Путь на Грумант. Чужие паруса - Бадигин Константин Сергеевич (прочитать книгу .TXT) 📗
— Ваня, ну–ка, поди сюда, узнаешь книгу? Арифметика ведь это. Сохранил старик, спасибо ему. Будешь теперь по ней мореходству учиться.
Мальчик обрадовался книге не меньше, чем отец. Он обеими руками схватил объемистый фолиант в коричневом кожаном переплете с золотым тиснением на корешке.
Ваня открыл книгу. Ему сразу бросилось в глаза стихотворение, напечатанное на первой странице: «Приими юне премудрости цветы…»
На следующей странице мальчик увидел другое стихотворение, посвященное Петру I, по чьему повелению был составлен этот замечательный русский учебник, — по существу, энциклопедия точных наук того времени.
Первая часть книги содержала сведения по арифметике и геометрии. Она открывалась красивой заставкой, объясняющей предмет. Художник изобразил арифметику в виде женщины, сидящей на троне с большим ключом в руке. На ступенях трона было написано:
Деление
Умножение
Вычитание
Сложение
Счисление
Пьедестал трона окружали столбы, они назывались: геометрия, стереометрия, астрономия, оптика, меркатория, география, фортификация, архитектура.
У основания этих аллегорических фигур было помещено двустишие:
Арифметика, что деет,
На столбах то все имеет.
Ваня долго не мог оторваться от учебника. Его особенно интересовала вторая часть, где раскрывались тайны кораблеплавания, алгебра, мореходная астрономия и навигация. Вместе с Ваней радовались находке и все остальные. Но вот мальчик заметил на внутренней стороне обложки неровные, мало разборчивые строки.
— «Августа 29 дня…»— начал разбирать Ваня. — Отец! Посмотри–ка!
Алексей взял книгу у сына. Быстро пробежав глазами записи, он взволнованно сказал:
— Старик Медведев писал. По самую смерть свою писал. Все, что было, здесь указано.
Федор, Ваня и Степан молча окружили Алексея. Он начал читать:
— «Августа 29 дня года 1734. вечером прибило нас со льдами к острову Беруну Малому. Крест на горе издалече видать было, думали, люди живут. На велику силу на гору, в избу перебрались. Пятые сутки во рту крохи не было. Упал с камня, ногу зашиб, вскрикнуть хотел, так на голодное брюхо и голос не потек…
Бога благодарили о спасении нашем. Добрые люди огниво, кремень да дровец в избе оставили. Нашел перо гусиное, сажу водой развел, описать хочу горе наше лютое, чтобы люди обиду нашу ведали…
Корабли иноземные хитростью нашу лодью остановили, помочи у нас просить стали. А как на лодью взошли, оружием да множеством своим насилие над нами учинили. Промысел наш, снаряжение, снасти, оружие отняли. А уходя, лодью потопили, топорами борта порубили и карбаса с собой увели. Галанской нации суда те иноземные оказались.
Нас пятеро на лед выскочили, успели спастись. Остальных зарубили галанцы. В припасах у нас скудность была. Один с пищалью в руках выскочил, а пороху не было, другой мешок с тестом прихватил. Я сумку с одежиной взял, а в ней: книга сия оказалась.
Две недели со льдами косило нас. Тестом одним только и жили. Оголодали мы. Андрюха Ведерников еще на льду помер.
Сентября 2 дня. Руки, ноги от голоду натекли, ходить невмоготу. Ночью ошкуй в дверь ломился, так криком отогнали.
Сентября 5 дня. Помер Иван Лукашев. Тяжело помирал, Олену свою вспоминал. Не ждала чтоб его, значит. Дочек своих жалел, по имени выкликал… На море смотрел, лодьи нет ли.
Сентября 8 дня. Песца словили, в избу забежал. Враз съели, и косточек не осталось. А зверя какого промыслить — сил нет.
Сентября 10 дня. Помер Губарев Иван, остались мы со Степаном Хромцовым вдвоем на острове. Ивана хоронили — из последних сил выбились. На море смотрели — помочи нет ли.
Сентября 11 дня. Другой песец в избу забежал. Словили. Степан есть не стал, отказался. Смерть свою видел. Завещание мне сказывал: восемьдесят рублев денег мезенский купец Мирошкин ему должен, просил, чтоб они детям достались.
Сентября 12 дня. Похоронил Степана. Смотрел на море. Лед только плавает. Не дождать, видно, помочи мне. А одному тяжко помирать.
Сентября 16 дня. И меня в смертный сон затягивать стало… Люди русские, одна просьба последняя, смертная… Кто найдет — похороните по обычаю христианскому, не дайте зверям косточки мои по острову разметать. Жене да детям про смерть мою расскажите. Да пусть люди помнят, погибли мы от корысти лютой людей иноземных.
Сентября 18 дня. Простите, люди добрые, Ивана Медведева, ежели виноват в чем…. Винюсь перед вами».
На этом обрывались записи. Они рассказали поморам о трагической гибели целой артели мезенских зверобоев. Алексей долго молчал. Наконец он сказал с горечью:
— Не впервые такое творится. И раньше бывало, что иноземные мореходы на наших промышленников нападали. Без чести, без совести люди… А наш помор пальцем чужое добро не тронет: старики до седьмого колена проклянут. Промысел хоть годами без хозяина в сохранности лежать будет… — Он снова помолчал немного. — Да, кругом неудачливые те годы были. В каждое лето от тысяча семьсот двадцатого года у Груманта от семи до осьми лодей во льдах давило. Людей гибло, страсть!
— И тесто Медведев недаром в записях своих упомянул, — продолжал Химков. — Тоже старый обычай. Льдом али морем разобьет ежели судно, промышленники нальют бочку пресной воды, насыплют туда муки ржаной да замешают на–густо. Потом тесто из бочки вынут и в мешки покладут. В пути в другой раз до шести недель бывают, а пища одна: кислое тесто: по возможности из того теста блины пекут.
Старика погребли по всем правилам. Могилу вырыли поглубже, насколько позволяла мерзлая земля. Сверху навалили кучу тяжелых камней и поставили большой крест.
На нижней перекладине креста Федор вырезал крупными буквами: «Иван Медведев. 1734 год».
Вернувшись с похорон, поморы еще раз осмотрели всю избу, но ничего, кроме книги и старой пищали, не осталось от погибших мореходов.
Широкоствольная поморская моржовка лежала там, где оставил ее прошлый раз Алексей. Это было тяжелое, неуклюжее оружие. Казенная часть пищали была завернута в кусок оленьего меха и перевязана бечевкой, чтобы не отсырела.
— Мезенские кузнецы моржовку ладили, видать по работе, — заметил Федор, осматривая ружье. — Хоть и неказиста, а пристреляешь ее на свой глаз, так промаху не будет. Заряд у нее крупный, на любого зверя гож. Пуль–то один десяток из фунта свинца выходит. Только отдает крепко, другой раз долго щеку ломит.
Поморы занялись приведением в порядок нового жилища. С починкой справились быстрее, чем на старом зимовье. Изба была новее и крепче, а плавника и здесь оказалось множество. Нашли и глину печь поправить. Запасы удобно разместили в прочном сарае, стоявшем рядом с избой. Поправили баньку, занимавшую часть сарая.
Через несколько дней все работы были закончены, и жизнь на новом месте пошла своим чередом.
Со скалы, высившейся позади зимовья, охотники ежедневно осматривали море. Чтобы не пропустить проходящее судно и быстро дать ему сигнал, на вершине Крестового мыса сложили плавник для большого костра.
Охотились сейчас главным образом на оленей. Оленьих стад на берегу бухты, на моховищах, было не меньше, чем у старого зимовья. А на отмелом берегу то там, то здесь темнели моржовые залежки.
Была охота и на озерную птицу — гусей и уток. Птица скоро улетала на юг, и промышленники торопились запастись копченой и соленой гусятиной. Не обошлось, чтобы не помериться силами с ошкуем. Пришлось пустить в ход и топор и рогатину, отбиваясь от голодного медведя, который подстерег Алексея и Шарапова, когда они возвращались с охоты.
Глава пятнадцатая
ОСТАТКИ ДРЕВНЕЙ ЛОДЬИ
За год зимовки Ваня приобрел навыки заправского охотника. И на новом месте его занимало все. Он с интересом, следил за изменением цвета шерсти оленей, за ростом и отпадением рогов, за молодью, давно уже пасущейся на ягеле со взрослыми оленями. На гусиных озерцах он наблюдал подготовку птиц к перелету на материк.
Но больше всего возбуждал в мальчике любопытство видневшийся напротив, у того берега пролива, темный островок. Ему очень хотелось сесть на «Чайку» и поплыть к этому неведомому островку.
