Танатонавты - Вербер Бернард (чтение книг txt) 📗

После нашего триумфа во Дворце Конгресса, засвидетельствованном широкой общественностью, я и помыслить не мог, что какая-то темная иностранная артель осмелится оспаривать наше первенство в исследованиях.

Я запротестовал.

— Мы владеем точной химической формулой «ракетоносителя». Эта формула — тот самый «чемпион», которого увидел весь свет. Мы даже изобрели новую терминологию путешествий между обоими мирами. Наш исторический прецедент неоспорим и мы продвигаемся вперед семимильными шагами, так что остальным потребуется еще время нас нагнать.

Люсиндер воздел руки к небу.

— Да подумайте же сами! Пока наши депутаты еще торгуются, предоставлять нам фонды или нет, американские университеты уже выделили значительные суммы в распоряжение своих исследователей. И смею вас заверить, они не работают в тюремных подвалах! Не садятся в стоматологическое кресло, которому место скорее в музее, чем в экспериментальной лаборатории! Нет, они купаются в роскоши, обставленные самой современной аппаратурой в мире! В любом случае, мы должны двигаться вперед с более высокой скоростью. Я не вижу никаких других средств обеспечить ваши потребности, кроме как… Профессор Разорбак, доктор Пинсон, мадемуазель Баллю и мсье Кербоз, отныне вы поступаете в прямое распоряжение президента. Я объявляю вас высокопоставленными государственными служащими.

Конрад пятый угол будет искать, когда я ему про это расскажу!

— Отлично. Сможем обновить нашу лабораторию, — обрадовался Рауль.

Люсиндер его прервал:

— О нет, Разорбак, никакой больше любительщины! Речь идет о международной конкуренции. Наша страна должна держать марку. К тому же, у нас больше нет никаких причин прятаться. Наоборот, надо работать у всех на виду. Словом, мы построим себе новый танатодром, более современный и более просторный. Он должен стать «историческим» местом. Новой триумфальной аркой. Аркой триумфа завоевателей смерти.

Как и многие другие политики, Люсиндер пьянел от собственных слов. В то же время ему нравилось побуждать к действию войска, которые он считал своими. Мы были его элитным подразделением, его личными разведчиками, коммандос, готовыми всеми силами помочь ему войти в Историю.

Мы, однако, не разделяли этих амбиций. Если он жаждет себе бессмертия, то мы ищем приключения и хотим проникнуть в тайну, столь же древнюю, как и само человечество.

Швейцар с раззолоченным воротником шумно распахнул дверь. Аудиенция окончена. Президента ждут другие дела. Нам пора убираться.

— Спецслужбы Республики держат меня в курсе дел наших противников, — сказал он. (И вместо прощания добавил) — А сейчас, мадемуазель, господа: побольше уверенности и за работу!

87 — ИУДЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

88 — ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

После суматохи во Дворце Конгресса я неделю просидел дома совершенно один. Я убедился, что одиночество легче переносить в состоянии эйфории, чем в расстройстве, но страдал я от этого ничуть не меньше. С другой стороны, чего же я жду? Толпы почитателей, осаждающих наш дом по всему периметру? Есть ли мои фото в газетах, нет ли, — каким я был Мишелем Пинсоном, человеком одиноким, таким я и останусь.

Я очень хорошо представлял, какова будет эпитафия на моем могильном камне: «Здесь лежит Мишель Пинсон, простой и одинокий, как и все люди».

Я утешался белым портвейном и десятки часов посвящал перечитыванию старых книг по мифологии.

Устав от этих текстов, зачастую слишком академических и непробиваемых, я листал первые попавшие под руку журналы. Все они были напичканы статьями про везенье киноактеров, таких красивых и улыбчатых, что им жениться-развестись — как мне… Ну, вы поняли. На каждой странице красовалось по картинке, где белозубо сияли непристойно счастливые молодожены или свежеиспеченные родители. По словам бумагомарателей, все эти герои были гениальны, уникальны, призеры-лауреаты, при всем при этом скромны, расслабленны и перманентно добродетельны. Они болели за борьбу против полиомиелита, они усыновляли детей из стран третьего мира, они вещали о любви как о единственной и незаменимой ценности, они представляли своих новых друзей, таких же гениальных и улыбчатых, как и они сами.

Сейчас танатонавты тоже были счастливы. Феликс купался в свете рампы. Рауль отыскал путь, которым прошел его отец, президент Люсиндер стал знаменит, Амандина думала, что теперь в силах спасать людей. А я?

Мне нечем было заняться. Никого, с кем можно поговорить, кому можно поведать о своей боли вперемешку с приступами радости.

Вновь захотелось завыть, как волк на луну. Ауууууу ! Пришлось остановиться, когда дали о себе знать соседи. Я заставил себя сесть за журнальные статьи и бесился, читая про везенье актеров, художников и политиков.

Надо взять себя в руки. Я слишком нетерпелив.

Было уже пол-одиннадцатого вечера, но и в этот час я никак не мог подавить в себе желания. Желания быть с людьми, поговорить с ними, поспорить о том, о сем.

— Приветик!

Не повезло. Мать с братом. С ходу они на меня набросились.

— Мой мальчик, сынок, как я тобой горжусь! Я всегда знала, что все получится! Мама всегда это чувствует…

— Браво, брательник, одним махом всех побивахом!

Словно у себя дома, они завладели моей кушеткой, а брат тут же сунул под нее руку, уверенный, что именно там я прячу свой портвейн.

Потом Конрад принялся мне толковать про мои же финансовые интересы и что мне надо с этого момента ими заниматься с помощью мудрого и расчетливого советника. Мать подчеркнула, что с моей теперешней репутацией я, без сомнения, могу жениться на красивой актрисе или какой-нибудь наследнице из высшей аристократии. Она уже набрала вырезок из журналов с множеством очаровательных юниц, могущих мне подойти.

— Все женщины будут у тебя в ногах валяться, — поведала она тоном гурмана.

— Но… но у меня уже есть подружка, — ляпнул я не подумав, просто чтобы оградить себя от ее непрошеного сводничества.

Мать тут же приняла негодующий вид:

— Что! Как! — вскинулась она. — У тебя есть подружка и ты ее прячешь от своей матери?!

— Да я…

— Ага! А я догадываюсь, кто она такая! — возликовал Конрад. — Подружка Мишеля — санитарка! Та самая цыпочка-блондиночка, с голубыми глазками, что с тобой рядом стояла во Дворце Конгресса! Слышь, брательник, ты заметил, она похожа на Грейс Келли? Только получше. Постой-ка… Странно, тем макаром, что она цеплялась за твоего «кролика», я уж подумал, что он ее оприходовал!

Как и всегда, мой братец-кретин попал в самое больное место и наслаждался, проворачивая нож в кровоточащей ране. Мать сказала ему помолчать.

— Санитарка? Отчего бы и нет? Все работы хороши… И когда ты на ней женишься? Я бы очень хотела видеть себя женатым. Тебе нужна жена, чтобы навести порядок в твоей жизни. Ты посмотри, в чем ты ходишь! Ты простудишься, если не будешь тепло одеваться. И конечно же, ты все время обедаешь в ресторанах. Эти рестораны экономят как только могут на своих клиентах, подают одни объедки и продукты самого низкого сорта. Я надеюсь, ты не ешь фарш?

— Да знаю я, маман, знаю, — согласился я, пытаясь предотвратить сход лавины.

— Что ж, тем лучше. Твоя санитарка тебя научит правильно кушать и тепло одеваться. В крайнем случае будешь слушаться меня. И не вздумай задирать нос, что тебя по телевизору показывали!

— Не буду.

— Чего не будешь?

— Нос задирать не буду.

— Я тебя предупреждаю, даже и не смей разыгрывать перед нами сноба, мол, «я международная звезда»! Между нами чтоб такого не было, договорились?

Нет, лучше капитулировать, чем ввязываться в бесполезную перепалку! Конрад глумливо ухмылялся при виде моей, как ему казалось, бесхребетной покорности.