Чужое сердце - Градова Ирина (читать книги регистрация TXT) 📗
– Разумеется! – воскликнул Зиненко. – Раз уж нам больше не довелось увидеться при ее жизни, то хотя бы попрощаться с ней по-человечески я могу. Кстати, а на какие средства ее хоронят? Насколько я помню, Прасковья Федоровна была одинока?
– Собственно, – ответила я, – отчасти поэтому я и занялась поисками ее бывших коллег. Если не найдется никого, кто согласился бы взять на себя расходы по похоронам...
– Ни слова больше! – взмахнул рукой декан. – Господи, да неужели же я не сделаю для нее такой малости? В каком морге она находится?
Я ответила. Зиненко снял трубку телефона и нажал на кнопку внутренней связи.
– Маша, зайди ко мне минут через двадцать – нужно кое-что уладить.
Вот так иногда считаешь людей равнодушными, не желающими принимать на себя ответственность, но оказывается, что у них просто нет информации. Говорят, что настоящий друг не спрашивает, чем тебе помочь, он сам обо всем догадывается, приходит и оказывает посильную помощь. Это – идеал дружбы, и он в наши дни встречается настолько редко, что, пожалуй, обольщаться не стоит. Кроме того, ведь Зиненко вовсе не приходился Арамейченко другом и все же предложил заняться похоронами – это даже больше того, что я могла бы ожидать.
Положив трубку на базу, декан повернулся ко мне.
– Хорошо, что находятся люди вроде вас – неравнодушные к чужому горю, – сказал он. – Вы могли бы и не делать этого, ведь, насколько я понимаю, Прасковья Федоровна даже не являлась вашей пациенткой?
– Строго говоря, она была пациенткой моего мужа, – кивнула я. – Тем не менее я считаю, что нужно помогать тем, кто оказался в безвыходном положении.
– Это очень правильная позиция, – кивнул Зиненко. – В наши дни мало найдется людей, делающих что-то без выгоды для себя.
– На самом деле у меня была своя корысть, – призналась я.
– В самом деле? Какая же?
– Мне нужна информация.
– О Прасковье Федоровне?
– О ней и о Борисе Немове.
– А-а. Ну, тогда, пожалуй, нам потребуется кофе. Или чего покрепче?
– Нет, спасибо, кофе достаточно.
Декан снова позвонил секретарше.
– Что именно вас интересует? – спросил он, откидываясь на спинку стула. – Их роман или их исследования?
– И то и другое, если можно, – попросила я.
– Ну почему же нельзя? – развел руками Зиненко. – Теперь, когда оба действующих лица мертвы... Это, надо сказать, были очень бурные отношения – и очень романтичные в то же время. Они развивались на моих глазах, и, признаюсь, я не встречал людей, так привязанных друг к другу, как Борис Геннадьевич и Прасковья Федоровна. Он, видите ли, был женат, а тогда к таким вещам относились не так, как теперь. И тем не менее на этот роман все смотрели сквозь пальцы. Во-первых, они очень старались соблюдать приличия, а во-вторых... Вам известно об участии спецслужб в его исследованиях?
– Да, мне намекнула на это Ольга Самуиловна.
– Ропшина? У нее самой, кстати, тоже имелась склонность к профессору Немову, – усмехнулся декан.
Вошла секретарша, неся на подносе две чашки кофе, сахарницу и сливочник. Пока она расставляла все это на столе, Зиненко продолжал:
– Прасковья Федоровна, скажем так, перебежала ей дорогу. Борис Геннадьевич был мужчиной представительным, даже, пожалуй, красивым. Кроме того, он обладал светлой головой, да и некий ореол таинственности делал его невероятно привлекательным для женщин.
– Ореол таинственности? – переспросила я. – Почему?
– То, чем он занимался, в то время находилось за пределами воображения среднестатистического обывателя.
– И что же это такое?
– Генетика, если помните, долгое время была в нашей стране в загоне. Тем не менее «наверху» тоже сидели люди неглупые, понимающие, что эта область науки, которой за границей уделяется более пристальное внимание, не должна остаться неизученной. Признаюсь, из-за обстановки секретности мы сами частенько не знали, что именно делаем: каждый выполнял строго определенную часть задания, но для чего и какой будет результат, когда все сведения сведут воедино, мы порой даже не догадывались. Тогда, в ранней юности, нам казалось достаточным уже то, что мы работаем бок о бок с известным ученым, чье имя имеет большой вес в научном мире. Но именно поэтому его и травили все, кому не лень.
– Неужели? По партийной линии, что ли?
– Ну, облекалось все именно в эту форму, но на самом деле, думаю, делалось из элементарной зависти. Борис Геннадьевич получил собственную лабораторию в сорок лет – мальчиком, в сущности – по научным меркам, финансирование, и ему – о ужас! – разрешали ездить на научные конференции за границу. Правда, рядом всегда находился человек из известной организации, зорко следящий за тем, чтобы профессор не метнулся куда, в сторону капитализма. Однако, я полагаю, у Немова такого поначалу и в мыслях не было. Он относился к той категории ученых мужей, которым очень мало нужно для жизни – лишь бы позволяли спокойно работать. Сейчас таких людей все меньше, а уж среди молодежи они вообще не встречаются! Это уж потом, когда он стал получать заманчивые предложения... Но это вам, наверное, неинтересно.
– И все же, чем конкретно занимался Борис Немов в последнее время?
– Вы имеете в виду перед своей гибелью?
– Гибелью? – изумленно спросила я. – Но Ропшина ни словом не упомянула...
– Естественно, нет! Это темная история, знаете ли.
– Темная? Что вы имеете в виду – что он не погиб в автомобильной аварии и на него не свалился кирпич?
– Он угорел на даче, – ответил Зиненко. – Очень странная ситуация, шитая белыми нитками.
– Почему вы так считаете? Было заведено уголовное дело?
– Сами посудите: Немов среди недели оказался на даче – обычно он ездил туда только по выходным, чтобы поработать в тишине. Кроме того, стояла исключительно жаркая погода. Зачем ему понадобилось топить камин, когда за окном больше тридцати градусов, – загадка! Более того, его нашли не в постели, как можно было бы ожидать, а на ковре в собственном кабинете полностью одетым. Умереть от угара во сне – дело обычное, но чтобы в полном сознании?
– А вскрытие тела проводилось? – поинтересовалась я.
– Насколько мне известно – нет, – покачал головой Зиненко. – Смерть признали несчастным случаем, и дело быстренько замяли. Ходили слухи, что он собирался эмигрировать за границу, но это неточно. Может, поэтому и произошел этот «несчастный случай»? Сами знаете, как в советские времена «любили» выпускать из СССР видных деятелей.
Мы замолчали на некоторое время. Казалось, декан углубился в воспоминания о давно минувших днях, а я обдумывала только что полученную информацию.
– Но вы так и не сказали, почему профессора Немова травили и считали сумасшедшим в научных кругах, – сказала я. – Чем же таким он занимался?
– Понимаете, Агния Кирилловна, профессор Немов, как и многие ученые до него, был одержим созданием гомункула!
Я едва не подпрыгнула, услышав знакомое слово. С тех пор, как я наткнулась на это слово в дневнике Арамейченко и Шилов рассказал мне о «гомункуле Пенфилда», я перестала считать эту запись важной.
– Погодите-ка, – сказала я, – разве Немов имел отношение к нейрохирургии?
– К нейрохирургии? – переспросил Зиненко. – Почему вы так решили?
– Ну, «гомункул Пенфилда»...
Зиненко наморщил лоб.
– А, ну да, конечно, – произнес он наконец. – Нет, то, чем занимался Немов... Между прочим, «гомункул Пенфилда» потому и назван так. Вы в курсе, что такое гомункул?
Я покачала головой: кроме информации, полученной от Олега, другой у меня не было. Зиненко вздохнул.
– Короче, если в двух словах, то гомункул, или гомункулус, в представлении средневековых алхимиков – существо подобное человеку, которое можно получить искусственным путем. Долгое время создание первого гомункула приписывалось Арнальдусу де Вилланове, жившему в тринадцатом веке, а один из наиболее известных «рецептов» получения гомункула предложен в шестнадцатом веке Парацельсом. Он, понимаете, считал, что заключенная в особом сосуде человеческая сперма при нагревании и некоторых других манипуляциях (закапывании в конский навоз, «магнетизации», суть которой окончательно не ясна) становится гомункулом. «Вскармливался» гомункул путем добавления в колбу небольшого количества человеческой крови. Время вызревания гомункула, по Парацельсу, сорок дней.
