонстративно вышел из зала. Репетиция была сорвана, артисты долго не могли успокоиться.
Маленков ждал меня в машине. Он спросил:
— Где нам лучше всего поговорить без свидетелей?
Сказала, что все равно. Мы поехали на Воробьевы горы. Охранники Рокотов и Бояринцев неотступно следовали за нами, правую руку оба держали в кармане. Потом узнала, что пистолеты у них всегда были заряжены.
— В. А., — сказал Маленков, — арестованы Зиновьев и Каменев, не за горами падение и арест Ягоды. Если понадобится, вы согласитесь выступить свидетелем в закрытом судебном заседании? Речь мы вам подготовим, я уже для вас кое-что сделал. Пока я жив, вы будете дополнительно получать еще одну зарплату. Распространяться об этом не стоит.
— Г. М., дайте мне время подумать.
— Вы чем-то расстроены?
— На сегодняшней репетиции присутствовал А. Шолохов. В марте будущего года намечена премьера оперы «Тихий Дон». Он нам мешает. От этой встречи остался неприятный осадок.
— Что у вас там произошло?
Пересказала ему весь инцидент:
— Он испортил настроение режиссуре, артистам, оркестру,
Маленков перебил:
— Шолохов — мужичишко цепкий, скользкий, как угорь, наши товарищи давно уже им интересуются, за ним водятся серьезные грешки. Он написал И. В. о сложных проблемах, связанных с коллективизацией. Этот романист стоит за кулачество. Со временем мы ему шею тоже свернем.
Когда подъехали к моему дому, Маленков вкрадчиво спросил:
— Вы свободны в выходной день?
— Еще не знаю.
— Приезжайте к нам на дачу с ночевкой! Мы хорошо проведем время.
Пришло заказное письмо, на почтовом штемпеле неразборчиво: «Ачинск. Красноярский край». Крупными буквами выведено: «Москва, Большой театр, Красная Площадь, вручить в собственные руки артистке Вере Александровне Давыдовой». Осторожно распечатала треугольник и начала читать.
«Многоуважаемая В. А., если Вы меня еще не забыли, то Вам кланяется в пояс знакомый Ваш Гриня Пухов. С Оки нас переселили на Север. Здесь мы замерзаем. От холода стынут руки. Кругом дремучий лес, а дров не имеем. Отец совсем плох, он почти не встает и все время просит кушать. Раньше мы работали в колхозе, на своем дворе имели двух коров, три кабана, 25 кур, одну козочку, одну лошадь. Завистливые людишки пошли в Сельсовет. По злобе на колхозном сходе нас назвали «кулаками-единоличниками». На другой день в хату пришли милиционеры, они составили акт, не разобравшись, мы сдуру его подписали. Согласно акту, наше хозяйство, нажитое потом и кровью, целиком отписывалось в пользу государства. На сборы нам дали два часа. Трое суток везли до Москвы в телячьих вагонах. А потом в таких же, но без нар, только с решетками, два месяца до города Красноярска. Затем без передыха по тракту на грузовых машинах в Ачинск. Сначала не хотели давать работу. Живи, как знаешь. Устроился чистить уборные, на тележке, которую сам смастерил, вручную возил разное говно. Через полгода за усердие перевели в рабочие. Это называется «повышение». Руки мои испоганены волдырями и незаживающими болячками. Сестренку взял к себе в услужение местный атаман, самый главный начальник Бурмистров Митрофан Иванович. Говорят, что ему давно минуло 60, Нюрке, сестренке, еще нет 16. Боимся, как бы она от него не отяжелела. Девочка жаловалась, что на второй день он стал к ней приставать. Маму послали на фабрику уборщицей. Добротную одежду пришлось продать. Документы отобрали, взамен выдали единую справку. А на кой мне эта бумажка? Что с ней делать? Для сортира на раз и то не годится. Эх, Вероника, не пришелся тебе по душе обыкновенный деревенский парень! А помнишь наши посиделки, ночные костры при звездах? Как провожал тебя, просил слезно не полюбовницей стать, а женой! Каждую неделю ходим в милицию отмечаться, а еще в НКВД. Сколько придется пробыть в этом тухлом крае, не ведаю. Шофер один за четвертинку обещал окольными путями переправить наше письмецо к вам».
Была у Маленкова.
…Библиотека набита книгами, чего здесь только нет! Борис Савинков и священник-провокатор Гапон, Федор Сологуб и Ахматова, Гамсун, Замятин, Лагерлеф, Мережковский, Северянин, Гиппиус, Шмелев, Пруст, Андре Жид… Не заметила, как галопом пронеслись два часа. В халате вошел Маленков. После отдыха его бледное, серое лицо покрылось красноватыми капельками нездорового румянца. Как тут не вспомнить гоголевских старосветских помещиков Пульхерию Ивановну и Афанасия Ивановича?! Спросила:
