Болотный цветок - Крыжановская Вера Ивановна "Рочестер" (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Прибывший поутру доктор нашел, что здоровье Марины внушает опасение. Больная проснулась в лихорадочном состоянии и по временам никого не узнавала; по мнению врача, ей грозила нервная горячка. Положение отца Ксаверия было безнадежным: полученный в голову удар повредил череп и вызвал кровоизлияние в мозгу.
Он умер на следующий день, не приходя в сознание.
Похороны Станислава и старой графини прошли тихо и без всякой торжественности; погребальную службу справил присланный епископом каноник.
Ксаверия схоронили втихомолку, ночью. Затем тот же каноник долго беседовал с викарием и толковал о чем-то с прислугой. Результатом этих разговоров было полное молчание о происшествии в замке; лишь глухие слухи проникли впоследствии в общество.
Для молодого хозяина замка и его гостей наступило тяжелое и тревожное время. Жизнь Марины висела на волоске, а пережитые нравственные страдания, нервное возбуждение вместе с физическими лишениями в сыром и холодном подземелье были слишком тяжелы для ее нежной, хрупкой натуры. Болезнь развивалась быстро, не поддавалась лечению, и положение больной ухудшалось со дня на день.
Затаив в душе горе, Павел Сергеевич не отходил от постели дочери; тревожно следил за ходом болезни и барон, со страхом допрашивая докторов, Адаурова и тетку, ходившую за Мариной. Его сводила с ума мысль, что, когда для него блеснула надежда отвоевать любимую женщину, смерть может отнять ее у него.
За эти тяжелые дни и ночи, деля вместе тревогу и горе, Адауров и Реймар стали друзьями; чувство привязанности к невинной жертве чужих грехов их объединило и посеяло полное доверие друг к другу.
Уже три недели шла эта изнурительная борьба жизни со смертью, и, наконец, доктор объявил положение больной отчаянным: если в ночь не последует поворота болезни, молодая не доживет до утра. Павел Сергеевич настолько был истощен, по мнению врача, бессонными ночами и вечной тревогой, что ему необходимо было прописать, хотя бы и без его ведома, наркотик, чтобы дать ему несколько часов сна для восстановления сил.
Барон поднес лекарство Адаурову в стакане вина, и тот заснул после обеда глубоким сном до утра; сам же барон бродил, как помешанный.
В нескольких шагах от него умирала Марина… Никогда уже ее чудные, бархатные глаза не глянут на него тем чистым, наивным и любящим взглядом, который поработил его; никогда ее прозрачная, нежная ручка не ответит на пожатие, и завтра он увидит лишь ее труп… Сознание неизбежного смертельного исхода возмущало его. Нет и нет! Хоть один раз, но он должен видеть ее живой…
Он прошел в маленькую гостиную Марины и решил ждать тетку. Эмилия Карловна вышла за чем-то из комнаты больной и очень удивилась, увидав племянника. На просьбы барона дать ему взглянуть на Марину она ответила было отказом, но его горе и просьбы ее поколебали.
—
Хорошо, идем. Она все равно тебя не узнает. Ночью она все бредила Стахом и графиней, а теперь уж несколько часов как у нее резко упала температура, и она впала в забытье. Боюсь, что это конец… — со слезами на глазах сказала она.
Испуганный Реймар с замирающим сердцем нагнулся над неподвижно спавшей больной. Она казалась тенью прошлой Марины, а исхудавшее лицо было бело, как подушки, на которых она лежала, прозрачные руки бессильно покоились на одеяле.
Реймар чуть не зарыдал, но сдержал себя, хотя горячая слеза скатилась по щеке и упала на лоб больной. Марина вздрогнула и открыла глаза. Взгляд ее был усталым и безучастным, но видно было, что она в полном сознании.
—
Марина, — прошептал барон, — выздоравливайте скорей! Всю свою жизнь я посвящу, чтобы сделать вас счастливой и искупить то зло, которое я причинил вам своим бессмысленным эгоизмом. Вы не знаете, как я вас люблю.
Лицо ее подернулось чуть заметным румянцем.
—
Вы меня любите, Реймар? Ваши слова делают меня счастливой и мне страшно хочется жить… Но не такова воля Божия, я чувствую, что умираю. В такую минуту я без стыда могу сознаться, что тоже люблю вас…
Она захотела привстать, барон приподнял ее и, увлеченный страстью, горячо поцеловал.
Темные глаза Марины вспыхнули восторженной радостью; но волнение было, должно быть, слишком сильно, потому что голова ее откинулась назад, а глаза закрылись.
Безумный ужас охватил Реймара, и, он стал с силой трясти ее, вне себя крича:
—
Не умирай!.. Живи!.. Я хочу, чтобы ты жила…
Привлеченная его громким криком, прибежала испуганная Эмилия Карловна и трясущимися руками стала приводить Марину в чувство. Вытолкав племянника за дверь, несмотря на его протест и неудовольствие, она послала за доктором, проводившим эту ночь в замке, и доктор нашел, что Марина только в обмороке, но остался при ней. Обморок перешел мало-помалу в глубокий сон, на теле выступила испарина, а поутру, осмотрев больную, старый врач сказал с улыбкой:
—
Какое-то сильное волнение вызвало спасительный перелом, и я думаю, сударыня, что наша больная спасена. Пойду обрадовать генерала, который должен проснуться с минуты на минуту.
Недель шесть спустя Павел Сергеевич с Мариной, Эмилия Карловна и барон сидели в гостиной, рядом со столовой. Стоял чудный осенний день, и в открытую на балконе дверь веяло свежим, живительным воздухом.
После спасительного перелома выздоровление Марины шло хотя и медленно, но безостановочно.
В тот день, как она в первый раз встала с постели и ее кресло выкатили в гостиную, Павел Сергеевич вложил ее руку в руку барона. Помолвка, разумеется, держалась в тайне, и свадьба должна была быть отпразднована по окончании годичного траура.
Похудевшая и бледная, но очаровательная в своем траурном платье, Марина задумчиво сидела у стола; лишь по временам, когда она встречала взгляд жениха, глаза ее радостно вспыхивали, и на лице расцветала счастливая улыбка.
Заметив, что невеста не принимает участия в разговоре, барон нагнулся к ней.
—
Вы грустите, Мара, — тихо сказал он. — На вас подействовало посещение склепа, видеть который вы так настойчиво, однако, хотели.
—
Я не грущу, я просто задумалась о прошлом. Посещение склепа было моей обязанностью: граф застрелился, чтобы не драться с папой, а я еще ношу его имя; по меньшей мере, я должна была помолиться на могиле за упокой его души. И потом, воспоминание о Станиславе меня не пугает: даже в его кабинете, где он умер, я могу легко за него молиться. Вот об отце Ксаверии я подумать не смею без содрогания, и моей ноги никогда не будет в молельне графини.
Она провела рукой по лбу.
—
Смейтесь, если хотите, но я до сих пор боюсь отца Ксаверия. Если я под вечер думаю о нем, мне чудится что вокруг меня все трещит, а из темных углов глядит его искаженное, страшное лицо. Брр! А что если его страждущий дух начнет и в самом деле здесь ходить?..
—
Ах, дитя мое, не мучайте вы себя такими мыслями. Этот греховодник лежит в могиле и не смеет тревожить живых, — успокаивала ее Эмилия Карловна.
—
И я не советую этому мерзавцу начинать свои ухаживания, а не то я наложу на него такое заклятие, что он своих не узнает, — весело засмеялся барон. — Кстати, я давно уже собирался сказать вам, Павел Сергеевич, что мне попал в руки крайне любопытный дневник отца Ксаверия.
—
Где?… Когда вы его нашли? — заинтересовались все.
—
Да в тот же день, как мы нашли ксендза в подземелье. Когда его подняли и унесли, мне пришло в голову обыскать слегка его нору, в башне, и можете себе представить, я еще на лестнице встретил панну Камиллу, у которой было то же, должно быть, намерение; но я не стесняясь приказал этой противной твари уйти, и она удалилась, кинув на меня злобный взгляд. А я поднялся, осмотрел все помещение и нашел, что его комната вовсе не походит на келью аскета. Но негодяй очень волновался, должно быть, отправляясь в свои похождения, потому что всюду был беспорядок; он даже забыл вынуть ключи из письменного стола. И вот, в маленьком шкафчике на стене, я нашел его дневник, который и унес.
