Сестра милосердия - Воронова Мария (библиотека электронных книг txt) 📗
– Микки словно поняла, в каком тяжелом положении мы находимся, и съедала ужасную похлебку с таким же аппетитом, будто это нежнейшая баранья котлетка! Эти господа, – усмехнулась старая дева, – все допытываются, где мои бриллианты. Поздно спохватились! Почти все скушала Микки, кости и те стоили баснословно дорого на черном рынке, да еще пришлось купить наган! Ведь с Микки необходимо гулять, а во время голода, сами понимаете…
– Неужели вы бы стали стрелять, если бы кто-то угрожал Микки?
– Без колебаний, дорогая моя, без колебаний.
Елизавета Ксаверьевна была, конечно, немного сумасшедшая старушка, но сблизилась с Элеонорой больше, чем апатичная Головина. Приведя себя утром в порядок и соорудив сложную прическу из прекрасных густых волос, Анна Павловна целый день лежала на нарах, складывая разные фигурки из носового платка.
Когда Шмидт увещевала ее пройтись по камере или делать вместе с ней зарядку, та отвечала: «Я всю жизнь провела в трудах и хлопотах, дайте мне хоть перед смертью насладиться бездельем».
Третья обитательница камеры, Катерина Груздева, которую все звали Катрин, была всего лишь на несколько лет старше Элеоноры. Молодая женщина ждала ребенка, и, впервые увидев ее, Элеонора испытала настоящее потрясение. Она не думала, что чекисты дошли до такой низости – арестовывать беременных женщин.
Катрин выглядела изможденной, сил у молодой женщины хватало только умыться и поесть. На ее щиколотках Элеонора профессиональным взглядом отметила отеки. Это тревожный симптом, результат плохой работы почек или голодания, а вернее всего, и того и другого. Элеонора стала отдавать ей свой хлеб, мол, она так потрясена арестом, что кусок не идет в горло. Головина тоже делилась с ней то кашей, то «баландочкой», а Елизавета Ксаверьевна – нет. Ее, привыкшую к одинокой жизни, кажется, немного раздражало присутствие больной.
Если бы Элеонора не уговаривала Катрин, та, наверное, ничего бы не ела. «Спасибо, я не голодна», – говорила она тихо и только после призыва подумать о малютке брала пищу.
Молодые женщины сблизились, когда выяснили, что обе они сироты. Только Элеонора воспитывалась в казенном учреждении, а Катрин – в семье тетки. Представительница древнего дворянского рода, она была шестнадцати лет по решению тетки выдана замуж в известную купеческую семью. Брак этот явился результатом не любви, а каких-то сложных денежных расчетов, согласием Катрин никто не интересовался. Жених молод, хорош собой и очень богат, тетка решила, что лучшей партии она не устроила бы и родной дочери.
– Я словно попала в другой мир, – рассказывала Катрин, слабо улыбаясь, – будто на Луну.
Считалось, что муж к ней ласков, поскольку не бил. Родив двоих сыновей, она удостоилась расположения свекра, но ни о какой душевной близости в этом доме даже речь не шла. Молодая женщина находила счастье только в детях.
Революция нанесла семье сокрушительный удар. В одночасье преуспевающий клан лишился всех предприятий и торговли, что составляло смысл жизни этих людей.
Старший Груздев вкладывал деньги в драгоценности и произведения искусства. Коллекция стоила целое состояние, но это была капля в море по сравнению с его былым богатством.
Большевикам стало известно о коллекции, и они решили ее забрать. Но старый лис предвидел такое развитие событий и где-то все спрятал. Когда многократные обыски не дали результата, чекисты забрали старика Груздева. Целую неделю его держали в «стакане», это такая маленькая камера, что в ней нельзя ни лежать, ни сидеть. Не давали спать, били, но Груздев так и не выдал тайник. Тогда его выпустили, а через несколько дней забрали Катрин.
– Они думают, свекор пожалеет беременную невестку, – грустно сказала Катрин, – и добровольно выдаст ценности, чтобы меня отпустили. О, как они ошибаются! Петр Кузьмич никогда этого не сделает! Если бы я еще ждала первого ребенка, да и то… Заново женить сына – дело нехитрое, а бриллианты не вернешь!
– Но ваш муж… Неужели он не сможет уговорить отца отдать хоть часть за ваше спасение?
– Что муж? – Катрин горько усмехнулась. – Ему тоже нет большой разницы, одна жена или другая. Я же вам говорю, они как жители Луны. Главное – семейный капитал, а люди им вообще неинтересны. Если бы нам сейчас дали с ним увидеться, он бы сказал: это ради твоих сыновей. Я претерпел, и ты терпи.
Сердце Элеоноры обливалось кровью от жалости к молодой женщине. И не только к ее нынешнему положению. Как это ужасно, жить с чуждыми тебе, равнодушными людьми, без любви и без радости! Это еще хуже, чем одиночество. Поневоле вспомнишь другую Катерину с ее прокламациями о свободе женщины…
Она подумала о том, как странно пошутила судьба, соединив их всех в одной камере. Двух дам на склоне лет, проживших такие разные жизни с таким одинаковым финалом – полное одиночество и тюрьма. Женщину, отдавшую свои драгоценности для выживания собачки Микки, и женщину, родные которой не хотят расстаться с семейным достоянием ради спасения ее жизни. И ее саму, одиночку, о которой никто не будет плакать.
Наконец ее повели на допрос. После череды коридоров она оказалась в самом обычном кабинете с самыми обычными высокими стеллажами и тяжелым письменным столом. А главное, тут было настоящее окно, хоть и забранное решеткой. Она с наслаждением смотрела на заснеженные верхушки деревьев, образующие прихотливый узор на фоне сумеречного неба.
– Садитесь, – чекист указал ей на стул раздраженно, будто она пришла по своей воле и отвлекла его от важных дел.
Глядя на него, Элеонора вдруг почувствовала такую тоску, которую нельзя было объяснить только сложившимися обстоятельствами.
Это был не страх, а скорее предчувствие беды, гораздо худшей, чем то, что творится с ней сейчас.
Бывают некрасивые лица, но видно, что природа создавала их любовно, следуя особой гармонии, как маленький шедевр. Такие люди часто более притягательны, чем записные красавцы.
А бывают и другие, которых создатель замыслит обычными миловидными людьми, а потом вдруг ради шутки или из раздражения одним движением все испортит. То нахлобучит линию роста волос почти на брови, то смажет подбородок так, что он почти сливается с шеей, то вытянет нос, то, наоборот, расплющит его по лицу.
У этого сотрудника Господь будто собрал переносицу в щепоть. Глаза были так близко поставлены, что он напоминал циклопа, а густые низкие брови вызвали у Элеоноры чувство тревожного отвращения.
Удостоверив ее личность, чекист сладко потянулся и закурил, выдыхая дым прямо ей в лицо.
– Ну-с? – спросил он весело.
– Простите?
– Ну, расскажите же все сами, и я оформлю чистосердечное признание.
– Мне нечего рассказать.
– Если я начну задавать вопросы, это будет уже другая история, учтите.
– Спасибо, но мне действительно нечего сказать, – повторила Элеонора, стараясь говорить спокойно. В этом чекисте она увидела то же равнодушие, что и у арестовавших ее агентов.
Это было очень противно. Кажется, попади она в руки пламенных идейных революционеров, ей было бы легче. Пусть жестокость, но это настоящая борьба, страсть, самопожертвование ради счастья человечества.
Но стать жертвой этих блеклых людишек без страстей, примкнувших к революции только из соображений сытости и безопасности, было очень тоскливо и даже унизительно.
– Хорошо. Я задам вам несколько вопросов. Итак, вы по происхождению княжна?
Она кивнула.
– Но вы утаили это обстоятельство, устраиваясь на службу в госпиталь?
– Нет.
– Нет?
Элеонора хотела сказать, что не утаила, а просто умолчала о своем титуле. Она вернулась с фронта, у нее прекрасные рекомендации, ничего удивительного, что в госпитале сразу приняли на службу такую опытную сестру. Но потом она подумала, что такой ответ навлечет обвинения в недостаточной бдительности на тех, кто оформлял ее документы. В этом кабинете нужно быть очень осторожной. Молчание – золото, а в данном случае, возможно, молчание – это чья-то жизнь.
