Кофе со вкусом убийства - Холл Джей Эм (бесплатные книги полный формат TXT, FB2) 📗

– Господи, Отче наш, – прошептала Тельма, – не Ты ли сказал: «Все заботы ваши возложите на Меня», что мне делать – и надо ли что-то делать – с Топси и ее бедой?

Пытаясь обрести внутреннюю тишину, она прокручивала в голове различные варианты действий: рассказать об этом кому-то, не рассказывать, спросить совета. Она понятия не имела, как поступить.

И тут ей пришел ответ, как если б он был написан на обложке потрепанного экземпляра «Пятидесяти оттенков серого» у ее левого локтя.

Сходи к ней. Узнай больше.

Тельма встала с охапкой одежды для переработки; она заглянет к Топси в понедельник. Но не в одиночку. За все то время, что она знала Топси, их отношения, хотя и были достаточно теплыми, так и не переросли в дружбу. Но вот Лиз – нервная, трудолюбивая Лиз – совсем другое дело. Они всегда были близки. Как любила повторять сама Топси: «Мы с этой леди пуд соли съели».

Да, ей нужно пойти с Лиз, решила Тельма, перебирая унылую коллекцию довольно затхлых летних топов.

Но как ей об этом сказать? Топси считает, будто кто-то хотел ее убить? Тельма внезапно живо припомнила, как бурно реагировала Лиз на различные кризисы на протяжении многих лет. В конце концов, у Топси в голове неразбериха, быть может, это всего лишь один из таких случаев. Все это могло, как выражалась ее мать, оказаться просто пшиком.

Глава 3,

Где визит проходит не так, как ожидалось, обсуждают современные технологии и пробуждаются воспоминания о сердцееде из молодости

В следующий понедельник, когда Лиз притормозила перед домом Гордона и Топси с коробкой печенья на заднем сиденье, морось медленно, но верно перерастала в полноценный дождь. Гортопс – дом Гордона и Топси – представлял собой угловатое здание со стеклянным фасадом (из-за отдаленного сходства с заправочной станцией Пэт дала ему прозвище «Рейнтон-Саут»), стоящее в стороне от дороги на краю широких плоских полей, откуда открывался вид на Хэмблтонские холмы. Пока Лиз всматривалась в дорогу в поисках обнадеживающего вида серебристо-голубого «Фиата» Тельмы, ее встревоженный разум прикидывал и перебирал различные варианты, о которых она могла бы сообщить Пэт: Топси не узнает их («Это так печально») или, возможно, Топси каким-то чудом станет острее и яснее мыслить («Дома и стены помогают»).

Однако ее беспокойство было связано не только с состоянием Топси; дело в том, что за все годы совместной работы они ни разу не ходили друг к другу в гости, как и большинство ее коллег. Практически все их общение (за исключением рождественского вечера) – все разговоры о жизни и смерти, надеждах и тревогах, больных родственниках, поездках на Крит и новых теплицах – проходило в кругу оливково-зеленых кресел в учительской, или у ксерокса, или пока они держали в руках кружки с кофе во время дежурства на детской площадке.

Лиз посмотрела на часы. Они с Тельмой договорились встретиться здесь в половине одиннадцатого. Сейчас было без двадцати пяти одиннадцать. На мокрой обочине был припаркован один-единственный автомобиль – черный фургон, выцветший, с низкой посадкой, как будто он старался не привлекать к себе внимания. Еще одна возможная деталь в копилку утренних тревог – вдруг она помешает ему проехать, – но тут фургон с шипением отъехал в сторону по назревающим лужам. Лиз повернула голову – от Тельмы по-прежнему ни слуху ни духу. Словно в ответ на ее мысли телефон хрюкнул. (Нужно обязательно попросить Джейкоба вернуть звуковое оповещение к прежнему сдержанному «дзинь».)

ОПАЗДЫВАЮ НА 17 МИН ПРОСТИ

Т.

Семнадцать минут с какого момента? Сейчас или с половины одиннадцатого? Стоит ли подождать? Внезапный стук дождя по крыше придал ей решимости: она приехала увидеться с подругой, и она увидит ее. Лиз помедлила мгновение, вцепившись руками в руль в положении на 10 и 2, дыша в заученном ритме. За свою жизнь она поняла, что перед выполнением своего долга часто требуется сделать глубокий вдох и собраться – иными словами, как выражалась Пэт, взять себя в руки.

Итак, взяв себя в руки, Лиз заглушила двигатель, заперла машину (проверено дважды), с надеждой оглянулась в поисках чистенького голубого «Фиата», а затем открыла большие ворота с пятью перекладинами.

Палисадник выглядел неухоженным.

Лиз, опытному садоводу, это сразу бросилось в глаза. Правда, стояло не самое лучшее время года, но даже сейчас налицо были признаки постоянного и укоренившегося запустения: кусты не мешало подстричь, газон покрылся скользким мхом, края клумб заросли сорняками, и все это выглядело так же неопрятно, как испачканный едой кардиган. Из многолетних разговоров она знала, что ни Топси, ни Гордон не особо любили возиться с землей, но для поддержания порядка к ним дважды в месяц приходил садовник. Она вспомнила, когда в последний раз видела сад (на поминках Гордона: выездное обслуживание и рыбный паштет, от которого у Дерека несколько дней болел живот); он был ярким, почти пестрым, с розовыми и белыми флоксами и гортензиями. А теперь… Садовника уволили? Почему? Подходя по вымощенной гравием дорожке к дому, Лиз ощутила беспокойство, как если б здесь висело объявление: Осторожно – Запущенный сад – Все не в порядке.

А потом появилось настоящее объявление. Бескомпромиссное, с черными буквами в прозрачном файле, слегка размытыми дождем, приколотое к дому Гортопс: «Посторонним не звонить, полиция предупреждена». Лиз замерла в нерешительности, и печенье застучало в коробке. Полиция предупреждена? Она огляделась, раздумывая, не вернуться ли в машину, чтобы подождать Тельму. Приблизив палец к звонку, она заготовила слова на случай, если Топси примет ее за постороннюю.

Но дверь перед Лиз, уже сто раз пожалевшей, что она не дождалась Тельму, открыла вовсе не Топси. Едва стихли ля-мажорные звуки курантов (Миланский собор, по всей видимости), внезапно раздался воинственный грохот и крик: «Я же велела вам убираться», дверь с силой распахнулась, и на пороге появилась Келли-Энн с холодным и злым лицом. Заметив Лиз, которая нервно отшатнулась с контейнером в руках, лицо Келли-Энн потеплело.

– Прошу прощения! – Лиз очутилась в крепких объятиях, благоухающих ароматом от «Диор». – Лиз, дорогая, у меня сегодня весь день голова кругом идет.

Лиз втащили за порог, и первым делом она увидела парня, который, лежа на полу в коридоре, сосредоточенно возился с кремовой коробкой, от которой отходило несколько черных проводов, подключенных к телефону. Его смартфон завибрировал, он дернулся, шлепнул по карману и достал телефон.

– Простите, – сказал он, серьезными карими глазами глядя на женщин. – Мне необходимо ответить. Буквально две секунды.

В детстве у Лиз на двери шкафа висел плакат из журнала «Джеки»[5] – Дэвид Эссекс[6], растянувшийся во весь рост на пушистом ковре. Его глаза, яркие, беззащитные, пристально смотрели прямо в душу юной Лиз. При виде парня, лежащего на ковре Топси из «Данэлм»[7] среди клубка проводов, воспоминания о плакате вспыхнули с новой силой.

– Не смеем тебя задерживать, – раздраженно бросила Келли-Энн.

– Простите, – повторил он, но не убрал телефон, а лишь принялся еще лихорадочнее печатать. Смущенная внезапно возникшим напряжением, Лиз отвернулась и сосредоточила внимание на коллекции снимков Келли-Энн в рамке: от белокурой малышки до профессиональной съемки в студии уже взрослой женщины. Вот она в пять лет в роли снежинки в рождественском спектакле («Одинокая малиновка…», ну и шуму же тогда было: она не получила роль малиновки!); вот семилетняя девочка с беззубой улыбкой (как-то раз она нарисовала блеском для губ Топси пятна на лице, притворяясь больной!); вот решительный подросток обнимает за голову пони Маффина (незадолго до знакомства с ветеринаром из Ричмонда).

– Закончил! – отрывисто выдохнул парень (на вид не старше девятнадцати), тремя слогами выразив сожаление и просьбу о прощении, и тут же снова сосредоточился на телефоне. – Хм, – добавил он, – почему-то нет подключения к сети.