Шлюпка - Роган Шарлотта (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗

— Доктор Коул, моя психика — не грозная крепость. В ней не зарыты ни клады, ни страшные тайны. Если наши собеседования будут проходить в более традиционной форме, я постараюсь отвечать на вопросы по существу, чтобы вы как можно скорее выяснили все, что требуется.

— Стало быть, вы — открытая книга! — воскликнул доктор.

Казалось, ему самому понравился этот образ, и он решил начать с главы о моих родителях. Я без утайки заговорила о невзгодах нашей семьи. Потребовалось немало времени, чтобы в подробностях рассказать о падении отца и о недуге матери. Когда я перешла к своей сестре Миранде, доктор Коул посмотрел на часы и сказал:

— К сожалению, наше время истекло.

Но сожаления в его голосе не было и следа. Не иначе как после нашей встречи его в тот день ожидало еще много интересных дел. Мне хотелось узнать, куда он сейчас направится, с кем будет беседовать, но я отбросила такие мысли, понимая, что пробуждение моего любопытства — это одна из его профессиональных уловок, и решила придерживаться собственного плана, который заключался в последовательном изложении моего жизненного пути.

Нашу следующую беседу он начал с вопроса в лоб:

— Итак, миссис Грант была для вас идеальной матерью?

— Я замужняя женщина, доктор Коул, и не нуждаюсь в материнской опеке.

— Но ваша родная мать разочаровала вас.

— Допустим; но жизнь полна разочарований, не так ли? Я успела стать вполне самостоятельной.

— В чем это проявилось?

Я рассказала, как по совету нашего поверенного сняла для нас жилье, как организовала распродажу фамильного имущества и в скором времени вышла замуж за Генри.

— А-а, — выдохнул доктор Коул, и мне стало интересно его мнение, но другой реакции не последовало.

Понял ли он тогда, что в браке женщина обретает равновесие? Этого мне уже не узнать, потому что вслед за тем он сказал: «Давайте перейдем к главе о вашей сестре», и предыдущая страница была закрыта.

— В спасательной шлюпке кто-нибудь напоминал вам сестру?

Меня позабавила его попытка отождествить пассажиров шлюпки с членами семьи; я предположила, что он приплел сюда Миранду, не имевшую, с моей точки зрения, никакого касательства к этой истории, только для того, чтобы дальше плавно перейти к мистеру Харди и внушить мне, что я видела в нем отца. Втайне посмеявшись над такой нелепицей, я решила ему подыграть. Если уж на то пошло, я задолго до этих собеседований отметила многочисленные черты сходства между Мирандой и Мэри-Энн. Конечно, Мэри-Энн превосходила Миранду пылкостью, однако я давно пришла к выводу, что у нее душа гувернантки. Вслух я только сказала:

— Если вы настаиваете, я бы назвала Мэри-Энн. Она меня и притягивала, и злила, почти как Миранда. Для сестры я хотела большего, чем она сама для себя желала. Кстати, Мэри-Энн вышла за Роберта не для того, чтобы состояться как личность, а для того, чтобы навсегда остаться незаметной: она не азартна, как и Миранда, для которой лучше синица в руках, чем журавль в небе, — объяснила я.

— А вы азартны? — спросил доктор Коул, насмешив меня этим вопросом.

Мы немного поговорили о Мэри-Энн и о том, как я, сравнивая их с Мирандой, нередко предугадывала ее реакцию. Спроси я, как она относится к детям, любит ли сажать их к себе на колени, читать им книжки — и ответы были бы, на мой взгляд, очевидны. Я оказалась недалека от истины — в один из дней глаза ее засветились счастьем, и она выговорила: «Мы с Робертом мечтаем о детях…» — но осеклась, понимая, что судьба может распорядиться иначе.

Я-то, конечно, знала, что она страшится погибнуть в океане, но предпочла истолковать ее реплику иначе: мол, Роберт может ее не дождаться, а то и отвергнуть после всего, что с ней произошло. В тот раз я ответила: «Ты всегда сможешь пойти в гувернантки. Тогда у тебя в некотором роде будет множество детей», но она как-то странно на меня посмотрела, и по ее соленой щеке скатилась одинокая слезинка. Позже Мэри-Энн полюбопытствовала, есть ли в этом смысле какие-нибудь планы у нас с Генри; я сказала, что, безусловно, есть. Только я относилась к будущему ребенку как королева, видя в нем наследника, а не игрушку.

Доктору Коулу я призналась, что сказала это из вредности, но оправдывалась тем, что Мэри-Энн сама меня спровоцировала и что нервы у нас были на пределе — потому наше раздражение и выплескивалось наружу, а не подавлялось, как в обычных условиях.

— А с чем связано раздражение, которое вы подавляете в обычных условиях? — спросил доктор Коул, и почему-то этот вопрос привел меня в ярость.

— Вот сейчас, например, у меня возникло раздражение в связи с вашими вопросами, — ответила я, — и в обычных условиях я бы подавила в себе желание сказать, что вы похожи на моего папу, который сводил концы с концами только благодаря своим деловым партнерам, а когда те его облапошили, он наложил на себя руки.

Сама не знаю, с чего меня так понесло: половина моих ответов была продиктована тем, что эти беседы виделись мне игрой, а не способом проникнуть в тайны человеческой личности. Но сеансы доктора Коула позволяли мне скоротать время, и перед возвращением в камеру я всегда получала заряд бодрости — хотя бы оттого, что смогла пообщаться с кем-то, кроме Флоренс, которая уже считала, что вся система уголовного права была разработана с единственной целью — упрятать ее за решетку. Она мне постоянно нашептывала: «Сочувствую, что ты сюда угодила, но теперь-то ты понимаешь, что здесь творится? Полное беззаконие. Сама видишь: они задались целью меня доконать». Как-то раз она спросила, нет ли на мне убийства, и я ответила: возможно, есть. В большинстве случаев я на нее вообще не реагирую, но бывают дни, когда она прилипает лицом к решетке и часами напролет, стоя ко мне лицом, бубнит про своих детей, про мужа, про судью, который рассматривает ее дело; изредка отдельные фразы привлекают мое внимание. В тот день надзирательница привела меня из душевой, а когда она запирала камеру, мне послышалось, что Флоренс проронила имя доктора Коула. Я сразу насторожилась и стала думать, как бы к ней подступиться, чтобы не спугнуть. В конце концов я окликнула: «Прости, ты что-то сказала?» — но она уже долдонила про защиту со ссылкой на невменяемость, про перевод в психиатрическую лечебницу, и я не решилась задавать конкретные вопросы, чтобы ненароком себя не выдать. Меня как ударило: я заподозрила, что Флоренс — подсадная утка, которая работает на доктора Коула и следит за мной из противоположной камеры. Если раньше я считала доктора Коула своим личным психиатром, то теперь начала думать, что он работает и с другими подследственными, а если в их число входит Флоренс, то она, вполне возможно, доносит ему все, что вызнала.

От этих мыслей я оцепенела и битый час пыталась припомнить, не делилась ли с Флоренс какими-нибудь компрометирующими подробностями, а уж когда мне пришло в голову, что Флоренс не только наушничает доктору Коулу, но еще и по его указке оказывает на меня психологическое давление, чтобы на сеансах у меня развязался язык, — тут я пришла в полную панику. Выбитая из колеи, я всю ночь ворочалась без сна, в холодном поту. И при этом сама понимала, что поддаюсь безумным мыслям. Но можно ли считать безумные мысли признаком психического отклонения? Получался какой-то порочный круг, где одно цеплялось за другое, и я раз за разом возвращалась к исходной точке, чтобы начать все сначала.

Под глухое эхо тюремных звуков я приказывала себе рассуждать здраво и в какой-то момент подумала, что в спасательной шлюпке делала то же самое, что сейчас в тюрьме. Так проще скоротать время до выхода на свободу, ведь я ни на минуту не допускала, что выдвинутые обвинения бесповоротно сломают мне жизнь, что они потянут на высшую меру или на пожизненный срок. Я вспомнила, как в свое время убеждала Миранду, что жизнь — это игра, как развлекалась пикировкой с доктором Коулом, однако сейчас игры кончились. Но как-никак утро вечера мудренее — эту старую истину я не раз вспоминала в самую тяжелую для нашей семьи пору, а потом прибегала к ней в спасательной шлюпке; и в самом деле, наутро ко мне вернулось душевное равновесие. Тем не менее после той ночи мне достаточно было взглянуть на Флоренс, чтобы в очередной раз представить, что меня ждет, если я проиграю дело. А кроме того, я впервые по-настоящему задумалась, не дремлет ли во мне коварный, мстительный материнский ген.