«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году - Васькин Александр Анатольевич (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗

Они отперли двери и убедились, к величайшему нашему удивлению и удовольствию, что в лавке ничего не было убрано. Мы нашли там разного сорта засахаренные фрукты, ликеры, большое количество сахара; но что особенно обрадовало и удивило нас – это найденные три мешка с мукой. Наше удивление удвоилось, когда нам попались банки с горчицей, снабженные ярлыками: «Улица Сент-Андре-дез-Ар, № 13, Париж». Мы поспешили опустошить всю лавку и сделали склад из всех запасов». Однако запасов этих хватило французам всего на несколько часов…

2 сентября: «Последний день Москвы»

Поспешность, с которой войска оставляли Москву, стала неприятной неожиданностью даже для русских генералов: «Я о сем решении оставить Москву узнал у Бенигсена, где находился принц Виртемберский и Ольденбурский. Все они были поражены сею поспешностью оставить Москву, не предупредив никого. Даже в арсенале ружей более 40 т. раздавали народу, от коева без сомнения французы отберут.

Армии всей велено в ночь проходить Москву и идти по Рязанской дороге, что и исполнено, к общему несчастию, не дав под Москвою ни единого сражения, что обещали жителям. Итак, 2-го город без полиции, наполнен мародерами, кои все начали грабить, разбили все кабаки и лавки, перепились пьяные, народ в отчаянии защищает себя, и повсюду начались грабительства от своих», – делился в своем дневнике князь Волконский.

«В таком ужасном волнении, – продолжает князь, – 2-го числа поутру поехал я узнать, подлинно ли армии отступили. Подъезжая к Арбату, нашел, что войска уже все прошли, а драгунская команда унимает разграбление погребов и лавок. Я взял у начальника 2-х унтер-офицеров и 6-ть драгун, с ними поехал домой на Самотеку. Едучи, нашел везде грабежи, кои старался прекращать, и успел выгнать многих мародеров, потом велел уложиться своим повозкам и 2 1/2 часа пополудни, при стрельбе и стечении буйственного народа и отсталых солдат едва мог с прикрытием драгун выехать и проехать. Везде уже стреляли по улицам и грабили всех. Люди наши также перепились. В таком ужасном положении едва успел я выехать из городу за заставу. Тут уже кучами столпился народ и повозок тьма заставили всю дорогу, ибо все жители кто мог, уезжал. В таком беспорядке, слыша выстрелы неприятеля и зная, что они взошли в город, мы едва продвигались, и только в глубокую ночь приехал я в Главную квартиру, 15-ть верст по Рязанскому тракту».

Внезапным стало оставление Москвы и для офицерского состава. В своем рапорте от 3 сентября 1812 года на имя генерала П.П. Коновницына инженер-капитан Н.Я. Бутковский, совершенно случайно оказавшийся в Москве в поисках своего командира (Бутковский служил старшим адъютантом), увидел много интересного:

«По прибытии в Москву ночью на I-е сентября остановились в Хамовнической части, в приходе Благовещения, в доме у землемера Новикова. На другой день утром являлись у господина коменданта, требовали фуража, но его не получили… Во время сих поездок по причине весьма дурных особливо проселочных дорог и без того уже старая казенная бричка пришла в весьма большую ветхость, а в последний переезд заднее колесо почти и совсем развалилось и далее ехать на ней было невозможно, то я, имея на сие сумму, решился ее исправить или купить другую, но не мог сего сделать в 1-й день яко воскресной, и что жители заняты были весьма важным приказом, отданным о защищении столицы (это был день, когда москвичи собрались на Три горы – А.В.)…

Вступление французской армии в Москву 2/14 сентября 1812 года.

Худ. Э. Бовине с оригинала Л.Ф. Куше. 1810-е гг.

На другой день (2-го сентября) поехал я для приискания повозки в каретные ряды (улица Каретный ряд – А.В.), но нашел их все запертыми, исключая двух или трех лавок, но и тут за чрезвычайною дороговизною купить не мог; между тем в сих лавках встретил я господина инженера-генерал-майора Ферстера и Пионерного полка полковника Грессера, которые также покупали себе коляску. Искупив только некоторые необходимые для людей в дороге вещи, возвратился на квартиру, приторговав на дороге небольшую тележку, которую при нужде хотел взять, для нужных только вещей, возвратился домой. Не знав тогдашних обстоятельств (имеется в виду приказ об оставлении Москвы – А.В.) и не имея ни малейшей опасности, особливо после встречи с вышеписанными господами, не слышав от них совсем ничего о близком нахождении неприятеля. Я однако ж приказал приготовляться к отъезду в тот же самый вечер вслед за войсками, а между тем взяв нужное число денег, две казенные лошади и курьера Инженерного департамента, я поехал взять решительно или крытую бричку или сторгованную телегу при свидетельстве другого адъютанта капитана Жукова. У лавок нашли мы адъютанта г-на генерала Ферстера с генеральским экипажем и еще некоторых офицеров, от которых узнав, что уже начали проходить последние наши войска: почему я, взяв телегу, поехал немедленно домой, дабы уложить важнейшие только дела, прочий же экипаж оставить и тотчас ехать по рязанской дороге, куда, слышал, пошли наши войска.

Но подъезжая к Большой улице (Арбат– А.В.), отделяющую часть, где мы жительство имели, от противолежащей, услышал я, что неприятель вступил уже в город. Видев своими глазами множество нашего обоза, и здоровых, и раненых, как рядовых, так и офицеров, в городе еще находящихся, и спокойствие обывателей, я никак не хотел сему поверить и уверился в сем тогда уже только, как действительно приметил, что французские войска по сей улице маршируют с музыкою и барабанным боем и некоторые из них, рассыпаясь по другим улицам, отнимали у встречающихся оружие, вещи и лошадей. Я послал курьера верхом в одну улицу, а сами поехали в другую, дабы как возможно стараться проехать на другую сторону Большой улицы, но принуждены были возвратиться на прежнее место, не получив успеха по причине марширующего сплошь неприятеля и увидав, как в глазах наших всех попадающихся грабили и прогоняли назад.

Между тем собрались около нас многие по большей части конные наши офицеры, также о сем не знавшие и едва успевшие уйти сами, оставив иные казенные, а иные свое имущества; и мы вместе пробрались до заставы, где я и ожидал до самых поздних сумерек, дабы с помощью темноты не могу ли пробраться до места и сделать все возможное для выпровождения казенных вещей. Но выходящие из столицы различные люди уничтожали мою надежду и притом видев, как у самой даже заставы начали показываться неприятели (из коих один и был заколот казаками). Следственно, полагая предприятие мое бесполезным и даже безрассудным, я поспешил по разным известиям добраться до Главной квартиры и, донеся о сем Вашему Превосходительству, покорнейше просить сделать возможное пособие в отыскании находящейся при экипаже небольшой секретной канцелярии». [99]

Из свидетельств очевидцев получается, что оставление Москвы русскими и занятие ее французами 2 сентября проходили почти одновременно.

«Вот изменник! От него погибает Москва!»

А чем же был занят в эти трагические для Москвы часы ее градоначальник? «Последний день Москвы» (так назвал его Лев Толстой в своем бессмертном романе) 2 сентября, проведенный Ростопчиным в Москве, перед ее сдачей французской армии, ознаменован событием, наложившим свой трагический отпечаток на всю последующую жизнь графа. Утром он находился в своем доме на Большой Лубянке, пределами которого, похоже, и ограничивалась в тот день его власть. У дома собралась огромная, возбужденная алкоголем и вседозволенностью толпа из представителей самых низших слоев общества. Услышав все громче раздававшиеся крики толпы, чтобы Ростопчин немедленно вел их на Три горы (а некоторые и вовсе кричали: «Федька – предатель, мы до него доберемся!»), он вышел на крыльцо и заявил: «Подождите, братцы! Мне надобно еще управиться с изменником!»