Пока пройдет гнев твой - Ларссон Оса (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
— Нужно было обслуживать и радиостанции, и ветровую турбину, — продолжал Карл-Оке, — обеспечивать сотрудников одеждой и продовольствием. Каково нам было нанимать водителей, зная, что один из них работает на гитлеровцев! Однажды я направлялся в Пэльтса с новым шофером, парнем из Ронео. Мы везли пистолеты-пулеметы «карл-густав». Выбрали кратчайший путь через Кильписъ-ярви. Эта дорога контролировалась немцами, и они остановили нас на пропускном пункте. Вдруг мой шофер бегло заговорил по-немецки, да еще и в приказном тоне. Я думал, он меня выдаст, ведь я даже не подозревал, что он знает немецкий. Я был готов выскочить из машины и броситься наутек. Но немцы лишь посмеялись над нами и не стали задерживать после того, как мы дали им несколько пачек сигарет. Оказалось, мой спутник шутил с ними. Я потом отругал его. Он должен был сказать мне, что знает язык! Хотя в то время по-немецки говорили многие. Его все изучали в школе, как сейчас английский… Ну, стало быть, в тот раз все обошлось.
Карл-Оке замолчал. Что-то страдальческое мелькнуло в его глазах.
— А были случаи, когда не все проходило так гладко? — поинтересовалась Ребекка.
Карл-Оке снова взял фотоальбом и показал гостям снимок, сделанный, судя по его виду, в сороковые годы. На нем улыбающийся молодой человек с вьющимися светлыми волосами, одетый по-летнему, стоял в лесу, прислонившись к сосне. Одной рукой он обхватил свое плечо, другой держал трубку.
— Аксель Вибке, — назвал его Карл-Оке Пантцаре. — Он был с нами в Сопротивлении. — Тяжело вздохнул и продолжил: — Трое датских военнопленных бежали с немецкого грузового судна, бросившего якорь в порту Лулео, и попали к нам. У дяди Акселя была крытая соломой хижина неподалеку от Сэвеста, там он и поселил беглецов. Однако однажды хижина сгорела, и все трое погибли. Решили, что это был несчастный случай.
— А ты как считаешь? — спросил Сиввинг.
— А я считаю, что с ними расправились, — отвечал Карл-Оке. — Немцы узнали, где находятся датчане, и сожгли их. Мы так и не узнали, кто их выдал.
Карл-Оке сжал губы. Ребекка еще раз взглянула на фотографию в альбоме и пролистнула страницу. Она увидела снимок, на котором Аксель Вибке и Карл-Оке Пантцаре стояли по обе стороны от симпатичной женщины в цветастом платье. Она выглядела совсем молодой. Прядь волос падала на лицо, закрывая глаз.
— А вот вы вместе, — сказала Ребекка. — Кто эта девушка?
— Одна из подруг Акселя, — ответил Карл-Оке, даже не взглянув на снимок. — Он любил женщин, они приходили и уходили.
Ребекка вернулась к первой фотографии. Похоже, эту страницу в альбоме открывали часто: с краю остались следы пальцев и бумага была темнее, чем везде в альбоме. В кадр попала и тень фотографа.
«Щеголь, — подумала Ребекка, глядя на молодого человека. — Как он позирует! Лениво откинулся, прислонившись к сосне с трубкой в руке».
— А кто снимал? — спросила она Пантцаре.
— Я, — хрипло ответил тот.
Ребекка огляделась. Она обратила внимание на отсутствие в комнате детских фотографий. Свадебных снимков она тоже нигде не видела.
«Он был тебе не просто приятелем», — догадалась Ребекка, вглядываясь в лицо Акселя.
— Ему понравилось бы, что вы сейчас помогаете нам, — заметила она, — что с годами вы не утратили мужества.
Карл-Оке кивнул, и его глаза заблестели.
— Я знаю не так много, — вздохнул он, — в том числе и о водителях. Англичане говорили нам, что среди шоферов есть доносчик и нам надо быть настороже. Они беспокоились и за нашу радиостанцию, и за разведку. Они называли этого неизвестного информатора Лисой. А Исак Крекула был с немцами на дружеской ноге, сделал для них немало рейсов, и они, конечно, платили ему…
— Возьми себя в руки, — раздался голос Туре Крекула.
Он стоял у постели Яльмара в его спальне и смотрел, как брат натягивает на голову одеяло.
— Я знаю, что ты не спишь и не болен. Хватит! — закричал он.
Туре подошел к окну и поднял жалюзи таким резким движением, что, казалось, лопнули веревки. Словно хотел, чтобы жалюзи выскочили в окно, в метель.
Не дождавшись Яльмара на работе, брат взял запасные ключи и заявился к нему домой. Впрочем, дверей на ночь в поселке никто не запирал.
Сейчас Яльмар молчал. Он лежал под одеялом как мертвый. Туре хотел растормошить брата, но что-то его удерживало. Он не решался. Этот человек в постели Яльмара не был похож на Яльмара. С тем можно вытворять что угодно. Но этот казался непредсказуемым. Туре словно слышал голос, доносившийся из-под одеяла: «Дай мне только повод, и я тебе покажу…»
Туре чувствовал собственную беспомощность. Как это тяжело, когда кто-то отказывается тебе подчиниться! Он не привык к этому. Сначала эта чертова полицейская девка, теперь Яльмар…
Разве он может чем-нибудь пригрозить брату? Он, который всегда пугал своих врагов Яльмаром!
Туре осмотрел дом. Кругом горы немытой посуды, пакеты из-под чипсов и печенья. На кухне воняет, как на помойке. Много пустых пластиковых бутылок. На полу кучи одежды. Грязные кальсоны, желтые спереди, коричневые сзади.
Когда Туре вернулся в спальню, Яльмар по-прежнему не подавал признаков жизни.
— Ну что у тебя за свинарник! — воскликнул Туре. — Смотреть противно!
Потом повернулся и вышел вон. Яльмар слышал, как хлопнула дверь.
«Я больше не могу, — подумал он. — Неужели нет никакого выхода?»
На столике возле кровати лежал раскрытый пакет сыра. Яльмар отщипнул от куска несколько раз.
Он снова ушел в воспоминания. Вот в голове зазвучал голос учителя Фернстрёма: «Ты сам решаешь, как тебе жить».
Нет, Фернстрём никогда ничего не понимал.
Яльмару не хотелось сейчас об этом думать, но его желания не имели больше никакого значения. Мысли сами хлынули в голову, словно свет в открытый объектив.
И вот Яльмару тринадцать лет. По радио передают дебаты Кеннеди и Никсона накануне президентских выборов. Кеннеди — настоящий плейбой, никто не верит, что он может победить. Но Яльмара действительно совершенно не интересует политика. Сейчас он сидит в классе, облокотившись на лакированный стол и подперев руками щеки. Они здесь вдвоем с учителем Фернстрёмом. Все остальные дети уже разошлись по домам. Теперь в классе пахнет не мокрой шерстью и деревенским домом, а книгами, пылью и влажной тряпкой, которой протирают доску. От пола несет мылом. Кроме того, само старое школьное здание имеет свой специфический аромат.
Яльмар чувствует, как во время урока учитель Фернстрём то и дело поднимает на него глаза, отрываясь от проверки тетрадей. Но мальчик избегает встречаться с ним взглядом. Он предпочитает рассматривать годовые кольца на деревянной доске, из которой выпилена крышка его стола. Он усматривает в их рисунке силуэт спящей женщины, справа от которой видит какого-то фантастического зверя, чем-то похожего на тетерева с веткой на месте глаза.
Но вот в класс заходит ректор Бергвалль, и учитель Фернстрём отодвигает стопку тетрадей в сторону.
Ректор здоровается.
— Ну что ж, — говорит он, — я беседовал с мамой Элиса Севе и докторами из Кируны. Они наложили шесть швов. Нос не сломан, однако у мальчика сотрясение мозга.
Ректор ждет реакции Яльмара, но тот молчит, как и всегда. Он смотрит то на карту Палестины, то на орган, то на детские рисунки, развешанные на стенах. Туре взял у Элиса Севе велосипед, а когда тот возмутился, объяснил, что берет лишь на время. Вспыхнула ссора. Один из приятелей Туре побежал за Яльмаром. Элис тогда очень разозлился.
И сейчас, глядя на ректора, учитель Фернстрём чуть заметно качает головой, будто хочет сказать ему, что ждать ответа от Яльмара Крекула — напрасная трата времени.
Бергвалль покраснел и даже стал задыхаться от натуги. Он говорит, что Яльмар ведет себя плохо, очень плохо. Ударить своего одноклассника крестовиной от колеса — куда это годится! В конце концов, существуют законы, которые действуют и в стенах школы.
— Но он первый начал… — бормочет Яльмар обычное оправдание.
