Соблазны бытия - Винченци Пенни (электронную книгу бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
– Да, – сказала Иззи, заставляя себя говорить со смехом. – Ситуация безнадежная. Не быть мне рядом с Генри. Пока, Эми.
Ну что ж, жалеть тут действительно не о чем. Она поступила правильно. Очень правильно.
– Так это правда, Либерман, что твой отец погиб в концлагере? – Задавший вопрос говорил очень уверенным тоном, лениво растягивая слова.
– Нет, неправда, – ответил Лукас.
– Но ведь его нет в живых. Мы не видели, чтобы он привозил тебя в школу.
– Его нет в живых.
– В таком случае…
Лукас молчал. Допрос проводили двое мальчишек. Тот, что поменьше ростом, Форрестер, сидел возле камина, у него за спиной. Он наградил Лукаса пинком в зад.
– Отвечай, маленький выскочка, когда с тобой разговаривают. Слышишь, еврейская морда?
– Я ответил, – ровным голосом произнес Лукас.
– Нет, не ответил. Мы хотим знать, как он умер.
– А зачем вам это знать? Вас это совершенно не касается.
– Очень даже касается, еврейчик, – возразил второй мальчишка. Его фамилия была Армитидж. Он стоял на фоне залитого солнцем окна. Солнце мешало четко видеть его лицо, и это нервировало Лукаса. – Мы хотим знать, не был ли он предателем. А вдруг он сотрудничал с нацистами?
– Мой отец не сотрудничал с нацистами.
– Если он не погиб в концлагере, что с ним случилось? Почему нацисты его не трогали? Сдается нам, он с ними снюхался.
– К вам это не имеет никакого отношения, – упрямо заявил Лукас.
– Ошибаешься, имеет. Мы не хотим, чтобы нам прислуживал сынок грязного нацистского пособника. Давай выкладывай.
– Нет.
Лукас хорошо помнил, как мать рассказывала про гибель отца. Помнил скромную поминальную службу в эшингемской часовне и обещание всегда помнить, каким храбрым был его отец.
– Нацист! – крикнул Форрестер. – Нацистский ублюдок!
– Заткнись! – не выдержал Лукас. – Заткнись! Заткнись!
– Послушай, еврейчик, чего ты так разнервничался? – спросил Армитидж. – Мы просто хотим знать.
– Хорошо, я вам расскажу.
Лукас встал со стула, на котором сидел, поддерживая огонь в камине, и медленно повернулся к Армитиджу. У него возникло странное ощущение, что он смотрит кадры замедленной киносъемки.
– Моего отца застрелили нацисты. Не в концлагере. На парижской улице. Несколько лет он прятался, но однажды утром нацисты проводили облаву и его нашли.
– Ого! Продолжай, еврейчик. Очень интересно. Урок истории. Еврейской истории.
Лукасу казалось, что он находится в конце очень длинного, ярко освещенного туннеля. Он сосредоточился на ухмыляющейся физиономии Армитиджа.
– В дверях дома стояла маленькая девочка. Она была слишком мала, чтобы понимать происходящее. Немцы схватили ее родителей. Девочка уже собиралась броситься к грузовику, куда погрузили ее отца и мать. Мой отец решил ее спасти и спрятать в кузове другого грузовика. Но девочка испугалась и закричала. Нацисты обернулись, и один из них застрелил моего отца на месте. Вот так он погиб. Ну что, теперь понятно? Этого вам достаточно?
– Вполне понятно. – Армитидж приблизился к Лукасу. – Если, конечно, это правда. – Голубые глаза насмешливо и зло смотрели на Лукаса. – Очень занимательная история, Либерман. Про отца-героя. Еврейского героя. Вот только плохо верится. Кажется, среди евреев были герои. Но совсем мало. Большинство лизало нацистам пятки.
Раскаленный шар в голове Лукаса вдруг взорвался, и оттуда хлынул поток жестокой, неистовой силы. Лукас схватил Армитиджа за горло и дважды ударил по лицу. Тот с воплем попятился назад. Форрестер ногой въехал Лукасу по ягодицам, заставив вскрикнуть от боли. Подскочивший Армитидж ударил его в челюсть, нанеся два удара подряд.
– Это что еще такое?! Что за побоище! Либерман, Армитидж, я вас спрашиваю.
– Сэр, он первым меня ударил, – пожаловался Армитидж, вытирая рукой окровавленный нос.
– Форрестер, отпусти Либермана! Отпусти немедленно!
– Сэр, я лишь пытался спасти Армитиджа. Сэр, этот Либерман совсем взбесился.
– И отчего же он взбесился? Надеюсь, ты меня просветишь?
– Я не знаю, сэр. Он почему-то сильно расстроился. Он говорил о своем отце, как тот умер. Возможно, сэр, он решил, что мы с недостаточным сочувствием отнеслись к его рассказу. Но мы ему очень сочувствовали, сэр. Это и впрямь трагическая история.
– Понятно, Форрестер. Либерман, иди умойся, а потом сообщи о случившемся своему воспитателю. А от вас двоих я хочу услышать дополнительные подробности.
Час спустя Лукас готовил уроки, сидя в изоляторе, куда его поместили на два часа. Воспитатель сказал, что сочувствует его семейной трагедии, но она никак не оправдывает проявленной жестокости. Репутация Лукаса – замкнутого, агрессивно настроенного и к сверстникам, и к взрослым – играла против него. За Лукаса никто не вступился. Все считали, что он отвратительно себя ведет и в штыки встречает любые попытки сделать его частью школьного сообщества.
– Либерман, твой отец погиб при очень трагических обстоятельствах. Этого никто не отрицает, – говорил Лукасу воспитатель, сурово глядя на него. – Но это случилось не у тебя на глазах. К тому же ты тогда был совсем мал и вряд ли что-нибудь запомнил. И я сомневаюсь, что Армитидж и Форрестер сознательно избрали такую тему, чтобы поиздеваться над тобой. Твой отец показал себя героем. Едва ли у ребят язык повернулся сказать тебе что-то обидное. Думаю, ты излишне эмоционально отреагировал на их слова. Смею тебя уверить, их обоих серьезно наказали. Мы не попустительствуем разного рода стычкам и издевательствам.
Лукас молчал, стискивал кулаки и пытался сосредоточиться на двух источниках боли – в челюсти и под глазом. Боль была сильной, но переносилась легче, чем необходимость выслушивать лживую болтовню воспитателя.
– Ты можешь что-нибудь добавить в свое оправдание?
Молчание.
– Либерман, я тебя спрашиваю.
– Нет.
– У нас принято говорить: «Нет, сэр».
– Нет, сэр.
Ночью Лукас заперся в туалетной кабинке и плакал как маленький. Его горе было искренним. Это почувствовали даже те, кто привык издеваться над ним. Ему не мешали… Когда утром Лукас проснулся после нескольких часов тяжелого сна, челюсть по-прежнему саднила, а в голове ощущалась пульсирующая боль. Он принял решение, отступать от которого не собирался.
– Иззи, ты, случайно, не заболела?
– С чего ты взяла? Я совершенно здорова.
Она улыбнулась Нони. Разговор происходил в доме на Монпелье-стрит. Встречались они часто. Нони оканчивала школу и просила Иззи подтянуть ее по математике, чтобы не портить аттестат. Иззи, которой математика всегда давалась на удивление легко, охотно согласилась. После занятий они обычно ужинали, а потом болтали на разные темы, далекие от математики. Иногда к ним присоединялась Адель, иногда Джорди, но вместе за стол супруги Макколл садились все реже и реже.
– А я смотрю на тебя. Сидишь какая-то отрешенная.
– Это я о работе думала. У нас там проблемы.
– Какие? Расскажи.
– Обычные проблемы, которые возникают на любой работе. Ты все равно не поймешь.
– Я что, глупая? – обиделась Нони.
– Я так не говорила. Просто ты не работаешь в издательстве.
Голос Иззи звучал непривычно резко. Нони вздохнула. И эта тоже не в духе. У взрослых – сплошные проблемы. Только жизнь себе портят, и ей заодно.
– Изабелла, у тебя ничего не случилось?
– Папа, с чего ты взял, что у меня что-то случилось? Все как обычно.
– Ты какая-то тихая.
– А я всегда тихая. У меня все нормально. Просто устала.
– Может, эта работа слишком для тебя трудная? Потому что я…
– Нет, папа. Совсем не трудная. Давай поговорим о чем-нибудь другом, хорошо?
– Себастьян говорит, ты сильно устаешь.
– Кит, он преувеличивает. Я прекрасно себя чувствую.
– Судя по голосу, я бы этого не сказал. Ты как будто мешки весь день таскала.
